Слезы

— Леди, могу я попросить вас побыть с первым больным? — торопясь, спросил врач у Констанции.

Женщина кивнула, про себя подумав, что так и знала, что придётся этим заниматься ей, а ни родному отцу несчастного, и вошла в комнату. Леди подошла к спящему больному и, обняв столбик кровати, задумчиво взглянула на сына покойной рабыни и своего аристократа-супруга. «Надеюсь, если я сяду в кресло и усну, ничего не страшного не случится» — подумалось ей. Она гнала от себя неприятные мысли, ревность к прошлому своего любимого.

Первым делом, как очнулся, Фил решил отправиться к Адриану, и его еле уговорили ложиться спать, ведь стояла уже глубокая ночь. Джеральд так и не ложился. Бедная Констанция по просьбе доктора сторожила раненого и только дремала в кресле, просыпаясь от каждого шороха. Иногда она подходила к постели юноши. В золотистом сиянии подсвечника, что стоял на прикроватной тумбочке, женщина рассматривала раненного. Лицо его будто бы напряжено, брови чуть сдвинуты: наверное, ему было больно. Леди было странно видеть его тут. «Может, это дурной сон?» — думалось бедняжке, что так неожиданно узнала правду о любимом.

Конни сердилась на Джеральда. Почему она должна проводить так ночь, почти не смыкая глаз, следить за его сыном?! А он в это время будут спать? Она-то не знала, что тот тоже не смыкает глаз. И сердилась на него. Женщина очень устала. День выдался трудным. Утром она была в дороге, только ближе к обеду вернулась домой, потом этот жуткий скандал, который устроил Фил, потом шокирующее признание мужа. Её мир будто бы пошатнулся, будто бы всё перевернулась вверх дном, и уже ничего не останется прежним. «Он и мой раб тоже. Что же я его не продала? — осенило её внезапно. — Сейчас такого бы не было! Все этого дурачка жалела!».

Уже светало. Свечи потухли, но сияние рассвета из окна отчётливо освещало лицо Адриана, и Конни могла его рассматривать столько, сколько бы захотелось, наплевав на все приличия. Как ни странно, у него был очень аккуратный, прямой нос, большие глаза, длинные ресницы, которые его, однако, совсем не портили, не придавали ни приторности, ни женственности, ни смазливости, только что-то в губах было от африканцев, но не очень заметно. Лицо его было всё равно мужественным, хотя была в нем какая-то нежность. Что-то неземное присутствовало в его облике, ангельское, прекрасное. Трудно был отвести взгляд, оторвать глаза, хотелось смотреть и смотреть на него. «Красивый-то какой!» — искренне восхитилась Конни. Она и раньше считала его красавцем, но как-то не заостряла на этом внимания.

Леди взяла его руку: та оказалась холодна как лёд. Инстинктивно он слабо сжал её тёплые пальцы. Как младенец…. На запястье остались следы и кровоподтёки от кандалов, на ладони виднелись следы от ногтей, будто бы тот сжимал очень сильно кулаки. Что же ты сделал со своим сыном, Джеральд? Сердце женщины обливалось кровью от жалости. В солнечном сплетении будто бы что-то заныло. А рука юноши так и сжимала её руку робко, несильно и как-то доверчиво, по-детски. И правда, как младенец! Внезапно Констанция почувствовала к нему бесконечную нежность и доброту, желание помочь, отогреть и защитить. Неужели материнский инстинкт? И к кому? К рабу! Конни встряхнула голову и выпустила его руку. Она откинула с лба пасынка волосы.

«Хорошо, что жара нет» — подумала леди и, отойдя от него, села в кресло. Что же ждёт их дальше?

Глава 3. Первый шаг к сближению

Лишь на рассвете Адриан пришёл в сознание… И был почти в шоке, обнаружив себя в кровати (за всю свою жизнь он ни разу не лежал на кровати — только на полу в соломе) в незнакомой комнате (в господские спальни, естественно, никогда не заходил).

— Где я?

— Лежи-лежи. Тебе нельзя вставать… — ответила ему Констанция, и раненому показалось, что ослышался, даже подумал, что это кому-то другому, потому что голос прозвучал очень нежно и ласково.

— Что… что случилось? — робко-робко спросил он.

Она не знала, как себя вести. «Смотреть спокойно я на него теперь не смогу» — вспомнились ей её же слова, сказанные накануне. И они оказались пророческими… Слёзный комок застрял в горле… И жалость к новоявленному пасынку, и обида на мужа…. Внутри неё смешалось столько противоречивых чувств, но она должна была взять себя в руки. Эйлин и Геральдина являлись родными дочерями её родных сестёр, а Адриан приходился родным сыном её мужу. Получается, в их маленькой, личной семье с Джеральдом Адриан был для них роднее приёмных дочерей, ведь одному из супругов приходился кровным чадом? Нет, нет, нет, Конни ничего не понимала! Леди тут же отогнала от себя все эти ненужные размышления… И потом после долгого молчания женщина ответила раненому, новоявленному пасынку:

— Неважно… Всё в прошлом… — она встала с кресла и подошла к нему. — Тебе удобно лежать? Ничего не болит?

— Спасибо… Всё хорошо… Но… но… это неправильно… Мне тут не место. Мне надо немедленно уходить отсюда…

— Лежи, не двигайся. Будет больно. Тебе нельзя вставать! — быстро выпалила леди.

— Но я же… — начал было он.

— Забудь об этом, — оборвала его хозяйка первой фразой, что пришла ей в голову.

Бедный Адриан! Он ничего не понимал! Стараясь вспомнить, что произошло, ему наконец это удалось. Там были какой-то господин и прекрасная мисс Эйлин… Госпожа Эйлин! Да… Разъярённый гость хозяев хотел в порыве ревности убить свою любимую… Адриан заслонил её…. В какой момент это произошло, он и сам не знал, ведь был не в том состоянии, чтобы что-то соображать, но каким-то чудом в его голове мелькнула мысль, что Эйлин в опасности. И он загородил её… Потом всё погрузилось во тьму для него. Только зачем они его сюда принесли, сюда, в господскую комнату? Ему тут явно не место! Но раз хозяйка говорит лежать… А ему было жутко стыдно и неловко. Юноша дал себе слово при первой же возможности убежать отсюда. Он чувствовал, что делает что-то не так, что «провиняется» тем, что лежит на кровати, а ни на полу, где ему, рабу, самое место, где ему положено спать. Его ведь за это наверняка потом и накажут.

Увидев, что пасынок больше не пытается встать, Констанция на миг успокоилась. Но что же дальше? Как себя вести? «Что же мне делать?» — думала женщина и не находила ответа, от чего впадала в отчаяние. Но ей всё равно было легче, чем ему, хотя не догадывалась об этом. Она-то знала, что Адриан — уже почти не раб (хотя вольную пока не дали), что больше никто никогда-никогда не будет обращаться с ним, как прежде (и пусть Джеральд только попробует — Конни ему покажет!)… А он-то этого не знал, и всё ему было подозрительно, и, не доверяя им, уже мысленно рисовал картины, как его накажут за то, что произошло…

Лучи утреннего солнца попадали сквозь щели между гардинами и оставляли блики на паркете. За окном щебетали птицы. Безмятежность на улице и напряжённость за стенами дома… В комнате тикали часы как будто бы в такт сердца, словно бы отсчитывая шаги на неведомых тропинках судьбы и не оставляя шанса всё исправить. Что же будет дальше? Почему им столько пришлось вытерпеть…? Много лет назад коридоры, комнаты и залы этого дома наполнялись музыкой рояля, когда на нём играл ныне покойный сэр Гарольд… Но почему Констанция вдруг вспомнила о нём? Эта ненависть Джеральда к своему отцу…. Как бы теперь она не передалась и Адриану.

Леди глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. Под предлогом проверить температуру женщина дотронулась до лба юноши (на самом деле просто не знала, как себя вести), а потом под тем же предлогом взяла за руку и обнаружила, что он дрожит.

— Да не бойся ты! — рассмеялась она и даже почему-то умилилась, от чего неожиданно спало напряжение. — Я же говорю, что всё будет хорошо, а ты мне не веришь!

По его красивому лицу соскользнула улыбка. Но, наверное, женщина слишком многого хотела от того, кто всю свою жизнь провёл в рабском положении. Вряд ли он мог так быстро поверить в такое чудо, что к нему, к «собственности», у которой прав меньше, чем у крысы, вдруг отнеслись с таким добром просто так…