Следопыт

Группу преследования возглавлял капитан Приходько. В помощники мне был выделен ефрейтор Нестеров, высокий, сильный и выносливый, как сразу я определил, парень. Прибежали мы на то место, где было совершено нападение. Зажгли два керосиновых факела. На пыльной проселочной дороге хорошо были видны отпечатки, оставленные телами раненых. И следы крови еще хорошо сохранились. Уцелевший солдат из наряда рассказал мне и капитану Приходько, откуда и как стреляли диверсанты, куда ушли.

Я пустил Джека на правую обочину, в сторону леса. Покрутившись немного метрах в ста от дороги, на опушке леса, он встал на след и помчался. Я приказал ефрейтору Нестерову не отставать и побежал за собакой. Видели вы, как лошадь тащит за собой по снежной целине на веревке лыжника? Вот так и Джек мчал меня на длинном поводке. Да не по снегу, а по траве, по земле, через рытвины и дождевые лужи. Лошадь, а не собака. Еле успевал за ней. Вот когда я по-настоящему узнал, какой силой наделен мой Джек. Не смог я его сразу удержать, когда захотел это сделать. Вот тебе и старик. Зря беспокоился Николаев. Седеющий Джек моложе всякого трехлетка. Он еще повоюет.

Ветер свистит в ушах. Ветви хлещут по лицу — еле увертываюсь, чтобы спасти глаза. Деревья сливаются в сплошной частокол, будто мчусь мимо них на автомобиле. Нестерова не вижу. Слышу только за спиной его топот и шумное дыхание. Молодчина. Не отстает. Редко кому это удается. Видно, натренированный бегун. Знал майор, кого дать мне в помощники.

Самого Приходько и его группы преследования не слышно. Давно отстали. Ничего, по выстрелам и крикам обнаружат нас. По сигнальной ракете. Подоспеют на помощь, когда дело дойдет до развязки. Ничуть я не беспокоился, что вырвался с Нестеровым вперед.

Лесная просека вывела нас в топкую низину, к широкому ручью. У самой воды Джек впервые остановился. Туда-сюда тычет носом, жалобно скулит. Потерял след. Я достал коробок спичек и осветил берег. На пепельно-черной, податливой, как резина, земле ясно отпечатались подошвы пяти пар сапог большого размера. Ого! Пятеро! И все навьючены автоматами, гранатами, боеприпасами и, может быть, пулеметами. Люди, идущие налегке, не оставляют таких глубоких, как калоши, вмятин с особенным нажимом на каблук.

На той стороне ручья, напротив меня, следов не было. Известная уловка. Диверсанты прошли какое-то расстояние по воде, смывающей следы. Куда они направились? Вверх или вниз по течению. Скорее всего вверх — там место глуше. Почему я так решил? Не знаю. Чутье, наверное, подсказало. И я не ошибся. Диверсанты прошлепали по воде до узкой горловины оврага и вышли на берег в затылок друг другу. Следы еще мокрые. Были они тут час тому назад или полтора. Всего-навсего. Значит, они где-то близко. Еще километров семь-восемь погони — и все.

Остановка у ручья позволила группе преследования догнать нас. Капитан Приходько прерывисто дышал. Его широкое, с заметными морщинами лицо сплошь обсыпано крупными каплями. Из-под фуражки выбивался темный мокрый чуб.

Тяжело было ему проделать такой ночной кросс по пересеченной местности. Человеку под сорок. Ранен на войне, нога повреждена, сердце пошаливает.

— Ну, как, Смолин, дела? — чуть отдышавшись, спрашивает Приходько. В темноте он не видел отпечатков.

— Все в порядке, товарищ майор. Стоим на следу. Их пятеро. Сильно вооружены.

Бывалый пограничник не стал допытываться, как я узнал, что диверсантов пятеро и что они вооружены. Все понял. И сказал:

— Не зарывайся, Смолин. Действуй с оглядкой на нас. Твое дело проработать след до конца. Лишь в самом крайнем случае вступай в бой.

— Я вас понял, товарищ капитан. Разрешите продолжать преследование?

— Давай, браток, давай! Да, пожалуйста, береги себя.

Так странно, так по-штатски прозвучало это слово «пожалуйста».

