Следователи

«Дело возобновлено. Вспомните!..»

Тема, с которой выступал на Всесоюзном совещании лучших следователей органов прокуратуры Юрий Георгиевич Сидоренко, формулировалась так: «Внутреннее убеждение следователя при оценке доказательств — нравственно-правовая гарантия обеспечения законности при расследовании преступлений». Хотя и сложно, но, согласитесь, понятно даже не для профессионала.

Самый привередливый ценитель детективов не пропустил бы ни слова из того, что рассказывал Ю. Г. Сидоренко. Речь шла о том значении, какое имеет внутреннее убеждение следователя при раскрытии самых тяжких преступлений — убийств.

Место, которое Юрий Георгиевич Сидоренко занимает в органах прокуратуры, не только ответственное и почетное, но и горячее. Он — следователь по особо важным делам при Прокуроре Украинской ССР.

Я спросил, помнит ли он за чередой последующих уголовных дел, запутанных и сложных, свое самое первое дело, которое досталось ему сразу же после университетской скамьи. Он ответил, что помнит не только суть дела — ограбление, но и мелкие подробности: как звучали голоса преступников, во что был одет потерпевший, в каком зале проходил суд...

— Даже лицо народного заседателя, представительного мужчины со строгим, уверенным взглядом, надолго останется в памяти, — добавил Юрий Георгиевич. — Но его-то я буду помнить не только поэтому.

— А почему же? — спросил я.

— Да так, совпадение, но, правда, совсем не простое.

Тут я уже включил диктофон.

...Осенью 1979 года у бригадира Евгения Елина (так назовем мы его в нашей истории) исчезла жена. Она не пришла домой ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Бросила ли мужа, случилось ли несчастье, стала ли она жертвой преступления — на эти вопросы не мог ответить никто, в том числе и сам Елин. По факту исчезновения было возбуждено уголовное дело, но в конце концов расследование приостановили. Два года делом никто не занимался. В сентябре 1981 года мне поручили еще раз просмотреть все материалы.

Я, признаюсь, взял это «безнадежное» дело с охотой. Все мы, следователи, давно ведем спор с сотрудниками уголовного розыска о своей работе: кто-то, мол, преступника ищет, а кто-то бумажки пишет. Доводы наших сыщиков чаще всего звучат в шутку, но иногда обижают и всерьез. Я решил доказать, что следователь сам может раскрыть преступление. В том числе и копаясь в «бумажках».

«Бумажек» в этом приостановленном деле оказалось немало: объяснения Елина и сослуживцев его жены, протоколы, заявления, справки. Внимательно разобрав все материалы, я поразился: почему же мои предшественники не обратили внимания на одну существенную деталь? Все эти два года Елин не выдвигал никаких версий: ни что его жена убита, ни что она уехала.

Мы втроем: я, инспектор розыска и общественник — решили провести психологический эксперимент сами над собой. Так как мы все — люди женатые, то каждому из нас было нетрудно представить, как бы мы себя вели в том или ином случае. Допустим, первый вариант: отношения с женой плохие, и муж только рад ее уходу. Какова должна быть модель поведения? «Ушла? И чудесно!» Вещи — быстренько к ее родителям: забирайте, пожалуйста. Развод. Полгода прошло — в суд. Не живет, выписывайте из квартиры. Все, ты свободный человек! Вариант второй: муж убит горем. Как он должен себя вести? Твердить, как заведенный: «Уйти она не могла, ее убили. Вы, милиция и прокуратура, работаете безобразно». Жалоба за жалобой во все инстанции.

Как же вел себя Елин? Не так и не так. Его поведение было неадекватно случившемуся. И именно это заставило нас заподозрить его в совершении преступления. А в том, что мы имеем дело с преступлением, сомнений у нас не было. Людмила Елина ушла без вещей, дома осталась сберкнижка, в ломбарде — невыкупленные ценности. Она уехала (если уехала), не предупредив родителей, чего с ней никогда не случалось. И самое главное — прошло уже два года, а известий никаких!

