Слепой. Приказано выжить

Преодолевая пешком короткий путь от двери служебного подъезда до уже распахнутой задней дверцы своего автомобиля — опять же, служебного, государственного, — Петр Васильевич с тоской и раздражением подумал, что в последние годы привык судить о том, что делается вокруг, по оперативным сводкам, докладам подчиненных, по видимому из окна кабинета отрезку шумной улицы да по клочку неба, который можно наблюдать, идя к машине по внутреннему дворику управления. Вид из окна кабинета, вид из окна автомобиля, телевизор — тоже своего рода окно, открывающееся в мир, населенный крикливыми идиотами и жизнерадостными дебилами… А где настоящая жизнь? И когда ею жить, если, прямо как у Булгакова, «и ночью, при луне мне нет покоя»?

Генерал понимал, что его раздражение продиктовано, в основном, усталостью и полным отсутствием смысла в том, чем он вынужденно занимался всю ночь. Какие фигуранты старых дел, какие картотеки?! Какое, пропади оно пропадом, исламское террористическое подполье, когда козе ясно, что сумку с тротилом в вестибюле оставил кто-то из своих! Протащил мимо охраны, которая сто лет знает его, как облупленного, и на этом основании видит, но не замечает — смотрит сквозь него замыленным глазом, как сквозь оконное стекло, и не осознает того, что видит. А скорее всего, взрывчатку раздобыли прямо в здании — вынесли из кладовой вещдоков или с какого-нибудь старого, всеми забытого подвального склада, принесли в вестибюль и поставили — нарочно или нечаянно, поди знай! Зачем принесли, почему поставили — вопрос второй; что ни говори, а люди тут порой встречаются весьма и весьма специфические, и найти в этом здании можно все, что угодно — хоть танк, не говоря уже о ящике тротиловых шашек.

Да, может статься, «зачем?» — это никакой и не вопрос. В том смысле, что ответа на него не существует, как не существовало и мотива этого дикого, ни с чем не сообразного злодейства. Просто волок человек из кабинета в ту же кладовую вещдоков изъятый где-то и пока не оприходованный надлежащим образом тротил, встретил в вестибюле знакомого и остановился поболтать. Сумку, естественно, на пол поставил, да еще и задвинул под лестницу, чтобы не торчала на проходе и не попалась на глаза начальству. Задвинул и забыл — позвал его кто-нибудь, или образовалось какое-то срочное, не терпящее отлагательства дело… Дико? Не спорю. А не дико предполагать, что эту без малого двухпудовую матерчатую торбу в здание главного управления ФСБ через все посты охраны с детекторами и камерами наблюдения протащил исламский боевик в бороде и камуфляже? Однако же именно эту идиотскую версию генерал Лагутин и его люди проверяли на протяжении всего вчерашнего вечера и всей минувшей ночи.

Конечно, были и другие версии, и каждая из них, в том числе и та, в которой фигурировала кладовая вещественных доказательств, была подвергнута точно такой же тщательной проверке. Проверка эта продолжалась до сих пор, и генерал не сомневался, что вскоре она даст положительный результат — обязана дать, потому что подобные вещи непозволительны и сходить с рук никому не должны. Тут задета честь мундира, да не просто задета, а обгажена сверху донизу; это понятно всем, и все будут рыть носами землю, пока не выкопают из нее этого умника. Но генералу Лагутину не становилось легче от этой мысли, потому что он с самого начала понимал, что направление, в котором приказали рыть лично ему, — это дорога в никуда.

Петру Васильевичу пришлось сделать над собой усилие, чтобы прогнать ставшую привычной в последнее время мысль, что все они вместе и каждый по отдельности старательно, не щадя времени, сил и нервов, делают что-то не то — не постоянно, разумеется, иначе все давно бы развалилось и полетело вверх тормашками в тартарары, но частенько. Даже, можно сказать, регулярно.

Сегодняшняя ночь служила тому наиболее ярким примером. Это был пик бессмыслицы, настоящий театр абсурда. Но хватало и других, пусть не так сильно бьющих в глаза, но весьма показательных примеров. Взять хотя бы заведомо несправедливое решение, принятое в отношении Потапчука на основании анонимной кляузы. Спора нет, все было сделано правильно, в соответствии с буквой закона, причем в самой мягкой из всех возможных в сложившейся ситуации форм. Буква буквой, но из самых общих соображений явствует, что та анонимка — обыкновенный, хотя и очень умело подготовленный, клеветнический навет. Случалось, руководство закрывало глаза и на куда более серьезные, а главное, реальные проступки, а тут — вон оно как…

