Славяне и скандинавы

Обращение к этому конунгу-викингу, враждовавшему и с немцами, и со шведами, а в силу того поддерживавшему лояльные отношения с балтийскими славянами, свидетельствует о хорошей осведомленности славян в ситуации на Балтике. Видимо, в 862 г. состоялись первые переговоры ладожских славян с Рёриком; в следующем 863 г. он еще находился на Западе. Лишь в 862 г., как сообщает Ипатьевская версия «Повести временных лет», Рюрик и его дружина, видимо, «придоша к словеном первее и срубиша город Ладогу»; это сообщение находится в одном контексте с дальнейшими действиями Рюрика, который «пришел к Ильмерю, и сруби город над Волховом, и прозваша и Новгород… и роздая мужем своим волости и городы рубити: овому Польтеск, овому Ростов, другому Белоозеро»²⁰. Речь идет, по-видимому, о единой, согласованной акции, когда представители княжеской администрации в союзе с племенной верхушкой возвели подчиненные центральной власти укрепления во всех основных политических центрах верхней Руси.

Через шесть – восемь лет, в 870 г., Рюрик вернулся на Запад, чтобы урегулировать владельческие отношения с франкским и немецким королями. За это время, очевидно, в Новгороде оформилась оппозиция во главе с Вадимом Храбрым. Вернувшись не позднее 874 г., Рюрик успешно подавил сопротивление части племенной старейшины, а .чтобы закрепить свое положение, вступил в брак с представительницей одного из местных знатных семейств («Ефанда» в известиях, извлеченных В. Н. Татищевым из «Иоакимовой летописи»)²¹. Умер Рюрик, согласно летописной хронологии, в 879 г.

В целом его деятельность соответствовала прежде всего интересам местной, в первую очередь славянской, племенной верхушки, стремившейся обеспечить прочный контроль над основными центрами и путями, равным образом как и стабильность экономических отношений на Балтике.

С начала 870-х гг. поступление серебра из Восточной Европы в Скандинавию было устойчивым и равномерным²², что свидетельствует о все более важном значении Древней Руси в балтийской экономической системе. В то же время до самого конца X столетия нет никаких сведений о нападениях викингов на Ладогу. Время набегов и «даней» сменяется длительным периодом взаимовыгодных торговых, политических и культурных связей.

К этому времени относится обособленное варяжское кладбище в Ладоге, едва ли ни единственный в пределах Древней Руси самостоятельный скандинавский курганный могильник, в урочище Плакун, на правом берегу Волхова, напротив крепости. Раскопано около 15 курганов: в 7 или 8 из них содержались погребения по обряду сожжения в ладье (обычай, типичный для дружин викингов и представленный во всех Скандинавских странах, а также за пределами Скандинавии, в местах особой активности норманнских дружин); одно погребение в деревянной камере (около 880 г.) демонстрирует новый погребальный обряд, характерный для зарождающейся раннефеодальной знати и в это время представленный в Бирке и в Хедебю. Датировка могильника-850–925 гг. Весьма скромные по составу материалы Плакуна (бусы, ладейные заклепки, обломки гребней, единичные находки оружия) соответствуют представлениям о положении Рюрика и его дружины; согласно «Никоновской летописи», опиравшейся на какие-то не дошедшие до нас источники, варяги, откликнувшись на приглашение славян и чуди, «едва избрашася»²³.

Обособленному кладбищу дружины и двора пришлого конунга противостоят в Ладоге 5–7 групп сопок, монументальных насыпей со сложным переплетением славянских, балтских, финских, скандинавских черт погребальной обрядности. Именно эти сопки позволяют опознать ведущую социальную силу ранней Ладоги, династии боярской знати, выделившейся племенной верхушки: в условиях межплеменной конфедерации (с середины VIII в. в Ладоге контактировавшей и с норманнами) состав этой знати и ее культура, в основе — славянские, естественно, обретали определенные межплеменные и надплеменные черты (цв. илл. 27). Как и в Новгороде, знатные семьи-династии были руководителями и создателями новой политической организации, проявившейся и в формировании городских «концов» (в Ладоге их 5), и в образовании тяготевших к городам «волостей» и «земель»²⁴. Самые ранние погребения ладожских сопок с отчетливыми атрибутами ведущих социальных функций, выраженных в деталях погребального обряда и инвентаря, датируются серединой VIII в., то есть более чем на сто лет предшествуют появлению Рюрика с его дружиной.

К этой знати, во второй половине IX в. уже достаточно сложной по составу, принадлежал преемник Рюрика, Олег Вещий. Семантика его прозвища, а прежде всего имени — славянского Ольгъ (др.-сев. Helgi – «священный»), причем сразу в славянизированной форме (в отличие от норманнских имен, например, послов 907, 912 гг.), возможно, указывает на определенные сакральные, княжеско-жреческие функции. При Олеге в Ладоге наступает время глубоких социально-политических перемен. Упорядочивается ее застройка, приобретающая сложившуюся урбанистическую структуру, с делением на укрепленный «детинец», кремль и открытый посад. Первоначальная, по-видимому деревянная, крепость на мысу (ее следы пока не обнаружены) при Олеге заменяется каменной. В 1974–1975 гг. в Ладоге были исследованы сложенные из известняковых плит на глине башня и стена, окружавшая мыс по его периметру²⁵. По времени своей постройки ладожская твердыня соответствует укреплениям, которые в 870–890-х гг. под влиянием походов викингов в большом количестве сооружались в странах Западной Европы.

По размаху своей деятельности и стратегической мысли Олег далеко превзошел своего предшественника. Он впервые создал межплеменную славяно-варяго-чудскую армию и, предприняв в 882 г. невиданный по составу его участников поход, окончательно объединил северную (Верхнюю) и южную (Низовскую) Русь в единое государство со столицей в Киеве. Тогда же новый глава государства «нача городы ставити» и обязал Новгород платить дань варягам «мира деля»; исчислявшаяся в 300 гривен (75 северных марок серебром), эта сумма, согласно нормам, реконструированным для скандинавского общества IX–XI вв., была достаточна для оплаты услуг небольшого военного отряда в два–три корабля, очевидно обеспечивавших безопасность мореплавания в Финском заливе. Сохранявшиеся до 1054 г., эти военные субсидии (подобные тем, которые уплачивала своим соседям и Византия) составили в итоге не более 0,25% от общего количества серебра, поступившего из Руси в Скандинавию²⁶.

Стабилизировав отношения на севере Руси, Олег затем проводит активную политику Киевского государства на юге; подчиняет власти Киева древлян, северян, радимичей (освобождая последних от хазарской зависимости), а в 907 г. организует поход на Константинополь, увенчавшийся заключением первого дошедшего до нас международного договора Руси с Византией (912 г.). Вскоре после этого, согласно одной летописной версии, «иде Олег к Нову-городу и оттуда в Ладогу ...есть могила его в Ладозе»²⁷. Ладога, таким образом, оказалась местом, где ушедший из Киева князь упоминается в последний раз; летописцы расходились при описании обстоятельств последних лет жизни Олега: одни писали, что он похоронен в Ладоге, другие — что его могила находится в Киеве. Северная версия признана более правдоподобной. Действительно, если Олег был, как можно предположить, инициатором строительства ладожской каменной крепости, то его пребывание под защитой воздвигнутых им каменных стен не кажется случайным. Вообще вплоть до середины XI в. источники подчеркивают вполне самостоятельное (по отношению к Новгороду) значение Ладоги, связанной непосредственно с киевским княжеским домом.

Как владение киевского князя Владимира (Вальдамара Старого) рассматривали Ладогу норманны, когда в 997 г. викинги норвежского ярла Эйрика Хаконарсона разрушили город и сожгли крепость²⁸. Через два десятилетия, около 1020 г., Ладогу и прилегающую к ней в низовьях Волхова область («Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему принадлежит») Ярослав Мудрый отдал во владение своей жене, киевской княгине Ирине (Ингигерд, дочери шведского конунга Олава Шётконунга). Великокняжеским наместником в Ладоге стал родич Ингигерд, ётский ярл Рёгнвальд. В эти годы в Ладоге не раз находили приют норвежские конунги-викинги, изгнанные из страны во время усобиц: Олав Святой, его сын Магнус, зять Ярослава Харальд Хардрада.

Рёгнвальда в Ладоге сменили его сыновья, Ульв и затем Эйлив. Третий его сын, Стейнкиль, в 1056 г. (после гибели сыновей Олава Шётконунга) был призван из Ладоги в Швецию, избран конунгом и стал таким образом основателем новой шведской королевской династии²⁹. В последней четверти XI в. Ладога подчиняется уже не великокняжеской, а новгородской администрации. В 1105 г. новгородцы совершили «в Ладогу» (вероятнее, в Приладожье) военный поход, а в 1114 г. ладожский посадник Павел в присутствии князя Мстислава Владимировича заложил в Ладоге крепость «камением на приспе»³⁰. Пятьдесят лет спустя, когда шведы после первого «крестового похода» в Финляндию в 1164 г. с пятитысячным войском вошли в Волхов и осадили Ладогу, крепость успешно выдержала осаду; захватчикам пришлось отступить на восток, где они и были разбиты на р. Воронеге новгородским князем Святославом Ростиславичем.

Шведская рать, отступая от Ладоги на восток, направлялась туда, где, видимо, рассчитывала на поддержку населения, составлявшего основу «ладожского ярлства» и представленного археологической культурой приладожских курганов IX–XII вв.³¹ Как и в подчиненных Ладоге районах Приладожья к западу от Волхова до Невы, здесь изначально обитало финское (прото-карельское, ижорско-карельское) население. В богатых пушниной, связанных с речными выходами в Волжский бассейн районах юго-восточного Приладожья эта местная «чудь» установила разнообразные отношения с купцами и ремесленниками Ладоги. Как установил исследователь этих древностей В. А. Назаренко, большую часть своего импорта (оружие, бусы, некоторые металлические украшения, железо) «приладожская чудь» получала через Ладогу, расплачиваясь за это мехами. В X в. на реках Приладожья (нижней Паше, средней Сяси, междуречье Сяси–Паши–Тихвинки) появляются, видимо из Ладоги, поселенцы — посредники пушной торговли (в том числе скандинавы). Финно-скандинавский синтез приладожской курганной культуры проявился, в частности, в своеобразном погребальном обряде курганов, имитирующих жилище, с очагом в центре (цв. илл. 28), мужскими погребениями — с оружием (цв. илл. 20), и женскими — с наборами фибул³². Когда устав князя Святослава Ольговича зафиксировал в 1137 г. «окняжение» этой территории и распространение на нее новгородской системы даней и погостов, развитие приладожской культуры прекращается, здесь распространяется общерусский погребальный обряд.