Павел решительно заявил, что немецкий знает. И ему поверили. Там же, на Мархлевской, мы расстались, чтобы больше никогда не увидеться…
О гибели Павла я узнал на фронте из письма нашего товарища. Были известны и место и обстоятельства его смерти. О Кульчицком долго ходили легенды. Как он погиб — неизвестно до сих пор. Он был рядовым. Рассказывали, что в армии он не расставался с тетрадочкой, куда вписывал стихи. Эту тетрадочку приказал выбросить старшина, когда проверял вещи перед отправкой на фронт. Может быть, где-нибудь до сих пор жива эта тетрадочка?..
* * *
Они погибли слишком рано. Но не только эта трагическая судьба двадцатилетних поэтов волнует нас. Волнуют и их стихи, даже тогда, когда мы осознаем их несовершенство. Волнуют потому, что в них запечатлены характер, мысли и чувства целого поколения, запечатлены цельно и неповторимо. А мысли эти и чувства необходимо входят в ряд мыслей и чувств русской поэзии, и, если бы они выпали, исчезло бы целое звено в ее закономерном развитии, распалась бы связь времен, исчез бы тот мостик, который соединяет довоенное поколение советской поэзии с послевоенным.
Мне кажется, что определяющим свойством поэзии этого поколения была цельность. Цельность и полнота мироощущения. Цельность не за счет примитива, упрощения, нерасчлененности, а цельность сложная, цельность в преодолении сложных противоречий времени и личности.
Обаятельной чертой этого цельного взгляда на жизнь было то, что выражался он непосредственно и ясно, что серьезность этого взгляда воплощена в поэзии со всей чистотой двадцатилетней юности.
В творчестве Когана и Кульчицкого видно, как идея формирует поэзию, как из пестрых элементов формы, часто ученической, незрелой, носящей печать разнородных влияний, под воздействием сильной мысли и устремленного чувства формируется новый характер поэзии.
Поэзия Кульчицкого и Когана неразрывно связана со своим временем. Не случайно, что в ней влюбленно прозвучала тема России.
Россия была формой органического приятия действительности. Грядущая мировая война понималась как всемирная «гражданская» война коммунизма с фашизмом, где Россия — главная, ведущая прогрессивная сила времени.
Это была новая тема поэзии. Это было поэтическое
воплощение революционного начала России. В этом бескорыстном предназначении молодые поэты сороковых годов видели величие своей родины, видели великую задачу своего поколения…
Михаил Кульчицкий
Самое такое
(Поэма о России)
Русь! Ты вся — поцелуй на морозе.
(Хлебников)
I. С истока востока
Я очень сильнолюблю Россию,но если любовь разделить на строчки —получатся — фразы,получитсясразу:про землю ржаную,про небо про синее,как платье.И глубже,чем вздох между точек…Как платье.Как будто бы девушка это:с длинными глазами речек в осеньпод взбалмошной прическойколосистого цвета,на таком ветру, что слово… назад… приносит…И снова глаза морозит без шапок.И шапку понес сумасшедший простор в свист, в згу.Когда степь под ногами накре-няется н'aбоки вцепляешься в стебли,а небо —внизу.Под ногами.И боишьсяупастьв небо.Вот Россия.Тот нищ,кто в России не был.
II. Год моего рождения
До основанья, а затем…
(«Интернационал»)
Тогда начиналась Россия снова.Но обугленные черепа домовне ломались,ступенями скалясьв полынную завязь,и в пустых глазницахвороны смеялись.И лестницы без этажейподнималисьв никуда, в небо, еще багровое.А безработные красноармейцыс прошлогодней песней,еще без рифмна всех перекрестках снималинемецкуюпроволоку [2] ,колючую как готический шрифт.По чердакамеще офицеры металисьи часыпо выстреламотмерялись.Тогдапобедившим красным солдатамбогатырки-шлемы [3] .уже выдавалии — наивно для нас, —как в стрелецком когда-то,на грудь нашивалимостики алые [4] .И по карусельнымярмаркам нэпа,где влачили волыкавунов корабли,шлепались в жменюогромадно-нелепые,как блины,ярковыпеченные рубли [5] …Этот стиль нам врал про истоки, про климат,и Расея мужичилася по нем,почти что Едзиною Недзелимойот разве с Красной Звездой,а не с белым конем [6] .Он, вестимо, допрежь лгал —про дичь Россиеву —что, знамо, под знамяврастут кулаки.Окромя — мужики опосля тоски.И над кажною стрехой (по Павлу Васильеву)рязныя рязанския б пятушки.Потому что я русский наскрозь — не смирюсьсо срамомналяпанного а-ля рюс.
2
Немецкая оккупация Харькова. (Все примечания принадлежат автору. — Ред.)
3
Шлемы покроя военного коммунизма — без наушников, острые.
4
Нагрудные — почти боярские — полоски.
5
Бумажные знаки 1924 г.
6
«На белом коне под малиновый звон» — фраза Деникина.
III. Неистовая исповедь
В мир, раскрытый настежь
Бешенству ветров.