Приходько обнял меня и подтолкнул вперед, в предрассветную темноту. Джек потащил нас с Нестеровым в глубь оврага, заросшего кустарником. Холодная роса сыпалась с ветвей. Метров через двести мы стали мокрыми с головы до ног, отяжелели. Трудно было идти еще и оттого, что ложе оврага поднималось в гору. Сквозь поредевшие ветви уже проглядывало сильно побледневшее небо. На нем было мало звезд. И оно было красноватое по самому краю, там, где всходит месяц.

Мы выскочили из темного оврага на простор. И без огня теперь видно, куда мы попали. Безлесая равнина. Через пшеничное поле пробита дорога. Джек сразу бросился влево. Но, пробежав немного, остановился, закружился на месте. Сделал три или четыре петли и потащил нас назад, откуда мы выбрались. Ясно! Нарушители здесь какое-то время отдыхали или стояли и решали, куда пойти. Потом туда и сюда метнулись. И, может быть, спорили: одни тянули направо, другие — налево. Если это так, значит, у них раздор. Они не признают командира; неуверенны в себе. Так я подумал, изучая истоптанные следы на дороге.

Нельзя преследовать врага бездумно, на авось, надеясь только на собачку и свои крепкие ноги и здоровое сердце. Мчись во весь дух, не давай нарушителю оторваться от тебя на далекое расстояние, все время наступай ему на пятки. Но одновременно успевай размышлять, что да как и почему. Летчик-истребитель все успевает делать за считанные секунды: и за приборами следить, и за небом, и за землей, и маневр рассчитывает. Работа пограничника тоже больше умственная, чем физическая. Следопыт, если он даже хорошо, как олень, бегает, метко стреляет, собаку куда надо нацеливает, по следу здорово ходит, но плохо и не вовремя размышляет, после драки кулаками машет, — такой следопыт наломает дров, подведет границу…

Но все это, что я теперь говорю, пришло ко мне не сразу, не в ту ночь, а гораздо позже. Тогда же, над оврагом, я только-только начинал по-настоящему вникать в пограничную службу.

Побежали мы с Нестеровым дальше. Минут десять мчались по удобному месту — по дороге. Потом Джек круто свернул вправо и привел нас в заросший бурьяном, местами обсыпавшийся, с обвалившимися краями танковый ров. Вырыли его лет пять назад, в первые дни войны. Сохранился целехоньким, не поврежден нигде ни единой гусеницей. Километра три тянулся он с юга на север, рассекая пшеничное поле. Когда мы выбрались из него, месяц поднялся высоко. Пробежали мы, судя по времени, километров пятнадцать. Это по прямой. Если же учесть все зигзаги и петли, то больше двадцати наберется. Хороший рывок сделали диверсанты от места своей засады. Небось уверены, что надежно оторвались, запутали следы. Может быть, и вовсе не думают, что их преследуют. Предполагают, что свидетелей преступления не осталось. Только утром, по их расчетам, пограничники должны обнаружить убитых.

Следопыт должен думать и за противника. Стараться угадывать его замыслы, планы, ходы, И не надо бояться ошибки. Во всяком деле бывают промахи. Но меньше сшибается тот, кто умеет фантазировать. Так все оно и есть. Поверьте моему пограничному опыту.

Джек тащит нас от танкового рва в небольшой лесок. Прочесали его насквозь. Выбегаем на опушку и видим большое село. Это Гича. Далеко от границы, Бывал я здесь раза три. Знаю все его ходы и выходы. Нарушители в этом селе затаились. Непременно здесь. Не осмелились идти дальше. Им нужна ночь, безлюдные глухие овраги, сырые и темные леса. Они боятся солнца, людей. Но кто-то их все-таки приютил. Скрытые бандеровцы? Старые дружки?

Врываемся в село не по главной улице, а задами, огородами. Такова воля Джека. Он бежит там, где прошли нарушители. Трудно было ему работать в лесу и овраге, где деревья, травы и цветы, кустарники источают массу эфирных запахов и заглушают знакомый след людей. Еще труднее ориентироваться в населенном пункте, где тьма-тьмущая посторонних запахов. Куры, голуби, гуси, свиньи, овцы, лошади, коровы, их сильные запахи сбивают Джека со следа, преграждают дорогу к цели. Я это знаю и то и дело натягиваю поводок, чтобы собака не спешила, не нервничала. Подбадриваю ее словами: «хорошо, хорошо».