Следователь, Демон и Колдун

Это был тошнотворный процесс: Фигаро будто превратили в гуся, насильно откармливаемого через воронку. Куда-то в центр его мозга воткнули узкий конец этой самой воронки, а в широкий заталкивали пачками смыслы и концепции, которые, проходя через узкое «горлышко», редуцировались до такого состояния, что их мог понять следователь – слишком уж эти концепции и смыслы были сложны. Вероятно, так общался бы с муравьём кто-нибудь вроде Артура, приди тому в голову от скуки такая идея.

«Тот, кто убивал нас, пытался выстрелить. Те, кто защищали нас, ему помешали. Убийца убил защитника. Вас мы не знаем. Не убийцы. Не защитники. Не знаем, что делать»

– Отпусти нас. – Фигаро заёрзал, пытаясь растянуть невидимые оковы, хотя что-то подсказывало ему, что ничего из этого не выйдет.

«Да, мы дадим вам свободу. Нет желания убивать. Нет желания продолжать общение. Пусть Родители решают, что с вами делать. Вы нам надоели. Люди. Медленные, агрессивные, нелогичные, обречённые. Мы уйдём. Оставим вас. Но мы хотели бы понять»

– Ч-ч.. Что бы вы… хотели понять? – Следователь, наконец, перестал сопротивляться. Это было бесполезно; создание, что стояло перед ним, было чем-то вроде бога, или не слишком далеко от этого уровня ушло.

«Убийца хотел убить. Он и раньше нас убивал. Харт. Защитники тоже хотели убить Убийцу, но хотели. Тонкий человек – Френн – тоже хотел убить. Он бы убил Харта, но не успел. Человек с большим ружьем тоже хотел убить. Ему без разницы, кого. Лишь бы был порядок. А тот, кто живёт в устройстве на твоей руке, убьёт любого, кто станет слишком неудобным или опасным. Он не злой. Но он привык отнимать жизни. А вот ты не хотел убить никого. Почему?»

– Странный вопрос. – Фигаро поморщился: от такого способа общения голова начинала болеть. – Я, на самом деле, не имею ничего против… Пострелять по людям... бывало всякое. Я, в конце концов, на войне был… Блин, как же башка-то болит, право слово… Но я думаю, что любую проблему можно решить без насилия… Извините, если это кажется вам слишком старомодным…

Рядом с первым снежным львом появился ещё один. Они явно отличались друг от друга: разные черты лица, форма крыльев – спутать их друг с другом было невозможно. Между львами произошёл какой-то крайне быстрый обмен информацией – это следователь почувствовал очень хорошо – а затем первый лев опять заговорил:

«Агрессия не в приоритете. Силовые решения не в приоритете. Попытка поиска решений покрывающих максимальный веер вероятностей/потребностей/удовлетворяющих группы/задачи (в этот момент у Фигаро едва не взорвалась голова; уж слишком сложным был образ, который лев попытался упаковать в приемлемый объем). При отсутствии реальных возможностей. Вижу эволюционную вилку. Вижу возможность. Чего ты хочешь?»

– В смысле? – Фигаро помотал головой. – Вы о чём? У меня голова бо…

Клац!

Голова больше не болела. Боль полностью исчезла, будто её никогда и не было, а львов теперь стало три.

Появления третьего льва следователь не заметил, но сразу понял, что прибыло начальство: лев был статный. Раза в два больше двух предыдущих, и ярко-белый (шерсть тех, других, была, скорее, цвета слоновой кости). Вокруг головы у существа пылала корона чистого голубого света. А потом в центре этого света открылся огромный невидимый глаз, и заглянул в следователя.

Фигаро, можно сказать, было не привыкать: в его многострадальной башке копались и Другие, и псионики, да и Арутр-Зигфрид иногда был не прочь найти в голове следователя подходящую концепцию и ткнуть в неё бесплотным пальцем (так, обычно, происходило, когда Фигаро, по выражению Мерлина, «слишком уж тупил»). Бывало всякое, и следователь лишь тихо вздыхал, когда очередное сверхсущество беспардонно нарушало границы его личности.

