Сладострастный монах
Шрифт:
— При первой возможности, но как бы скоро это ни произошло, все равно разлука мне покажется вечностью, — с жаром заявил я. — Что если завтра?
— Нет, — с улыбкой возразила она. — Я хочу, чтобы ты восстановил свои силы. Увидимся через три дня.
С этими словами она протянула мне несколько пилюль, которые как она заверила, обладают тем же эффектом, что и бальзам.
— Будь с ними осторожен, — предупредила мадам Динвиль, — И еще: думаю, излишне напоминать о том, что о случившемся — никому ни слова.
Я дал святую клятву, мы обнялись на прощание, и я удалился, оставив ее в уверенности, что именно ей выпала радость сорвать цветок моей девственности.
Когда
— Сюзон, — сказал я, и в голосе моем явственно слышалось страдание, — не я ли стал причиной твоих слез?
— Да, ты, — всхлипнула она, — бессердечный мальчишка. Ты разбил мне сердце, и теперь я умираю от горя.
— Я? Как ты можешь обвинять меня в этом? Что я сделал? Тебе хорошо известно, что моя любовь к тебе глубже, чем океан.
— Так ты меня любишь, вот это новость! — горько усмехнулась она. — Уж лучше бы ты не лгал. Не в том же ли ты клялся мадам Динвиль? Ежели, как ты говоришь, ты меня любишь, почему же тогда был с ней? Ты даже не пытался разыскать меня после того, как я ушла из столовой. Неужто она более желанна, чем я? Чем ты с ней занимался все это время? Уж во всяком случае не думал о бедной Сюзон, которая любит тебя больше жизни. Да, Сатурнен, я обожаю тебя. Ты вызвал во мне чувства столь глубокие, что я умру, ежели ты не ответишь мне взаимностью. Однако ничего не говори, я сама вижу. Тебя не мучила совесть, пока ты развлекался с моей соперницей. Я буду ненавидеть ее до конца моих дней, ибо знаю, что она влюблена в тебя и что ты отвечаешь ей любовью на любовь. Теперь ты ни о чем не можешь помышлять, кроме как об удовольствии, что она держит для тебя наготове, а о горе бедной Сюзон ты и думать забыл. Я этого не переживу.
Я должен был признать справедливость ее упреков, ибо и впрямь употреблял применительно к мадам Динвиль те же нежные выражения, какие раньше адресовал Сюзон.
— Ах, Сюзон, — виновато проговорил я, — твои резкие слова убивают меня. Прошу тебя, остановись. Не губи того, кто боготворит тебя. Твои слезы повергают меня в отчаяние. Ты и представить себе не можешь, как я люблю тебя.
— Ах, — вздохнула она, — ты возвратил меня к жизни. Отныне я запрещаю тебе думать о ком-либо, кроме меня. Со вчерашнего дня ты постоянно в моих мыслях. Твое лицо преследует меня всюду, куда бы я ни пошла. А теперь слушай, Сатурнен. Если я и согласилась простить тебя за все дурное, что ты мне причинил, то делаю это при одном условии: обещай мне больше никогда не видеться с мадам Динвиль. Готова ли твоя любовь ко мне на такую жертву?
— О, да! — радостно воскликнул я. — Ради тебя мне ничего не стоит расстаться с ней. А все ее прелести не стоят одного твоего поцелуя.
Проговорив слова примирения, я подарил ей пламенный поцелуй, который она благосклонно приняла.
— Сатурнен, а теперь скажи мне кое-что, да смотри,
не обманывай, — вкрадчиво сказала Сюзон и при этом нежно пожала мне руку. — Уверена, что моя крестная захочет увидеться с тобой еще не раз. Когда она велела прийти?— Через три дня, — признался я.
— И ты, конечно же, пойдешь? — печально спросила Сюзон.
— Скажи мне, как поступить? — безнадежно вымолвил я. — Если я к ней приду, она станет укорять меня в безразличии, а если не приду, то не увижусь с милой Сюзон.
— Я хочу, чтобы ты вернулся в замок, — твердо проговорила Сюзон и решительно тряхнула своей очаровательной головкой, — но она не должна тебя видеть. Я же притворюсь больной и на весь день останусь в постели. Таким образом мы проведем время наедине. Однако ты не знаешь, где моя спальня. Иди за мной, я покажу.
Я следовал за Сюзон и, пока шел за ней, меня не покидало предчувствие чего-то непоправимого.
— Вот комната, которую мне здесь предоставили, — сообщила Сюзон. — Надеюсь, ты в ней не почувствуешь себя несчастным?
— Ах, Сюзон, — вздохнул я, — какие радости ты мне сулишь. Мы будем вместе, ты да я, и оба мы предадимся восторгам любви. Мы испытаем такое блаженство, о котором ты и не мечтала.
Она ничего не ответила, словно погрузившись в глубокую задумчивость. Полагая, что я сказал что-то не то, я заставил ее объясниться.
— Я тебя прекрасно поняла! — взволнованно воскликнула она. — Да, мы удовлетворим все наши любовные капризы, да, видно, ты не очень этого хочешь, ежели готов ждать три дня.
Ее упрек возымел нужное действие.
Невозможность доказать ей, что она ошибается, повергала меня в отчаяние. Я мучился всем своим существом. Как глупо было растратить все силы на мадам Динвиль! Как я теперь сожалел о тех наслаждениях, коими одарил ее. Безутешный и подавленный, внутренне я проклинал ее.
«Милосердный Боже! — поднимался неслышный крик из самых глубин моей души. — Вот я наедине с Сюзон — то, о чем всегда мечтал. Я отдал бы всего себя, до последней капли крови, лишь бы сделать ее счастливой. Вот и она, ждет меня и стремится ко мне, а я беспомощен. Испит до самого донышка. Что же предпринять для того, чтобы извлечь выгоду из этого редкостного случая?»
Вдруг я вспомнил о пилюлях мадам Динвиль. Не сомневаясь, что они произведут тот же самый эффект, что и лосьон, я проглотил несколько пилюль. В предвкушении того, что скоро мне удастся удовлетворить настойчивое желание Сюзон, я пылко обнял ее, и это обмануло нас обоих. Сюзон приняла это за знак страсти, а я поверил, что ко мне вернулась прежняя мужественность.
В ожидании близившегося блаженства Сюзон лежала навзничь на кровати. Моля Бога о том, чтобы мне не пришлось ее разочаровать, я взобрался на нее и вручил ей прямо в руки по-прежнему вялый член. Я был уверен, что ее изящная ладошка усугубит и ускорит действие пилюль и орган быстро придет в желательное состояние. Сюзон и сдавливала его, и массировала, и сосала. Все напрасно. Сам я напрягался в тысячу раз более рьяно, нежели когда имел дело с мадам Динвиль, но ничего не помогало. Он был мертв.
«Настал момент, когда драгоценная Сюзон, предмет всех моих желаний, у меня в руках, а я все равно что труп, — поносил я себя. — Вчера я боготворил ее груди, эти бесподобные полушария, а сегодня они оставляют меня холодным. Неужели они успели измениться с того времени? Конечно, нет. Они такие же гладкие и упругие. Кожа ее восхитительна на ощупь. Обнаженные ляжки должны бы привести меня в неистовство, а я ввожу в ее удивительную маленькую п…ду палец, но это все, что я могу туда ввести».