Сквозь тернии

Титов умолк. Развёл руками. Снова заговорил:

– Понимаете, сложно предсказать, как именно отреагируют на истину обыватели. Кому-то окажется всё равно, кто-то даже посмеётся, а некоторые, напротив, зададутся идеей, что лететь к звёздам нельзя ни в коем случае, хотя назвать более-менее объективные причины вряд ли смогут. Так-то. Поймите, мы не можем рисковать, когда на карту поставлено всё! Если наш полёт раскроется, миссия может оказаться под угрозой срыва. Тогда мы никогда не узнаем, что произошло на Европе в действительности!

– А если узнаем и не сможем от страха рта раскрыть? – прохрипел Александр Сергеевич, искоса посматривая на Титова. – Я уже в который раз задам вам всё тот же вопрос: а что если Светлана права?

Титов напрягся.

– В чём именно?

– Что нельзя именно лететь.

Титов в отчаянии всплеснул руками.

– Лететь можно! Мы уже больше полвека летаем на орбиту! Летали даже на Луну! – Он странно осёкся. – Два наших зонда уже практически покинули Солнечную систему! Разве это не то подспорье, что должно подтолкнуть к идее перелёта в другой мир?!

– Возможно... Ещё один момент: а вы не задумывались, что сигнал может быть элементарной ловушкой?

Титов заметно побледнел. Всё же нашёл в себе силы ответить:

– Кажется, на сей счёт мы уже беседовали. Так или иначе – даже если на Европе затаилась ватага до зубов вооружённых пришельцев, – ничто в известной нам части Вселенной не сможет подкрасться к кораблю незамеченным!

Александр Сергеевич незаметно улыбнулся. Он прошептал:

– А что если они уже подкрались?

– Что-что? – Титов подался всем телом вперёд, словно желая прочесть смысл сказанной фразы по лицу своего собеседника.

Александр Сергеевич мгновенно взял себя в руки.

– Вы сказали, что корабль выбрал членов экипажа самостоятельно. Он выбрал лично вас?

Титов с полминуты раскачивался, стоя на месте, пристально смотря в прищуренные глаза Александра Сергеевича. Потом повёл плечом и отвернулся.

– У вас есть на этот счёт сомнения?

– Понятия не имею. Я же не разбираюсь в людях настолько тонко, нежели вы, – Александр Сергеевич сложил руки на коленях и уставился в пол. Он был уверен, что Титов не ответит, однако тот ответил:

– На этом корабле всем заведует Малыш. Если есть какие-то сомнения, можете смело обращаться к нейромашине – она обучена говорить только правду и ничего кроме правды.

Александр Сергеевич просто кивнул.

– Значит, вы не измените своей позиции относительно телефонного разговора?

Титов резко обернулся.

– Александр Сергеевич, миленький, ну не изводите вы меня этими своими просьбами! Если бы всё зависело только от меня, я бы попытался сделать всё возможное, но... Понимаете, служба безопасности даже не соизволит на меня посмотреть – у них свои боссы и начальники. А им плевать на какого-то там научного руководителя!

Александр Сергеевич снова кивнул.

– Что ж, нет – значит, нет. Попытка не пытка – верно? – Он приподнялся, демонстрируя тем самым, что беседа окончена.

– Постойте! – Титов стремительно приблизился, положил правую ладонь на плечо удивлённого Александра Сергеевича. – Вот вам бумага, пишите.

Александр Сергеевич смиренно принял листок бумаги, ручку, толстую папку, какого-то «Дела №...»

– Что писать? Рапорт на увольнение?.. – Последняя нелепость просто вертелась на языке, так что Александр Сергеевич машинально отпустил её на волю.

Титов рассмеялся.

– С вами и впрямь не соскучишься! Пишите письмо внуку. У меня есть знакомый в Центре снабжения. Так вот, я попрошу его передать ваше письмо с прочей бумажной корреспонденцией в Москву.

– Зачем же мне в Москву?

Титов нетерпеливо вздохнул.

– Делайте, как велено. В начале письма укажите нужный вам адрес. Дойдёт! Верьте мне. Или вы думаете, у меня совсем нет друзей, как и души?

Александр Сергеевич обеими руками уцепился за последний шанс наладить какую-никакую связь с внуком – сейчас он был утопленником, что ни щадя ногтей на пальцах, цепляется за спасительное весло!

– Но как же ответ?

– Дойдёт. Получите в виде радиограммы уже на орбите Юпитера.

– Но...

– Там с этим будет значительно проще. Больше никак нельзя – это единственно доступный способ.

Александр Сергеевич вздохнул.

«Ах, Алька... Как же со всем этим быть?»

