Сладострастный монах

Торжественный тон этого вступления заставил меня внимательнее прислушиваться к словам отца приора.

— Сын мой, не думаю, что вы принадлежите к числу тех, кто ханжески морщится при упоминании о е…ле, которая столь же свойственна человеку, как еда и питие, — продолжал он. — Мы монахи, но нам ведь не удалили половые органы, когда мы ступили на стезю сию. Однако основатели нашего ордена по недомыслию своему провозгласили правило целибата, а паства ревностно следит, чтобы мы, соблюдая это установление, были лишены наиболее естественного из отправлений. Если подчиняться их тирании, то не спастись нам от беспощадного пламени, которое исчезнет лишь с нашей смертью. Но мы не можем согласиться с такими обстоятельствами. Являя миру внешний аскетизм, в уединении нашей обители мы позволяем себе хорошенько ублажаться.

В весьма приличных женских монастырях немало сестер, жаждущих утолить похотливость, унаследованную нами от Адама. В их объятиях мы забываем, что такое мука воздержания.

— Ваши слова кажутся мне удивительными, — воскликнул я.

Ответом мне был всеобщий смех.

— Зачем же нам быть дураками отказываться от сладчайшего из наслаждений, которые предлагает нам жизнь? — продолжал отец приор. — Да мы и не помышляем о том. Монастырь дает нам убежище, где возможно избежать жестокости, какую нам пытается навязать внешний мир.

— А не боитесь, что все обнаружится? — полюбопытствовал я.

— Ничуть, — уверил меня приор. — Это невозможно. Кому вздумается сунуть нос в тихую обитель? Сюда не заглядывают чужие глаза. Даже вы, будучи здесь девять лет, не имели понятия о том, что здесь творится. Что же говорить тогда о посторонних?

— Когда я смогу присоединиться к вам и утешить тех замечательных монашек, о коих вы упоминали? — с нетерпением спросил я.

— Пройдет немного времени, прежде чем вы дадите им утешение, по которому скорбят их тела и души. Развлечения сии предназначены лишь для посвященных в сан. Мы должны быть уверены в неболтливости тех, кого принимаем в свой круг. Теперь вы один из нас, посему можете присоединиться, когда вам будет угодно.

— Когда угодно! — вскричал я. — Ловлю вас на слове. Отправимся же прямо сейчас!

— Не стоит так торопиться, — с улыбкой сказал приор, заметив мое нетерпение. — Надо подождать ночи. — Вот тогда мы и пойдем в купальню, где нашли себе приют наши сестры. А теперь, отец Сатурнен, я должен сообщить вам нечто удивительное. Думаю, этого вы никоим образом не ожидали. Дело в том, что Амбруаз не ваш отец.

Я открыл рот от изумления.

— Да, продолжал приор, довольный произведенным на меня эффектом, — Амбруаз и Туанетта — не ваши родители. У вас происхождение более замечательное. Вы появились на свет в нашей купальне из чрева одной из упомянутых мною сестер.

Справившись с удивлением, я заметил:

— Святой отец, признаюсь вам, я все время чувствовал, что я не сын садовника, и теперь мне трудно не сетовать на то, что вы так долго скрывали от меня истину. Как бы я радовался, узнав об этом раньше, и, будьте уверены, я сумел бы сохранить тайну. Моя матушка еще жива?

— У нас были причины держать тебя в неведении, — ласково произнес приор. — Да, мать твоя жива и здорова, и через несколько часов ты обнимешь ее. Тяжела потеря, радостно обретение.

— Жду не дождусь той минуты, когда смогу заключить ее в свои объятия, — воскликнул я.

— Имей терпение, — наставительно сказал приор. — Недолго осталось ждать. Солнце садится, не успеешь и глазом моргнуть, как падет ночь. Мы собираемся попотчеваться в купальне, и ты будешь с нами.

Нетерпение, с каким мне хотелось проникнуть в купальню, объяснялось не только желанием увидеться с матерью. Не скрою, что гораздо больше я стремился вкусить женских чар тех прелестниц, которые, как рисовало мое воображение, томятся в уединении.

