Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Павел решительно заявил, что немецкий знает. И ему поверили. Там же, на Мархлевской, мы расстались, чтобы больше никогда не увидеться…

О гибели Павла я узнал на фронте из письма нашего товарища. Были известны и место и обстоятельства его смерти. О Кульчицком долго ходили легенды. Как он погиб — неизвестно до сих пор. Он был рядовым. Рассказывали, что в армии он не расставался с тетрадочкой, куда вписывал стихи. Эту тетрадочку приказал выбросить старшина, когда проверял вещи перед отправкой на фронт. Может быть, где-нибудь до сих пор жива эта тетрадочка?..

* * *

Они погибли слишком рано. Но не только эта трагическая судьба двадцатилетних поэтов волнует нас. Волнуют и их стихи, даже тогда, когда мы осознаем их несовершенство. Волнуют потому, что в них запечатлены характер, мысли и чувства целого поколения, запечатлены цельно и неповторимо. А мысли эти и чувства необходимо входят в ряд мыслей и чувств русской поэзии, и, если бы они выпали, исчезло бы целое звено в ее закономерном развитии, распалась бы связь времен, исчез бы тот мостик, который соединяет довоенное поколение советской поэзии с послевоенным.

Мне кажется, что определяющим свойством поэзии этого поколения была цельность. Цельность и полнота мироощущения. Цельность не за счет примитива, упрощения, нерасчлененности, а цельность сложная, цельность в преодолении сложных противоречий времени и личности.

Обаятельной чертой этого цельного взгляда на жизнь было то, что выражался он непосредственно и ясно, что серьезность этого взгляда воплощена в поэзии со всей чистотой двадцатилетней юности.

В творчестве Когана и Кульчицкого видно, как идея формирует поэзию, как из пестрых элементов формы, часто ученической, незрелой, носящей печать разнородных влияний, под воздействием сильной мысли и устремленного чувства формируется новый характер поэзии.

Поэзия Кульчицкого и Когана неразрывно связана со своим временем. Не случайно, что в ней влюбленно прозвучала тема России.

Россия была формой органического приятия действительности. Грядущая мировая война понималась как всемирная «гражданская» война коммунизма с фашизмом, где Россия — главная, ведущая прогрессивная сила времени.

Это была новая тема поэзии. Это было поэтическое

воплощение революционного начала России. В этом бескорыстном предназначении молодые поэты сороковых годов видели величие своей родины, видели великую задачу своего поколения…

Михаил Кульчицкий

Самое такое

(Поэма о России)

Русь! Ты вся — поцелуй на морозе.

(Хлебников)

I. С истока востока

Я очень сильно люблю Россию, но если любовь разделить на строчки — получатся — фразы, получится сразу: про землю ржаную, про небо про синее, как платье. И глубже, чем вздох между точек… Как платье. Как будто бы девушка это: с длинными глазами речек в осень под взбалмошной прической колосистого цвета, на таком ветру, что слово… назад… приносит… И снова глаза морозит без шапок. И шапку понес сумасшедший простор в свист, в згу. Когда степь под ногами накре-няется н'aбок и вцепляешься в стебли, а небо — внизу. Под ногами. И боишься упасть в небо. Вот Россия. Тот нищ, кто в России не был.

II. Год моего рождения

До основанья, а затем…

(«Интернационал»)
Тогда начиналась Россия снова. Но обугленные черепа домов не ломались, ступенями скалясь в полынную завязь, и в пустых глазницах вороны смеялись. И лестницы без этажей поднимались в никуда, в небо, еще багровое. А безработные красноармейцы с прошлогодней песней, еще без рифм на всех перекрестках снимали немецкую проволоку [2] , колючую как готический шрифт. По чердакам еще офицеры метались и часы по выстрелам отмерялись. Тогда победившим красным солдатам богатырки-шлемы [3] . уже выдавали и — наивно для нас, — как в стрелецком когда-то, на грудь нашивали мостики алые [4] . И по карусельным ярмаркам нэпа, где влачили волы кавунов корабли, шлепались в жменю огромадно-нелепые, как блины, ярковыпеченные рубли [5] Этот стиль нам врал про истоки, про климат, и Расея мужичилася по нем, почти что Едзиною Недзелимой от разве с Красной Звездой, а не с белым конем [6] . Он, вестимо, допрежь лгал — про дичь Россиеву — что, знамо, под знамя врастут кулаки. Окромя — мужики опосля тоски. И над кажною стрехой (по Павлу Васильеву) рязныя рязанския б пятушки. Потому что я русский наскрозь — не смирюсь со срамом наляпанного а-ля рюс.

2

Немецкая оккупация Харькова. (Все примечания принадлежат автору. — Ред.)

3

Шлемы покроя военного коммунизма — без наушников, острые.

4

Нагрудные — почти боярские — полоски.

5

Бумажные знаки 1924 г.

6

«На белом коне под малиновый звон» — фраза Деникина.

III. Неистовая исповедь

В мир, раскрытый настежь

Бешенству ветров.

