Следопыт

Прошло несколько месяцев, пока я стал понемногу соображать, что такое служебная собака и как она должна служить человеку. Книги читал. С инструкторами других застав разговаривал, перенимал опыт. У самого Газона ума-разума набирался. Словом, старался на совесть. И только вошел во вкус собачьей дрессировки, только открыл первую тайну условного рефлекса, как в нашу часть пришел приказ высшего командования: срочно найти и послать на западную границу добровольцев следопытов, умеющих работать с розыскными собаками. Почему-то в первую очередь нашли меня. Выделили. Послали по назначению. Но без собаки. Одного. А какой я следопыт без Газона? По совести сказать, я на нем, на его выучке, на его чистом условном рефлексе держался. Своего у меня ничего не было. Какой же я пограничник без пограничного багажа? Выдворят с границы. С такими унылыми мыслями и поехал я на свое новое место службы.

Начальник службы собак

Попал я на правый фланг Украинского пограничного округа, в город Рава-Русскую. Моим непосредственным начальником оказался молодой, чуть старше меня, веселый, разговорчивый, с душой нараспашку, такой же улыбчивый, как и я, лейтенант Николаев. Он сразу мне понравился. Никогда я не пожалел, что с первого взгляда потянулся к нему. И по сей день продолжается наша дружба. Ладно, расскажу по порядку, как оно все было.

Встретились мы с ним во дворе, перед нашей казармой. Он больше на меня смотрел, чем в мои воинские документы. Это я тоже сразу заметил и порадовался. Солдат для него важнее бумаги. Вглядывается в меня и, улыбаясь, мягко этак, тихо, по-свойски, будто сам с собой размышляет, говорит:

— Смолин? Александр Николаевич? Инструктор службы собак?

— Так точно, товарищ лейтенант. По форме. Очень еще молодой я инструктор. Школы не кончал. Опыта совсем не имею.

— Опыт, Саша, дело наживное, была бы охота. Собак любишь?

Я вспомнил своего первого учителя Федора Пономарева и осторожно сказал:

— Мало любить. Собаку надо хорошо знать и умело пользоваться ее возможностями.

— Верно! Это чьи же слова ты повторяешь?

— Так пишут в умных книжках.

Он улыбается, и я ему отвечаю. Два улыбчивых человека, офицер и солдат. И оба, кажется, довольны друг другом.

— Ну, а как ты стал инструктором? — спрашивает Николаев.

Я рассказал. Ничего не утаил. Ничего не приукрашивал. Такому человеку, как Николаев, стыдно говорить неправду.

— Ну, а почему же ты не взял с собой Газона на границу?

— Просил, товарищ лейтенант. Не дали. Сказали, на границе собак сколько угодно.

— Нет у нас обученных. Ни одной. Только молодняк. И настоящей службы собак, по существу, нет. Ни канцелярии, ни стола, ни людей не имею. Один за всех, и один для всех. Да и границы, как таковой, сказать по правде, у нас пока нет. Война распахала и разрушила весь рубеж. Трудная будет жизнь у пограничников. И особенно нам достанется. Мы стоим на одном из важнейших оперативных направлений. Посмотри! — Он вытащил из планшетки карту и разложил ее прямо на земле. — Вот тут, на самом краю советской земли, Рава-Русская. В ближнем тылу у нас Львов, Луцк, Ровно и чуть подальше — Броды, Дубно, Кременец. Видишь? Соседи у нас справа и слева — Яворов, Краковец, Сокаль, Владимир-Волынский. Напротив нас, по всему фронту, важные польские города: Перемышль, Ярослав, Развадув, Замосць, Хрубешув, Люблин, Хелм. Вот, вот, вот. Мы стоим на одном из самых важных скрещений железных и шоссейных дорог. Еще до войны шпионы, диверсанты, лазутчики и всякая националистическая шваль предпочитали пробиваться на нашу территорию в этом направлении. Очень удобное место. Так что пограничникам здесь работы невпроворот. На нас с тобой, Саша, командование отряда возлагает большую ответственность и большие надежды.

Это на меня-то, малограмотного, можно сказать, следопыта?! На инструктора службы собак, не имеющего собаки?! Веселый, чересчур веселый лейтенант Николаев. И чересчур доверчивый и добрый.

Вслух я ничего не сказал. Смотрел на карту, улыбался по привычке и помалкивал. Посмотрим, что дальше будет.

Смолин как пограничник и человек с наибольшей полнотой выражает себя в талантливой следопытской работе, в самоотверженной борьбе с нарушителями, в добрых отношениях с товарищами. Так казалось мне, пока я не познакомился с письмами, адресованными родным, друзьям, товарищам. В них с неожиданной стороны открылся хорошо известный мне Смолин.

Мог ли я, пишущий историю солдатской жизни Смолина, историю его пограничных подвигов, пройти мимо чрезвычайно важного для себя открытия? Разумеется, нет. Если бы я рассказал о Смолине только как о следопыте, я бы невольно обеднил его характер, личность и душевный мир. Пусть же его письма, эти маленькие исповеди, вехи времени и свидетельства современника, встанут в ряд с повествовательными главами.

Извиняй, брат, за то, что долго не посылал о себе весточки. Не до писем мне было. Перебирался на другую «квартиру». Так что не пиши мне больше туда, где я был. Моя крыша теперь чисто зеленого цвета. Понял! Да, брат, да, попал в пограничники! Мои командиры почему-то решили, что я природный собачник, и сделали ценя вожатым здешнего собачьего народа. Представляешь, какой я вожатый? Хорошо еще, что обученных собак на заставе сейчас нет. Вот здорово оскандалился бы.

Сам не знаю, когда и как я ввел в заблуждение фронтовое начальство, а попросту говоря — невольно обманул. Надо было мне твердо и ясно сказать, что не имею никаких талантов на вожатого, инструктора службы собак. Но я почему-то постеснялся говорить. Командиры меня нахваливали, а я молчал и глупо улыбался.

Вроде бы соглашался с ними! Ох, эта моя улыбка, будь она неладна! Уже который раз она подводит меня. Не хочу, а улыбаюсь.

Каким был маленьким, так и теперь остался. Не избавлюсь, видно, до конца жизни от того, чем наделили меня дорогие родители.

Вот такие пироги, дружище. Живу я там же, где и служу. Место моей новой службы называется заставой. Казарма с канцелярией, с кухней и складом, офицерский домик, закуток для старшины, питомник для собак — вот и все наши постройки. А слева и справа от нас, в горы и в долы тянется государственная граница, Представляешь? И мы охраняем ее днем и ночью, в мороз, в пургу, во всякую погоду. Все ребята несут службу уверенно, бодро. Один я чувствую себя здесь как теленок на льду. Но виду, конечно, не подаю. Держу голову как все прочие. Скорее бы прислали обученных собак.

Больше писать не о чем. Будь здоров, Привет всем землякам.

Джек

Через несколько дней после моего прибытия в Рава-Русскую, к нам пришла пожилая женщина и заявила, что у нее есть немецкая овчарка по кличке Джек и что она хочет отдать ее пограничникам. Нам нужны были не вообще овчарки, а дрессированные: розыскные, сторожевые или, на худой случай, караульные. Молодняка у нас было достаточно.

— Мамаша, ваш Джек обучен? — без всякого энтузиазма спросил Николаев.

— Точно не знаю, сынок. Умный, все понимает. Ваш он, пограничного рода.

— Пограничного рода? А почему вы так думаете, мамаша?

— Джек попал ко мне в первые дни войны. Оставил его какой-то пограничник. Миша. Фамилии не знаю. Он был ранен в ногу, хромал. Миша попросил сохранить собачку до его возвращения. Я согласилась. Всю войну не выпускала со двора, прятала от немцев в сарае и в доме. Трудно было пропитать громадную собаку. От себя отрывала.

Услышав такое, мы с лейтенантом Николаевым радостно переглянулись и почти в один голос попросили женщину поскорее вести нас к Джеку.

Пришли. Смотрим.

Джек подпустил к себе Николаева вплотную, мирно обнюхал. Мной почему-то вовсе не заинтересовался. Собака действительно хорошая. Даже я это понимал. Рослая. Широкогрудая. Поджарая. Шерсть длинная, желтовато-серого цвета. Сложение отменное: крепкое, суховатое, в меру вытянутое туловище. Голова светлой окраски, крупная, массивная, соразмерная. Клинообразная морда веселая, как у годовалого щенка. Коричневые глаза большие, открытые, блестящие, живые, ясные. Челюсти крепкие, сильные, белозубые, без малейшего изъяна. Мускулатура сухая, хорошо развитая. На высокой могучей холке дыбится золотисто-йодистое ожерелье длинной шерсти. На крепкой, прямой и широкой спине лежит ремнем узкая коричневая полоса. Небольшие, но и не маленькие уши, широкие в основании и узкие вверху, стоят как жестяные флажки. Круп идеально округлый, с заметным покатом вниз, в сторону хвоста. Хвост длинный, пружинистый, равномерно пушистый. Ни одного нежелательного для чистой породы белого пятнышка на лапах, груди и морде. Не собака, а картинка. Засмотрелись мы на Джека. Лейтенант Николаев измерил складным сантиметром высоту собаки в холке.

— Шестьдесят восемь! — шумно обрадовался он. — На целых пять сантиметров выше нормы.

Все, кажется, ясно, собаку надо брать. Но лейтенант все ходит вокруг, вглядывается и так и сяк и этак, ищет какие-то изъяны. Наконец вздыхает, смотрит на меня и говорит:

— Цены не было бы Джеку, если бы встретил он нас, оскалив пасть. Добряк! Видишь, как хвостом виляет.

Хозяйке стало обидно за Джека.

— Зачем же ему скалиться на вас, товарищ лейтенант? Слава богу, не фашист, а свой человек да еще пограничник! Помнит он свою службу на границе.

— Вы думаете?

— Уверена. Вообще-то он очень злой. Чуткий. Послушный.

— Проверим!.. Сидеть, Джек! — скомандовал Николаев и слегка нажал на круп собаки.

Овчарка неуверенно и не сразу сделала то, что от нее потребовали. Сидела у ноги лейтенанта и облизывалась.

Николаев щелкнул пальцами и подал новую команду.

— Голос! Голос! Голос!

После трехкратного приказания собака залаяла, но не очень энергично и охотно.

— Навыки дрессировки приглушены, — сказал лейтенант. — Ничего, восстановим. Берем, мамаша, на службу вашего Джека. Приходите завтра и получите деньги. Такие собаки дорого стоят.