«Наконец-то все вышло по-моему, — поздравил я себя с удачей, — и то, о чем я так долго мечтал, начинает осуществляться. Ежели все, о чем рассказал отец приор, окажется правдой, я буду с лихвой вознагражден за нескончаемые дни тоски и печали».

Когда пробило полночь, я возвратился в покои приора, где уже собралось пять или шесть монахов, преследовавших ту же цель, что и я. Молча прошли мы вереницею в древнюю часовню, возведенную над купальней и служившую ей защитой. Затем, не имея при себе свеч, спустились в кромешный мрак подземелья. По темным коридорам мы пробирались, узнавая путь по веревке, что шла вдоль стены, покуда не достигли освещенной фонарем лестницы.

Отворив дверь, к которой вела лестница, отец приор пригласил нас в великолепно меблированное помещение, где стояло несколько диванов, словно нарочно созданных для любовных затей. На столе мы увидели приготовления к роскошному пиршеству.

Комната была пуста, но когда отец приор позвонил в колокольчик, вошли монахини, числом шесть. Мне они показались прелестными и очаровательными. Каждая немедля кинулась в объятия того или иного монаха. Я остался единственным, кто не участвовал во взаимных приветствиях. Меня немало огорчило нескрываемое безразличие к новичку, каким я являлся, хотя скоро мне предстояло в свою очередь почувствовать гостеприимство монахинь.

Угощение оказалось превосходным: вкуснейшие блюда и изысканные вина. Рядом с каждым монахом сидела очаровательная монашка. Все пили, ели, смеялись, шутили и целовались, обсуждая е…лю с такой же непринужденностью, с какой обычно говорят о погоде.

Не имея рядом подружки, я потерял аппетит. Наряду с естественным желанием повидаться с матушкой меня одолевало едва ли меньшее желание схватиться с одной из сестер. Оглядев их, я не нашел той, которая могла некогда дать мне жизнь, — такие они были юные и свежие. Все шесть любезничали в основном со святыми отцами, но некоторые начали бросать и на меня кокетливые взгляды, и это изменило первоначальное мнение, которое я о них составил. Мое снаряжение стало как палка и хотело иметь их всех.

Смущение мое послужило источником шуток для всей компании. Когда все хорошенько учествовали свои желудки, отец приор провозгласил, что настало-де время подумать и о е…ле. От таких речей у монашек заблистали глаза. Мне, как новичку, была оказана честь начать свистопляску.

— Отец Сатурнен, — обратился ко мне приор, — вы должны показать нам, на что вы способны. В этом вам поможет ваша соседка, сестра Габриэла.

Не успел он это вымолвить, как я принялся за знакомство, обозначив его зарождение пламенным поцелуем, после чего рука сестры Габриэлы опустилась к моему гульфику. Отнюдь не самая юная из шести, она тем не менее показалась мне достаточно привлекательной: крупная, роскошная блондинка, чью красоту лишь в небольшой степени портила излишняя полнота. Кожа ее поражала белизной, а на миловидном лице сверкали восторгом огромные голубые глаза. Добавьте ко всему бесподобную грудь, высоко поднятую и упругую, как у молоденькой девушки. Я не мог отвести взгляд от сих божественных полушарий, а когда набрался смелости и пощупал их и взвесил на ладони, я пришел в сущий восторг.

Габриэла с жаром отдалась своей задаче — возбудить меня.

— Повелитель моего сердца, приди и одари меня своей мужественностью, — приказала она. — Трать ее без оглядки в том месте, где ты обрел некогда жизнь.

Ее слова заставили меня содрогнуться. Не будучи ханжой, я все-таки имел некоторые предрассудки, которые не дозволяли мне проделать с Габриэлой то, что я делал с Туанеттой и мадам Динвиль. Мне не терпелось пое…ться, но боязнь кровосмешения остановила меня на самом краю пропасти.