(Багрицкий)
Я тоже любил — петушков над известкой. Я тоже платил некурящим подростком совсем катерининские пятаки [7] за строчки бороздками на березках, за есенинские голубые стихи. Я думал — пусть и грусть, и Русь, в полтора березах не заблужусь. И только потом я узнал, что солонки с навязчивой вязию азиатской тоски, размалева русацкова: в клюкву аль в солнце — интуристы скупают, но не мужики. И только потом я узнал, что в звездах куда мохнатее Южный Крест, а петух-жар-птица-павлин прохвостый из Америки, с картошкою русской вместе. И мне захотелось такого простора, чтоб парусом взвились заштопанные шторы, чтоб флотилией мчался с землею город в иностранные страны, в заморское море! Но я продолжал любить Россию.

7

Медные монеты 1924 г.

IV. Я продолжал Россию

Не тот этот город и полночь — не та.

(Пастернак)
А люди с таинственной выправкой скрытой тыкали в парту меня, как в корыто. А люди с художественной вышивкой Россию (инстинктивно зшиток [8] подъяв, как меч) — отвергали над партой. Чтобы нас перевлечь — в украинские школы — ботинки возили, на русский вопрос — «не розумию» [9] , На собраньях прерывали русскую речь. Но я все равно любил Россию. (Туда… улетали… утки… — им проще. За рощами, занесена, она где-то за сутки, за глаз, за ночью, за
нас она!)
И нас ни чарки не заморочили, ни поштовые марки с «шагающими» [10] гайдамаками, ни вирши — что жовтый воск со свечи заплаканной упадет на Je [11] блакитные очи. Тогда еще спорили — Русь или Запад — в харьковском кремле. А я не играл роли в дебатах, в играл в орлянку на спорной земле. А если б меня и тогда спросили — я продолжал — все равно Россию.

8

Тетрадь.

9

Не понимаю.

10

Шаг — денежная единица Центральной Рады, равна 1/2 коп.

11

Желто-блакитный флаг украинских националистов от Скоропадского до Петлюры.

V. Поколение Ленина

Где никогда не может быть ничья.

(Турочнин [12] )
…И встанут над обломками Европы прямые, как доклад, конструкции, прозрачные как строфы из неба, стали, мысли и стекла. Как моего поколения мальчики фантастикой Ленина зяманись — работа в степени романтики — вот что такое коммунизм! И оранжевые пятаки отсверкали, как пятки мальчишек — оттуда в теперь. И — как в кино — проявились медали на их шинелях. И червь, финский червь сосет у первых трупы, плодя — уже для шюцкоров — червят. Ведь войну теперь начинают не трубы — сирена. И только потом — дипломат. Уже опять к границам сизым составы тайные идут, и коммунизм опять так близок — как в девятнадцатом году. Тогда матросские продотряды судили корнетов револьверным салютцем. Самогонщикам — десять лет. А поменьше гадов запирали «до мировой революции». Помнишь — с детства — рисунок: чугунные путы человек сшибает с земшара грудью? — Только советская нация будет и только советской расы люди… Если на фуражках нету звезд, повяжи на тулью марлю… красную… Подымай винтовку, кровью смазанную, подымайся в человечий рост! Кто понять не сможет, будь глухой — на советском языке команду в бой? Уже опять к границам сизым составы тайные идут, и коммунизм опять так близок — как в девятнадцатом году.

12

Поэт-товарищ, убит на финском фронте. (Турочкин — настоящая фамилия Николая Отрады. — Ред.)

VI. Губы в губы

Когда народы, распри позабыв,

В единую семью соединятся.

(Пушкин)
Мы подымаем винтовочный голос, чтоб так разрасталась наша отчизна — как зерно, в котором прячется поросль, как зерно, из которого начался колос высокого коммунизма. И пусть тогда на язык людей — всепонятный — как слава, всепонятый снова, попадет мое, русское до костей, мое, советское до корней, мое украинское тихое слово. И пусть войдут и в семью и в плакат слова, как зшиток (коль сшита кипа), как травень [13] в травах, як липень [14] в липах тай ще як блакитные [15] облака! О как я девушек русских прохаю [16] говорить любимым губы в губы задыххающееся «коххаю» [17] и понятнейшее слово — «любый». И, звезды прохладным монистом надевши, скажет мне девушка: боязно все. Моя несказ'aнная родина-девушка эти слова все произнесет. Для меня стихи — вокругшарный ветер, никогда не зажатый между страниц. Кто сможет его от страниц отстранить? Может, не будь стихов на свете, я бы родился, чтоб их сочинить.

13

Май.

14

Июль.

15

Голубые.

16

Прошу.

17

Люблю.

VII. Самое такое

Но если бы кто-нибудь мне сказал: сожги стихи — коммунизм начнется, я только б терцию помолчал, я только б сердце свое слыхал, я только б не вытер сухие глаза, хоть, может, — в тумане, хоть, может, — согнется плечо над огнем. Но это нельзя. А можно — долго мечтать про коммуну. А надо думать — только о ней. И необходимо падать юным. и — смерти подобно — медлить коней! Но не только огню сожженных тетрадок освещать меня и дорогу мою: пулеметный огонь песню пробовать будет, конь в намете над бездной Европу разбудит, и, хоть я на упадочничество не падок, пусть не песня, а я упаду в бою, Но если я прекращусь в бою, не другую песню другие споют. И за то, чтоб как в русские в небеса французская девушка смотрела б спокойно — согласился б ни строчки в жисть не писать… …………… А потом взял бы — и написал тако-о-ое…
Поделиться с друзьями: