Сладкий
Шрифт:
Тот, кого она пыталась удержать, явно оказался более подготовлен. В темном зимнем комбинезоне из специальной ткани, под которым скорее всего было надето термобелье, и высокие лыжные ботинки – этот человек был экипирован согласно погоде. В отличие от Вари, у которой уже кровь застывала в венах.
Она даже не сразу сообразила, что руки ее сами собой разъезжаются в стороны, и как бы она ни пыталась вернуть их на место, ничего не получалось. Варя бы вгрызлась в ткань комбинезона зубами, но не смогла даже открыть рот. То, что она еще стояла на ногах, ей самой казалось чудом, но чудеса закончились
Словно подкошенная, Варвара охнула и упала навзничь. Сквозь сдавливающее ее со всех сторон забытье, она успела увидеть, как поднимаются в темную высь языки пламени. И там, в этом ночном небе, сейчас отчетливо горели две ярких звезды.
«Егорушка, любимый... Прости меня...»
Прежде чем потерять сознание, сквозь невообразимый грохот Варвара услышала надсадный лай черного пса. Ее пса. А потом все померкло, и Варя провалилась в жуткую ледяную бездну, в которую так боялась упасть...
Баба снежная и злая
– Варвара! Варвара, елки зеленые!..
Что-то тыкалось ей в лицо, в то самое место, где по идее должен был находиться нос, которого она не чувствовала. Сейчас Варя вообще не чувствовала ничего, как будто находилась в подвешенном состоянии где-то между небом и землей, а вернее сказать, погребенная под толстым слоем снега, отчего звуки долетали до нее как через ватный слой. И почему-то пришла странная идея, что на самом деле, она снежная баба. И нет у нее ни ног, ни рук, а вместо тела лишь три отмороженных напрочь шара. Пни – и пирамида развалится, и каждый шар покатится в свою сторону.
– Скажи что-нибудь, Варвара Александровна, ну?! – Кажется, тот, кто называл ее по имени, очень хотел вставить вместо ее носа ярко-красную морковку.
– М-м-м... – промычала она, отмахиваясь от мужской ладони. Затем с трудом разомкнула ресницы и, разогнув колени, попыталась встать на ноги.
Но как оказалось, она уже стояла, повиснув на плече мужчины, который пытался сдвинуть ее с места.
– Пойдем, милая! Я уже по рации сообщил о том, что здесь происходит! Сейчас машину с материка пришлют! Ох, да кабы мы знали, что тут у вас... Кабы...
«Если бы, да кабы, да во рту росли грибы...» – промурлыкал в Вариной голове детский голосок, а сама Варя опять издала непонятный звук, больше похожий на писк мыши.
– Ой, мать-перемать, как тебя! Не уберегли! – Ермоленко распахнул куртку и прижал Варю к своей груди.
На нее пахнуло теплом и незнакомым мужским запахом. Клацнув зубами, Варвара задергалась, стала вырываться, но лишь потому, что запах этот был чужой. Совсем не тот, который она помнила и рядом с которым хотела находиться.
– Ег... Ег... – Взбрыкнув, словно марионетка, она попыталась сделать хотя бы один нормальный шаг в сторону темнеющей избы.
– Нет, Варюха, не сейчас... Сейчас я тебя на Сладкий отвезу. К Любе! Она тебя живо на ноги поставит! Ты, главное, это, ну... – Ей показалось, что Ермоленко всхлипнул. – Ну, в общем... потом все!
Ермоленко поволок ее, будто куль с мукой, и силы в нем было достаточно, чтобы она не могла от него отбиться. За это время он успел
выдернуть руки из рукавов и напялить свою куртку на Варю. Сам он остался в толстом свитере и жилете.– Синяя вся! – охал он. – Вот ведь засада какая! Это ж что теперь будет? Достанется нам от начальства-то... Ой-ёй!
Варвара цеплялась за его плечи и пыталась заглянуть в его лицо, чтобы поймать его взгляд. Но лицо Ермоленко расплывалось и разваливалось на части, как если бы перед их встречей Варвара выпила пол-литра спиртного на пустой желудок. К тому же, она совершенно ничего не понимала из всех этих междометий и бормотания и абсолютно не была настроена покидать Прохоровку. Это решение так прочно засело в ее мозгу, что даже в бредовом состоянии она умудрялась помнить о нем.
– Егор... – наконец выговорила она, и Ермоленко, уставившись в ее расширенные безумные глаза, мелко затряс головой.
– Сейчас машина приедет. Все путем будет, Варюха! Живой он! Успел сказать, что ты в доме. Я туда-сюда, нет! А потом нашел! Нашел тебя, представляешь!
Варвара могла бы поклясться, что Ермоленко испытывал настоящую радость. Странно, учитывая, что он-то больше всех отговаривал ее от встреч с Егором и вообще, от какой-либо движухи. Может, это радость на тему «А я же говорил?». Тогда да, действительно, имеет смысл порадоваться.
– Правильно говорят, что бабы дуры, не потому что они бабы, а потому что дуры! – пыхтел Ермоленко, явно имея в виду ее поведение.
Она могла бы ему рассказать, почему оказалась лежащей в снегу, и о том, что произошло ночью, но сейчас самым главным для нее стало то, что Егор жив.
– Я. Хочу. К. Нему... – выдавила из себя Варвара.
– Не до тебя ему, Варюха! Но обещаю, вот те крест, – Ермоленко перекрестился, – что все как-то... С материка сейчас машина придет. И врач с Огненного. Порешаем! – Он помог ей взобраться на снегоход. – Сядай давай! С тобой уж опосля все...
– А где... мне надо туда... – Варя сползла с сидения и упала на колени в снег, не выдержав собственного веса. – Он... черный... стрелял...
Ермоленко взвалил ее обратно, усадил перед собой и завел мотор.
– Что же ты упрямая такая? Говорю же, потом все! Верь мне, Варюха! Хотя бы сейчас...
Варвару мотнуло. Она попробовала повернуть голову, но в шее что-то скрипнуло и прострелило болью. Стиснув онемевшие челюсти, она осела, сдалась. И теперь просто тупо смотрела вперед, прислушиваясь к возгласам Ермоленко над своим ухом.
Бабка Люба ждала их на мостках. В руке у нее был рыбацкий фонарь, и Ермоленко направил снегоход прямиком на его свет.
– Люба, принимай! Промерзла наша девка насквозь. А Столетов ранен! Ничего не спрашивай! Черт-те-что творится... Ты пока ею займись, а я обратно. С Огненного врач сейчас приедет. – Ермоленко крякнул и тяжело вздохнул: – И с материка участковый. Пока то, да се... Эх, полетят наши головушки!
– А я тебе говорила! – В свете фонаря лицо Любы казалось совсем белым. – Но вам бы все похахалиться! Тьфу! – сплюнула она и прихватила Варю за плечи. – Пойдем, касатушка! Эй, Гришка, – крикнула она Ермоленко, когда тот уже завел мотор, – хвост себе не отморозь! А лучше бы, отморозил!