Перо то и дело рвало бумагу, но Александр Сергеевич не обращал внимания. Он не замечал, как постепенно меркнет свет в номере. Над головой снова нависла тьма.

Женя сидела в своём номере под абажуром. Она по-домашнему вскарабкалась с ногами на кресло и посматривала на тусклый свет. Откуда взялась столь раритетная вещь Женя не знала. Более того, ей почему-то казалось, что лампа была тут всегда. Тянулись года, проносились десятилетия, сменялись эпохи, а рассеянный свет внутри этого малюсенького гостиничного номера просто был. Царил наперекор всему, что происходило вокруг, и не собирался гаснуть.

«Так, порой, случается и в жизни: на свет рождается человек, что не желает идти в ногу со временем. Он пытается преодолеть этот мир. Он постоянно сталкивается с трудностями, лишениями, предательством. Сталкивается, но даже не думает отступать. Он упорно движется вдоль прямой, которая обозначает его жизненный путь, уверенный в том, что в конце всё же наступит долгожданный инсайд. Наступит ли и впрямь последний? Вопрос... Даже дилемма. Тут не получится дать однозначный ответ, потому что, как правило, жизнь подобных индивидов ускользает от взоров обывателей. Она словно растворяется в общем потоке суеты, постепенно сходя на нет. Наверное, со временем даже будет сложно сказать, жил ли на земле такой-то конкретный человек или нет. Да вопрос даже не в этом – естественно жил! Просто эта самая жизнь напоминала приглушённый свет – свет, что разливается от старенького абажура долгими зимними вечерами, согревая сердца заблудших. Кому-то он покажется старомодным, кому-то нудным, кто-то просто покрутит пальцем у виска, не в силах понять смысла. Однако достаточно остаться с этим светом наедине хотя бы на миг, как...»

Женя вздохнула.

«Воспоминания... Они верный спутник любого человека. Правда, различие лишь в том, что одни люди идут со своими воспоминаниями в ногу, а другие... Другие безумно несутся вперёд, отмахиваясь от того, что пройдено, будто от огня. Да, это напрямую связано с деяниями прошлого. С душой. Верой. Надеждой. Ведь раз у пути каждого человека есть конец, соответственно, есть и начало. Но вот только на что похоже это самое начало у тех, кто бежит сломя голову? Чем оно пронизано, раз так не желает показываться на свет? Нет, мы страшимся вовсе не прошлого, а того, чем было пропитано наше семя в момент соития плоти и антиплоти. Иначе, зачем устраивать все эти гонки? Ведь любая дорога рано или поздно закончится! Смысл нестись сломя голову, если это только приближает неизбежное? Не лучше ли остановиться? Остепениться?.. Попытаться познать истину здесь, на этом месте, в данной точке пространства. Нет, это вовсе не значит, что нужно, во что бы то ни было, уподобляться белке в колесе, начиная каждый новый день с того, чем завершился день предыдущий. Ведь это уже зависимость – а с последней шутки плохи. Однако оглянуться всё же стоит, если только... Если только та самая неизбежность не является вожделением всей нашей жизни. Жаль, что нельзя заглянуть в сознание самоубийцы за миг до его шага в бездну... Возможно, это пролило бы свет... Нет, не так. Возможно, это дало бы ответы на многие вопросы, относительно того, почему всё именно так, а не иначе».

«Воспоминания... Лишь они царят в кромешной бездне пока живо сознание. Вряд ли их имеет душа, ведь именно воспоминания чинят эмоциональную боль, что похлеще боли физической. Кроме того, душа, начинающая очередной цикл, окутана забвением. Потому что имеет новое тело. Новое сознание. Новый мозг. Именно так и не иначе. А разбираться в том, что это такое – вознаграждение или кара – и вовсе не нам».

Женя специально выбрала этот крохотный номер – перед шагом в неизвестность непреодолимо тянуло к смирению. Всего одна комната, если не считать совмещённый санузел и пыльную кладовку – последняя так напоминала современные встроенные шкафы. Окно, затянутое красной занавеской, с пыльной бахромой по краям. Стол с кружевной скатертью, выполненной под старину. Дребезжащий холодильник... Исцарапанный лак скрипучей тумбочки. Шуршащие обои, «разговаривающие» половицы... Неудобная кровать... Кровать Женя просто ненавидела, предпочитая «кантоваться» в кресле. Последнее хоть и являлось частью всего остального унылого скопления, однако стояло обособленно. Оно стояло под абажуром и находилось словно вне помещения. Это походило на самый настоящий телепорт: тело оставалось на месте, а вот сознание – уносилось в незримую даль! Куда именно – неизвестно. Но это, ни в коей мере, не заботило Женю. У неё оставались воспоминания, а это значило многое! Реальность была просто отсечена конусом света.