Слэпшот

И сейчас, спустя годы, я понимаю, что они просто хотели меня уберечь. Никто не знает, как бы я отнеслась ко всему этому, если бы они рассказали мне обо всем раньше. И как бы это отразилось на наших отношениях с Риком.

К слову, с Риком мы по-прежнему поддерживаем связь. Я знаю, что он плохо относился к маме, поэтому никогда не приглашаю его на семейные праздники, но все равно благодарна ему за все, что он для меня делал. Несмотря на то что я не его биологический ребенок. После нашего разговора он тоже будто бы свободно выдохнул, а затем перебрался в Шотландию, где женился и смог начать новую жизнь.

Я тоже постаралась принять тот факт, что теперь буду называть Тиджея папой. Помню, когда это случилось в первый раз, на его глазах выступили слезы. Он улыбался так долго, что я действительно начала переживать за его лицевые нервы. А когда я сказала ему, что собираюсь сменить фамилию на его, он заплакал. Это было впервые, когда я видела его слезы.

Конечно, он будет все отрицать, ведь папа слишком крут для того, чтобы плакать. А помимо этих двух вещей – фамилии и «папы» – в наших отношениях ничего не изменилось. Тиджей был рядом с моего шестилетнего возраста. И каждый день каждого дня позволял мне чувствовать себя любимой дочерью.

Вот только я все еще помню, как три года скрывала в себе свою боль о том, что мне солгали. Хоть и сейчас я взрослая и прекрасно понимаю, почему они скрыли это от меня.

Так что мама права: никакой лжи. Ведь даже ложь во благо может нанести непоправимый урон.

– Я скажу ему, – прочистив горло, сообщаю маме спустя время.

– Ты долго молчала. Все в порядке?

– Да, – тихо подтверждаю.

– Точно?

Шумно выдыхаю в трубку.

– Точно.

– Ладно. Я тебя люблю, гномик.

– И я тебя, мам. И передай Лео, что у меня больше нет брата.

– Как скажешь, детка. – Слово «детка» она выделяет особой интонацией.

– Ужасно, мам!

Мама коротко смеется и отключается.

Закончив разговор, некоторое время я пытаюсь настроиться на звонок отцу. Не то чтобы я боялась его реакции. Просто… я знаю, что он очень переживает за меня. Всякий раз, когда я расстраиваюсь и недостаточно хорошо скрываю это, отец ходит весь на взводе. И мне не хочется, чтобы он лишний раз беспокоился о том, что происходит между мной и Гарретом.

Сделав глубокий вдох, я набираю его номер. Три гудка тянутся как целая вечность.

– Привет! – восклицаю я, когда папа принимает вызов.

– Привет, гномик, я сейчас на студии, немного занят. Что-то срочное?

Наверное, нужно не быть эгоисткой и попросить его перезвонить. Но вдруг за то время, что он будет добираться домой, кто-то расскажет ему о посте Гаррета? Тогда он будет расстроен. Так что лучше это сделаю я.

– Да.

– Так, ладно. Повиси пару минут, я нажму запись на паузу.

Пока он ставит телефон на режим удержания, я часто и коротко дышу. Нервно сминаю ткань халата, от чего шелк становится мятым. Мысленно даю себе подзатыльник и убираю пальцы с ткани, пытаясь разгладить ее ладонью. Сердце колотится все сильнее и сильнее с каждой секундой. Когда отец наконец возвращается к телефону, я едва не взрываюсь от ужаса.

– Что случилось, гномик?

Тяжело сглотнув, я вдруг понимаю, что должна быть честной с ним. Целиком и полностью.

– Я попросила Гаррета Пратта притвориться моим парнем.

На другом конце линии воцаряется тишина.

– Ты… что?

– Просто знай, что все это не по-настоящему, ладно?

– Ты и… придурок из школы, который дразнил тебя за пухлые губы? – Он словно выплевывает этот вопрос.

– Да, – со смешком отвечаю.

– И… он умирает?

– Что? – Я недоумеваю.

– Ну а иначе зачем ты бы стала просить этого придурка притвориться твоим парнем? Я решил, что из жалости. Если он умирает, то ты сделала доброе дело, печенька.

Пытаюсь сдержать приступ смеха, но не выходит. Я хохочу так громко, что даже Анджелина пугается. Глажу ее, чтобы успокоить, и тут же отвечаю папе:

– Вообще-то… это он помогает мне.

– Ничего не понимаю.

– Пап… просто знай, что все это выдумка. Ладно?

– А что «все»?

– Ну… он выложил мое фото в интернет.

– Я его убью!

– Пап…

– Подожди, а откуда у него твои обнаженные фотографии?! Впрочем, неважно. Ладно, печенька, я позвоню своему адвокату, мы его размажем…

– Пап, да послушай же ты! – прерываю его я. – Обычное фото. Не обнаженное. Просто мое фото, где я показываю ему средний палец. Он выложил его к себе и подписал «моя детка».

Воцаряется тишина.

– Ладно.

– Просто «ладно»? – переспрашиваю.

– Да. Просто ладно. Думаю, мне не нужно тебе объяснять, что если он тебя обидит, то его труп никогда не найдут?

Изо рта вырывается короткий смех.

– Да, пап.

– И долго вы будете притворяться?

– До начала декабря.

– А ты не могла притворяться с кем-нибудь более… нормальным? Чем тебе не угодил сын Дэвида Бэкхэма или хотя бы Том Холланд?

Я снова хихикаю в трубку.

– Так… ты не злишься?

– Нет. Я не злюсь. Спасибо, что рассказала мне.

С губ срывается вздох облегчения.

– Но мне не очень нравится эта идея, гномик, – признается папа. – Мне бы не хотелось, чтобы ты осталась с разбитым сердцем.

– За это можешь не переживать. Он дико меня раздражает.

На этот раз смешок слетает с губ отца.

– Тогда ладно. Будь осторожна, печенька.

– Всегда, пап, – улыбаюсь я. – Теперь можешь возвращаться к записи. Прости, что отвлекла, но… это было важно. Для меня.

Выдавливаю из себя это признание, ведь не люблю делиться чувствами с окружающими. Но сейчас это кажется мне правильным.

– Для меня тоже важно, что ты позвонила. Люблю тебя, печенька. Пойду записывать очередной хит.

– И я тебя люблю. Пока, пап!

Отключаюсь и прикрываю веки с улыбкой на лице.

Одной проблемой, кажется, меньше.

Так что перейдем к следующей – к Гаррету Пратту. Нужно показать ему, что у него нет шансов на победу, ведь правила игры задаю я.