Или, если уж говорить о Потапчуке, вспомни дело генерала Шиханцова. Материала на него Федор Филиппович собрал вагон и маленькую тележку, доказательная база получилась железная — бери, сажай и разматывай срок на всю катушку. На фоне скандала в Минобороны и устроенной новым министром перетряски кадров шансов отвертеться и избежать реальной отсидки у Шиханцова не было никаких. Получился бы показательный, а главное, настоящий, ни в единой букве уголовного дела не фальсифицированный процесс. А что мы имеем вместо этого? Труп в канале и парадный некролог в центральной прессе. В буквальном смысле концы в воду, вот что мы имеем в результате своей упорной и планомерной работы…

Солнце уже поднялось над крышами домов, разлиновав улицы длинными косыми тенями. На чистом асфальте подсыхали широкие мокрые полосы, оставленные поливальными машинами, свежо зеленеющие газоны искрились и сверкали мириадами отражающих солнце мелких водяных капель. Водитель генеральской машины получил по рации предупреждение о возникшем впереди заторе, в ближайшее время обещавшем перерасти в полноценную пробку, и, спросив разрешения у пассажира, свернул в узкую боковую улицу. На участке, с двух сторон огороженном высокими глухими заборами каких-то никому, кроме своих сотрудников, не интересных учреждений, которых так много в центре Москвы, их на большой скорости обогнал черный «БМВ» с тонированными стеклами — обогнал, круто подрезал и, прижав к бровке тротуара, вынудил остановиться.

— Что творит, товарищ генерал! — гневно возопил едва сумевший избежать столкновения водитель. — Нет, вы это видели?! Ну, я тебе сейчас…

Он дернул ручку и толкнул плечом дверь с явным и недвусмысленным намерением преподать водителю «БМВ» краткий, но запоминающийся урок культуры поведения на столичных автомобильных дорогах. Передняя дверь «БМВ» тоже открылась — не левая, как можно было ожидать, а почему-то правая, — и из нее к немалому удивлению Петра Васильевича выбрался предмет его недавних размышлений — генерал Потапчук собственной персоной.

Выглядел он помятым и усталым, словно не расслаблялся дома на диване, пользуясь своим положением отстраненного от дел обиженика, а, подобно Петру Васильевичу, всю ночь вкалывал, как проклятый, извлекая на свет Божий дела давно минувших дней и выясняя, не приобретал ли кто-нибудь из их фигурантов в ближайшем обозримом прошлом солидную партию тротила.

Можно было, конечно, заподозрить, что положением своим Федор Филиппович как раз таки воспользовался и где-то даже злоупотребил, а-ля незабвенный Киса Воробьянинов проведя эту ночь в кабаке в компании какой-нибудь ночной бабочки. Возможно даже, что бабочка была не одна, поскольку в его возрасте количество уже не играет роли: что одна, что десяток, удивить их все равно нечем. Правда, десяток обойдется дороже, а уж сколько они съедят и выпьют на дармовщину, и вовсе подумать страшно, но Потапчуку это, разумеется, как с гуся вода: если верить анонимке, состояние у него должно быть почти как у Березовского.

— Сиди, — сказал генерал Лагутин своему рвущемуся в бой за правое дело шоферу. — Сам разберусь. Это ко мне.

— Вы им там объясните, как ездить надо, — посоветовал водитель. — Если что, я на подхвате.

Петру Васильевичу захотелось поморщиться, но он сдержался. Водитель у него был хороший, а в профессиональном смысле прямо-таки превосходный, но слишком любил поговорить — любил так, что было непонятно, как его с таким языком до сих пор держат в ведомственном гараже главного управления. Впрочем, и это было объяснимо: Петр Васильевич ни разу не слышал, чтобы его шофер, рассказывая о чем-нибудь, упоминал какие-либо фамилии, да и вообще по делу он выступал крайне редко — в основном, когда его о чем-нибудь спрашивали.

Они встретились примерно на полпути между багажником черного «БМВ» и радиатором представительской «ауди» Лагутина. Дружеское рукопожатие заменил обмен хмурыми настороженными взглядами. Белки глаз у Потапчука были розовые, как у лабораторной крысы, а под глазами набрякли темные мешки. Ночь он точно провел без сна, а вот где именно и за каким занятием, можно было выяснить как минимум двумя способами: спросить его самого или немедля затребовать рапорт группы наружного наблюдения. Петр Васильевич решил, что сделает и то, и другое. В подобных ситуациях верить на слово нельзя никому, да и узнать по ходу дела, почему это Потапчук здесь, а группы наружного наблюдения не видать, тоже не помешает.