(Багрицкий)
Я тоже любил —петушков над известкой.Я тоже платил некурящим подросткомсовсем катерининские пятаки [7]за строчкибороздкамина березках,за есенинскиеголубые стихи.Я думал — пусть и грусть, и Русь,в полтора березах не заблужусь.И только потомя узнал, что солонкис навязчивой вязию азиатской тоски,размалева русацкова:в клюквуаль в солнце —интуристы скупают, но не мужики.И только потом я узнал, что в звездахкуда мохнатееЮжный Крест,а петух-жар-птица-павлин прохвостыйиз Америки,с картошкою русской вместе.И мне захотелосьтакогопростора,чтоб парусом взвились заштопанные шторы,чтоб флотилией мчалсяс землею городв иностранные страны, в заморское море!Но я продолжал любить Россию.
7
Медные монеты 1924 г.
IV. Я продолжал Россию
Не тот этот город и полночь — не та.
(Пастернак)
А людис таинственной выправкой скрытойтыкали в парту меня,как в корыто.А люди с художественной вышивкой Россию(инстинктивно зшиток [8] подъяв, как меч) — отвергали над партой.Чтобы нас перевлечь —в украинские школы — ботинки возили,на русский вопрос — «не розумию» [9] ,На собраньях прерывалирусскую речь.Но я все равно любил Россию.(Туда…улетали…утки…— им проще.За рощами, занесена,она где-то за сутки, за глаз, за ночью,за
нас она!)И нас ни чарки не заморочили,ни поштовые марки с «шагающими» [10] гайдамаками,ни вирши — что жовтый воск со свечи заплаканнойупадет на Je [11]блакитные очи.Тогда еще спорили — Русь илиЗапад —в харьковскомкремле.А я не играл роли в дебатах,в играл в орлянкуна спорной земле.А если б меняи тогда спросили —я продолжал — все равно Россию.
8
Тетрадь.
9
Не понимаю.
10
Шаг — денежная единица Центральной Рады, равна 1/2 коп.
11
Желто-блакитный флаг украинских националистов от Скоропадского до Петлюры.
…И встанут над обломками Европыпрямые, как доклад,конструкции, прозрачные как строфыиз неба, стали, мысли и стекла.Как моего поколения мальчикифантастикой Лениназяманись —работа в степени романтики —вот что такоекоммунизм!И оранжевые пятаки отсверкали,как пятки мальчишек — оттудав теперь.И — как в кино —проявились медалина их шинелях.И червь,финский червь сосету первых трупы,плодя — уже для шюцкоров —червят.Ведь войну теперь начинают не трубы —сирена.И только потом — дипломат.Уже опять к границам сизымсоставы тайные идут,и коммунизм опять так близок —как в девятнадцатом году.Тогдаматросские продотрядысудили корнетов револьверным салютцем.Самогонщикам —десять лет. А поменьше гадовзапирали «до мировой революции».Помнишь — с детства —рисунок: чугунные путычеловек сшибает с земшара грудью? —Только советская нациябудети только советской расы люди…Если на фуражках нету звезд,повяжи на тулью марлю… красную…Подымай винтовку, кровью смазанную,подымайся в человечий рост!Кто понять не сможет, будь глухой —на советском языке команду в бой?Уже опять к границам сизымсоставы тайные идут,и коммунизм опять так близок —как в девятнадцатом году.
12
Поэт-товарищ, убит на финском фронте. (Турочкин — настоящая фамилия Николая Отрады. — Ред.)
VI. Губы в губы
Когда народы, распри позабыв,
В единую семью соединятся.
(Пушкин)
Мы подымаем винтовочный голос,чтоб так разрасталась наша отчизна —как зерно,в котором прячется поросль,как зерно,из которого начался колосвысокого коммунизма.И пусть тогдана язык людей —всепонятный — как слава,всепонятый снова,попадет мое, русское до костей,мое,советское до корней,мое украинское тихое слово.И пусть войдути в семью и в плакатслова, как зшиток(коль сшита кипа),как травень [13] в травах,як липень [14]в липахтай ще як блакитные [15] облака!О какя девушек русских прохаю [16]говорить любимымгубы в губызадыххающееся «коххаю» [17]и понятнейшее слово —«любый».И, звезды прохладныммонистом надевши,скажет мне девушка:боязновсе.Моя несказ'aнная родина-девушкаэти слова все произнесет.Для меня стихи — вокругшарный ветер,никогда не зажатыймежду страниц.Кто сможет егоот страниц отстранить?Может, не будь стихов на свете,я бы родился,чтоб их сочинить.
13
Май.
14
Июль.
15
Голубые.
16
Прошу.
17
Люблю.
VII. Самое такое
Но если бы кто-нибудь мне сказал:сожги стихи —коммунизм начнется,я только б терциюпомолчал,я только б сердце свое слыхал,я только б не вытерсухие глаза,хоть, может, — в тумане,хоть, может, —согнется плечо над огнем.Но это нельзя.А можно — долго мечтатьпро коммуну.А надо думать — только о ней.И необходимопадатьюным.и — смерти подобно —медлить коней!Но не только огнюсожженных тетрадокосвещать меняи дорогу мою:пулеметный огоньпесню пробовать будет,конь в наметенад бездной Европу разбудит,и, хоть я на упадочничествоне падок,пусть не песня,а я упадув бою,Но если япрекращусь в бою,не другую песнюдругие споют.И за то,чтоб как в русскиев небесафранцузская девушкасмотрела б спокойно —согласился б ни строчкив жисть не писать………………А потом взял бы —и написалтако-о-ое…