Я понял, что должен досконально изучить жизнь Елина. От и до. Узнать все его привычки, достоинства и недостатки, как он ест, пьет, каким маршрутом ездит на работу и с работы, как проводит выходные дни, с кем дружит, с кем находится в ссоре. Вот такой творческий импульс дало обыкновенное копание в бумажках и тот странный, вернее, страшный факт, что человек два года как исчез, а о его судьбе до сих пор ничего неизвестно.

Изучать жизнь Елина мы начали как бы по кругу, постепенно приближаясь к центру, — от наиболее далеких связей к наиболее близким. Вскоре я понял, что помешало моим коллегам тщательно изучить личность Елина. Характеристики! Ударник, общественник, маяк отрасли, что ни день — в президиуме, что ни неделя — на каком-нибудь митинге. Отправились к нему на завод, поговорили с людьми. И что же узнали? Да, ударник! Да, общественник! Да, маяк! Приходил на работу в костюмчике, в галстучке, надевал халат и — почти не работал. Работала его бригада, он же — лишь «представлял» ее. Да, он неплохой специалист, но на заводе были фрезеровщики и не хуже, даже лучше, чем он. Все делали свое дело. Елин же постоянно выпячивал себя, старался попасть в объективы фотоаппаратов и кинокамер. Свидетельствуют такие черты личности о том, что человек этот — потенциальный преступник? Конечно же, нет. Но о том, что этот человек не укладывается в свои характеристики, несомненно свидетельствуют.

Меня поразило, как по-разному относились к Елину на заводе. Одни считали его гордостью, славой завода, другие — обыкновенным делягой, который, не стесняясь, может забрать часть премии у молодых рабочих за то, что устроил их в общежитие или поставил в хорошую смену. Для одних он — передовой рабочий, выступающий с новыми инициативами, для других — обыкновенный показушник, сделавший карьеру общественника. Одни его любили, другие — ненавидели. Одним он заискивающе улыбался, других открыто презирал.

Такая двойственная оценка одного и того же человека помогла мне в конце концов увидеть его истинное лицо. Я понял, кто такой Елин. Прежде всего — человек с исключительным «хватательным» рефлексом: все что можно — к себе. Своей общественной деятельностью он «зарабатывал» не только славу, но и бесплатные путевки в санатории на протяжении семи лет, хотя отличался исключительным здоровьем, и зарплату по высшей категории. Однако и этого ему было мало. Однажды на банкете он украл фужеры, в санатории — теннисные ракетки, у своего товарища по бригаде — приемник из автомобиля. Знали об этом многие, возмущались. Но это его «лицо» видели не все. Большинство видело маску. К сожалению, эта маска обманула и тех, кто начинал, а потом приостановил уголовное дело.

У меня еще не было доказательств того, что именно Елин совершил преступление, но что подобный человек способен на преступление ради собственной выгоды — в этом я не сомневался. Однако какие-то мотивы должны были подтолкнуть его к роковому поступку? Предстояло выяснить это, изучая шаг за шагом его отношения с женой.

Мы уже знали, что Елин мог на людях улыбаться жене, а как только все уходили — ударить ее. Мы знали со слов многочисленных родственников и подруг Людмилы, что все последние годы отношения у супругов были — хуже некуда. Но плохие семейные отношения — еще не повод для убийства. Жизнь любой семьи — тайна, и нет ничего хуже, чем лезть в чужие тайны. Но в данном случае только так мы могли выяснить мотивы преступления.

Чем больше я узнавал о Елине, тем больше и больше убеждался, с каким необычным человеческим типом я столкнулся. Сколько мы знаем людей, для которых общественная работа — долг души! Простите за высокие слова, но я не литератор, а следователь. Для Елина же общественная работа была лишь ширмой, за которой он скрывался и из-за которой плевал и на принципы, и на идеалы, и на своих товарищей по работе. Вот почему такую неприязнь вызывал он у простых рабочих, которые не читали его хвалебные характеристики, а видели его в деле.