Следы говорят

движение и другие мошники и тоже разлетелись.

Но так как глухари здесь ещё мало пуганы и ток был в разгаре, я решил подождать часик,

– что будет дальше.

Через некоторое время петухи стали возвращаться. Только я их уже не тревожил, а

направился к мошнику, одиночно игравшему в конце тока... В зеленоватой куртке иду по мху.

Уже недалеко осталось, а прятаться не за что. Глухарь смолк. Стою боком к нему (так больше

сходства с пнем) и выжидаю. К неподвижным предметам птица быстро привыкает. Всё же

осторожный глухарь, хотя и не распознал опасности, но перелетел на вершину большой ели,

окруженной другими деревьями, и опять заиграл. Тут-то уж нетрудно было взять его.

На другую ночь к утру небо захмарило.

Я наметил глухаря на окраине тока. Пел он с перерывами. Подзадориваю его голосом

матки. Помогло: даже ближе подсел он на толстую ветку широченной сосны, и так

разошелся, что не переставая точит. Вдруг хлынул сильный дождь. Мой певец продолжал

токовать, только хвост опустил, как это делают куры в дождливую погоду. В такой позе он и

достался мне.

Видел я поющего на земле мошника и в короткую снежную пургу. Но длительное

промозглое ненастье, холодные ветры, особенно ранней весной, расстраивают ток. В хмурое

утро, перед резким изменением погоды к худшему, случается, что глухарь лишь «крехает».

Средина мая. Березняки кудрявятся душистой листвой. Цветет фиалка, и папоротник

раскручивает свои листья-завитки...

Отыграли мошники. Да и пора, – ведь осина распустилась, а это уж верный признак

прекращения токов.

Глухарки не покидают гнезд, петухи вяло и недолго поют на деревьях. При этом они всё

реже раскрывают веером хвост.

5

Много лет посещал я знакомый ток. Много занятных случаев сохранила мне память.

Ранняя теплая весна. В предутреннюю темень иду по мху так тихо, что сам не слышу

своих шагов. Вдруг позади заиграл глухарь. Хочу вернуться назад, но в этот момент и

впереди запел мошник. К нему и крадусь. Создается впечатление, что птица токует на земле.

В темноте приближаюсь к ели. Глухарь совсем близко, но песня звучит с разных сторон. Стоя

под елью, пытаюсь определить, где же он точит? Высунусь справа от ствола – слышится в

одной стороне, выгляну слева – уже с другого места доносится трель. Продвинусь вперед –

песня звучит за моей спиной. Ага! Петух играет на ели у меня над головой, а обманывает

меня... глухариный хвост. Плотный и упругий, при поворотах певца он отражает звучание,

давая ему разные направления.

Всё мое внимание приковано к ели. Во мраке лапчатых веток ничего не разобрать.

Мошник не смолкает. Надо бы подождать рассвета, но мне не терпится... У самой вершины

что-то чернеет. Целюсь – мушки не видно. Подвожу стволы снизу. Как только они сравнялись

с черным пятном, я, одновременно с главным ударом певца, нажимаю гашетку. Прогремел

выстрел, глухарь... допел трель и смолк. Значит, я не туда стрелял.

Вспышка огня испугала мошника: он затих, ещё не понимая, что произошло.

Где ж он таится?

Опять не выдерживаю, обхожу ель, стараясь высмотреть замолчавшего глухаря. Мошник

отлично слышит шаги, но густая хвоя скрывает мои движения, поэтому лететь в сумраке, без

крайней нужды, он не решается. Заслышав шум, но не разобравшись в причинах его, он, как

это часто случается с глухарями, отсиживается в укромном месте, выжидая, что дальше

будет.

Но я заставил-таки петуха выдать себя, – стукнул по ели рукой, всполошился глухарь и

загремел на взлете.

Рассветало. Издали доносилось точение первого глухаря. Не успел я подумать о нем, а он

тут как тут. Прошумел мимо, опустился на дерево рядом и сразу же заиграл. Оказывается,

там, где он раньше сидел, была моховая слякоть, а с рассветом певец обычно вниз спускается.

Вот и потянуло его к сухой гриве.

Подхожу к нему... Надо было бы сбоку зайти, где ни одна веточка не заслоняла птицу. Но,

рассчитывая на отличный бой ружья и близость, стреляю в зоб, прикрытый венчиками хвои.

Всё же полетел мой глухарь, только вскоре забил крыльями. Значит, упал где-то. Тут уж надо

спешить, а то не найдешь. Бегу к нему. Поднялся мошник на ноги – и наутек. Догоняю.

Раскрыв крылья, шипит на меня и, шмыгнув за куст, бегает вокруг него. На поворотах я

отстаю. Тут и пошло у нас, вроде «кошки-мышки». Я навстречу петуху, он – назад! Я туда, он

– обратно! Ломлюсь через куст и схватываю петуха. Как заверещит он пронзительно! Тут,

откуда ни возьмись, другой глухарь подлетает, с сосны вниз заглядывает. А у меня руки

заняты, стрелять не могу. Заметив меня, «соглядатай» взлетел, – только я его и видел.

В глухариных схватках побежденный иногда верещит. Это-то и привлекло ко мне под-

летевшего петуха. Ведь где драка самцов, там и глухарки...

Было однажды и так. В сумерках подхожу к певуну близко, но не могу понять – на какой

он сосне. Кажется, с разных сторон доносится песня. Шагну вперед – надолго смолкает.

Потом заиграет, но уже с перерывами.

Оказывается, петух токовал на земле, а звуки точения отдавались вверх, сбивая меня с

толку. В глухую трель он замечал движение и смолкал, а распознав опасность, глухарь

скрытно отбежал в сторону и улетел.

Дичь меньше пугается посторонних для неё звуков, чем движений; петух подмечает их

даже в глухую трель.

Однако иногда глухарей не страшит и постоянная близость людей, если это не связано с

беспорядочным преследованием мошников.

В одном охотничьем хозяйстве по реке Волхов, на вечернем подслухе, я наблюдал слёт

глухарей. Они шумно устраивались на ночлег по соснам вокруг меня, несмотря на то, что из