Но снежный лев превзошёл всех.

Для потока силы, устремившейся к следователю, его личность была чем-то вроде малозначительного камушка на берегу моря; она просто прошла через всё это, и отправилась дальше. Способ сканирования, применённый к Фигаро напоминал… напоминал… Это сложно было вот так с ходу сформулировать, но следователь, как ни странно, нашел способ это сделать.

…Отец Фигаро был человеком не столько образованным, сколько эрудированным, эрудированность же проистекала, как обычно, из любопытства. Александр Фигаро-старший не был достаточно состоятелен, чтобы оформлять подписки на «Ворожбу и Жизнь», «Вокруг земного шара» или даже «Пружинку», однако был достаточно ушлым, чтобы повесить у себя в скобяной лавке объявление: «Одна покупка + старый журнал = скидка пять медяков!». Разумеется, «скидку» отец Фигаро компенсировал на месте, просто прибавляя к стоимости товара те же пять медяшек, а вот чердак и сундуки в маленьком доме у самого моря, где проживала чета Фиагро, ломились от оборванных журналов без обложек и в пятнах от кофейников – но кому какое дело было до такой мелочи, как глянец!

Будущий следователь научился читать в пять лет, и уже в семь, перечитав весь скудный запас детских книжек в доме, переключился на научные журналы. Он, конечно, не мог понять хитрых схем и чертежей на их страницах, но они будили воображение, а написанные живым интересным языком статьи проглатывались на ура. Однажды (было лето, а, стало быть, каникулы, которые двенадцатилетний Фигаро, как обычно проводил в отцовском доме) он прочитал длинную и довольно-таки занудную статью одного известного палеонтолога, разносящего в пух и перья теорию другого, не менее известного палеонтолога (тот утверждал, что драконы попирали своими лапами землю за миллионы лет до человека). Вкратце, статья была о том, что отличить скелет дракона от скелета ископаемого ящера довольно-таки просто, поэтому… (далее шла специализированная муть, в которую Фигаро не углублялся).

Его заинтересовали не драконы – кому вообще интересны драконы? – а трилобиты, аммониты, а, главное – белемниты, те самые «чёртовы пальцы», которые широко использовались в народном колдовстве, и которые он часто находил на морском берегу у песчаных скал. Сама мысль о том, что этим серым «карандашам» на самом деле сотня с хвостиком миллионов лет захватывала дух. Не было ещё человека на Земле, не было гор, у подножья которых стоял городишко, в котором жила семья будущего следователя, а эти существа уже бултыхались в водах первобытного океана. И теперь их используют в зельях для лечения язвы желудка!

На следующий день Фигаро отправился к морю. Недавно прошёл дождь, и большие меловые пласты отвалились от невысоких круч у воды. Он подвернул штаны, зашёл по колено в воду, и долго, затаив дыхание, выкапывал из песка останки доисторических тварей: ажурные раковины аммонитов, ребристые отпечатки трилобитов, других существ, названия которых он не запомнил, и, конечно же, «чёртовы пальцы». Держать в руках такую древность, которая просто валялась под ногами – это было завораживающе. Он чуть не дал себе торжественную клятву стать палеонтологом, если бы другая торжественная клятва – стать инквизитором – уже не связывала его по рукам и ногам.

Примерно то же самое сделал сейчас снежный лев: протянулся сквозь Фигаро и нырнул куда-то в такую бездну геологических слоёв, о существовании которых следователь даже не догадывался.

Сознание Фигаро было искрой, ярко горящей на верхушке высокой горы. Сама гора состояла из невероятного количества костей; это была память тех, кто приходил до него. Предки следователя, их близкие и дальние родичи, вовсе незнакомые ему люди – на определённой «глубине» всё сливалось воедино. В этом пласте была память; прошлые жизни прошлых тысячелетий хранились в ней словно окаменелости, и всё это вместе формировало костяк личности Фигаро – то, что он поначалу принял за гору. Эту «гору», собственно, и изучал сейчас снежный лев.