Слезы и молитвы дураков

— Арону отдал, — пробормотал Рахмиэл. — То есть, не Арону… Он только назвался Ароном…

— Только назвался? Кто же он, дед, на самом деле?

— Не знаю… Пришел, попросил напиться… Воды, говорю, не жалко, пей… Потом нога у меня разболелась… судорогой свело…

— Ты про ногу погоди, — остановил его урядник. — Давай по порядку. Попросил напиться… А дальше?

— Поел… и исчез… Думал, не вернется… а он к ночи снова объявился… то есть не к ночи… к вечеру… пошел к Спиваку… в долг взял гвозди… залез на крышу…

— А что на крыше делал?

— Сперва гвозди вбивал… потом замахал руками.

— Зачем?

— Взлететь хотел.

— Куда?

— А куда взлетают? К господу, видно. Когда плохо, каждому хочется взлететь. И мне сейчас, господин урядник, хочется, очень даже хочется.

— Ответишь на мои вопросы и взлетай, — осклабился Ардальон Игнатьич.

— Да я вроде бы на все ответил.

— А колотушка зачем ему понадобилась?

— Я же вам говорил: ногу у меня судорогой свело… Вот он и вызвался постучать… я поначалу отказывался… не соглашался… потом уступил… А что — что-нибудь украли?

— Ничего не украли.

— Ну и слава богу.

— Вице-губернатора чуть не убили, — сказал Нестерович.

— У нас? Вице-губернатора?

— Не у нас… В Вильно… По всему краю розыск объявлен… злоумышленника ищут…

— Господин урядник, я виноват… но тот… в ермолке с булавкой… не злоумышленник…

— В ермолке с булавкой?

— Да.

Нестерович вспомнил рассказ прыщавого Семена.

— Он скорей похож на сумасшедшего.

— Какой же нормальный станет в вице-губернатора стрелять? Только сумасшедший, — заметил Ардальон Игнатьич. — А где он сейчас?

— Откуда я знаю? Шатается где-нибудь по округе.

— Он тебе ничего не говорил?

— Про что?

— Куда пойдет, с кем встретится.

— Не помню.

— А ты, дед, вспомни!

— В лес, говорил, пойдет.

— Зачем?

— К лесорубам. Бог, говорит, сердится на них. Скоро, говорит, ни одного дерева не останется, земля превратится в пустыню, и люди будут топить печи людьми… Убирался бы он подобру-поздорову.

Но у Ардальона Игнатьича были на сей счет другие соображения.

— Вот что, дед, — сказал он. — Ежели тот… с булавкой. появится, ты ему о моем приходе ни слова… не то я с тебя шкуру спущу… Понял?

— Понял, господин урядник.

И Нестерович зашагал со двора.

Но сразу на лесосеку Ардальон Игнатьич не пошел, хотя его страх как тянуло в чащу, где Лукерья Пантелеймоновна промышляла вместе с дочерью и сыном.

Урядник решил наведаться в москательно-скобяную лавку и учинить дознание Спиваку.

— Добрый день, господин урядник, — залебезил перед ним Нафтали. — Чем могу служить?

— Да я так зашел… чувства свои высказать, — начал издалека Ардальон Игнатьич. — Хава нам с Лукерьей, почитай, как родня была.

— Нет больше Хавы, — печально произнес Нафтали. — Нет.

— Батюшка Никодим, когда прознал про роды, корил меня: «Чего это ты, Ардальон Игнатьич, еврейку в повитухи зазвал? Православные, что ли, перевелись?» А я ему: «Отец Никодим! Насчет души не скажу, а руки у Хавы православные!».. Отчего она умерла?

— От смерти, — сказал Нафтали. — Все от смерти помирают.

Появление урядника не на шутку встревожило Спивака. Пенсне то и дело съезжало на кончик носа. Нафтали нервно, выдавая свое волнение, водружал их на прежнее место.

— От смерти, говоришь?

— От смерти, от смерти, — повторял как заведенный Спивак, не понимая, чего от него Ардальон Игнатьич хочет. Не пришел же он для того, чтобы выразить свое соболезнование. А если за покупкой, то зачем все эти рассказы про отца Никодима?

Может, у него, у Нестеровича, такие же подозрения, как и у них, у ее братьев. Белый кружевной платочек на Хавиной шее до сих пор не идет у Нафтали из головы. Сестра на здоровье никогда не жаловалась. Она вообще ни на что не жаловалась, хоть и было на что, ой, было, сын — лоботряс и потаскун, муж — хам и сквалыга. Но он, Нафтали, уряднику ничего не скажет— ни про платочек на шее, ни про пудру на лице, ни про спешку, с какой ее похоронили. Нечего выносить сор из избы. Могила на то и могила, чтобы похоронить все: и сор, и сомнения. Нечего оттуда веревку тянуть и живых стреножить.

— Как идет торговля? — осведомился Ардальон Игнатьич, выуживая главное.

— Какая в нашем местечке торговля? Еле концы с концами сводишь.

— Не прибедняйся. Вся деревня у тебя с Хаимом в долгу. И местечко.

— Весь мир, господин урядник, перед нами в долгу,

— Ишь ты! Куда хватил!

— Я имею в виду не только евреев… всех… — пояснил Нафтали, терзая пенсне. — Разве, к примеру, перед вами он не в долгу? Бог каждому из нас что-то недодал.

С ними всегда так, выругался про себя Ардальон Игнатьич, спросишь о каком-нибудь пустяке, а они черт-те что разведут, наплетут с три короба, до самого бога доберутся, затуманят тебе мозги. Но он сдержался и, глядя в прыткие ускользающие глаза Спивака, спросил:

— Проезжим и чужакам в долг-то ты не дашь.

— Не дам, — Нафтали не понимал, куда урядник клонит.

— Даже горсть гвоздей?

— Даже горсть гвоздей, — подтвердил Спивак.

Ардальон Игнатьич был по натуре человеком простодушным, даже доверчивым, сыщицкими способностями не обладал, долгие дознания утомляли его, но он и простаком не был. Врожденная крестьянская сметка никогда не оставляла его, возвышала в собственных глазах и придавала если не силу, то упорство.

— Послушай, Нафтали, — сказал он без обиняков. — К тебе в последние дни никто из чужих не захаживал?

— Нет, — ответил Спивак.

— Так-таки никто?

— Никто, господин урядник.

В ответе Нафтали Нестерович уловил подвох. Если бы Спивак честно признался — так, мол, и так, приходил такой в ермолке, приколотой булавкой к волосам, Ардальон Игнатьич ничего дурного не заподозрил бы. Теперь же его снедали сомнения. А вдруг между тем, в ермолке, и толстым напыщенным Спиваком существует какая-то иная, негласная, связь. Может, исправник Нуйкин прав, и все евреи одна шайка?

— А ты, Нафтали, подумай, — все-таки явил свое великодушие Нестерович.

Спивак наморщил лоб, словно морщины, как струны балалайки, должны были издать не то прощальный, не то примирительный звук.

— Мошенник какой-то заходил… в ермолке… с булавкой… попросил в долг гвоздей и сказал: «Господь бог воздаст вам и вашему брату Хаиму за каждый гвоздь сторицей».

— Ясно, — выдохнул Ардальон Игнатьич. — Пароль.

— Что?

— Тайное слово. Они всегда так действуют.

— Кто?

— Цареубийцы и те, кто стреляют в вице-губернаторов. Может, скажешь, он просто так… за гвоздями… заходил?..