Слезы

«Сказать ему, что ли, всё прямо? — промелькнула у Конни мысль. — И опять всё за Джеральда должна делать я?! Я заставила принять решение, поступить по-человечески, по-христиански, я пошла за врачом, я ждала, пока он очнётся… Нет, уж! Пусть хоть признается сам! Джеральд, ты тряпка!».

Тут до неё дошло, что она до сих пор держит юношу за руку и опустила её. В душу опять нахлынуло волнение. «Бедняжка, — подумала Конни. — Сколько ему пришлось вынести! Конечно, ему сейчас тяжело. Он один… Наверное, думает, что что-то замышляем против него, что не достоин на кровати-то лежать, не то, что слышать доброе слово! Я обещала Джеральду постараться полюбить его, как сына. Что бы я делала, если бы Адриан был моим сыном? Что бы я сказала ему? Как повела бы себя?».

Констанция неуверенно и робко, будто бы рабыней была она, дотронулась до его волос. Он вздрогнул. «Как шуганная собака» — мелькнуло у неё. Женщина погладила его по голове и ласково сказала:

— Радость моя, что бы ни случилось, верь мне. Знаю, учитывая всё, что было раньше, тебе будет сложно это сделать, но прошу тебя, постарайся, прошу ни как госпожа, а как… как, — она хотела сказать «мать», но ей показалось это сейчас неуместным, — очень близкий тебе человек. И прости, если сможешь… Все мы стали жертвами жестоких обстоятельств и… жестокого времени. Пожалуйста, поговори со мной… Как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит?

— Нет… Вы очень добры… Спасибо…

Адриан хотел быть немногословным и благодарным за всё, боясь рассердить свою хозяйку.

— Солнышко, когда ты поправишься, мы отправимся в небольшое путешествие, — мягко сообщала она, ласково играя с его волосами. — Ты когда-нибудь хотел уехать?

— Я никогда не думал об этом.

— Раны быстро заживут, ведь ты такой молодой. Если, конечно, не будешь делать глупостей, пытаясь встать с кровати, — тут на миг её рука остановилась, потому что Констанция засомневалась, нужно ли было говорить последнюю фразу, но, решив, что вредно не будет предупредить, продолжила играть с его волосами. — И потом сразу же, как ты выздоровеешь, мы уедим отсюда в какое-нибудь красивое место. Джеральд хочет в горы, а я — на море. Лапа, ты любишь море?

— Наверное, хотя я его никогда не видел. Но папа рассказывал, что оно очень красивое. Ему довелось там побывать, когда его брал туда хозяин. Ещё сэр Гарольд.

«Папа тебе ещё не то расскажет!» — подумала Констанция и чуть не засмеялась, мысленно подшучивая над Джеральдом, хотя юноша, не зная настоящего отца, имел в виду Даррена.

— Ну, вот, нас уже двое против па… — она чуть не сказала «папы», но вовремя спохватилась, — паршивых гор! — хотя Конни не считала горы паршивыми, просто это было первым словом, которое пришло ей в голову. — И мы будем с тобой гулять по берегу моря… Да, лапа? — и она обняла его за плечо и чуть прижала к себе, как ребёнка.

Такой вопрос его очень удивил. Тем более это «лапа»… Разумеется, что скажет хозяйка рабу, то он и будет делать…

— Конечно, как вы прикажете…

«Смогу ли я тебя когда-нибудь от этого отучить?» — подумала Констанция. Взять на воспитание уже взрослого человека, который, плюс ко всему, прожил свою жизнь в рабстве — это не то, что сложно, а немыслимо! Вот бы удивились её подружки!

Она глубоко вздохнула, ещё раз погладила его по голове и села на край кровати ему в ноги. Констанция взглянула на пасынка. Красавец! Что тут говорить? Эх, повезло же всё-таки её тряпке-мужу (нет-нет, он не всегда был тряпкой…! Хорошо-хорошо… не во всех жизненных ситуациях, а только в некоторых, критических и сложных!). Конни улыбнулась Адриану:

— Красавец ты у нас писаный! — чем заставила его застесняться. — Отдыхай! Я скоро вернусь!

Она встала с кровати. Посмотрев на него ещё раз, женщина вышла за дверь. На душе Констанции стало легко и радостно. У неё всё получилось.

Глава 4. Первые дни новой жизни

После того, как Адриан очнулся, после того, как, пообщавшись с ним, ушла Конни, к нему прибежал Фил.

— Какое же счастье! Всё обошлось!

— Господин, спасибо вам за всё…

Тот растрогался, у него даже глаза защипало от слёз, и он спросил Адриана, как чувствует себя, ничего ли у него не болит.

— Спасибо, господин. Я хорошо себя чувствую. Ничего не болит.

В нём пропали жизнерадостность и эта добрая приветливость, оставив место простой вежливости. И на другие вопросы Филиппа, он отвечал очень просто, односложно… Появились усталость, какое-то волнение, будто бы юноша постоянно испытывал страх… Да, видимо, всё, что произошло, настолько сильно потрясло его. Вспоминая, каким Адриан был ещё вчера, когда они делали букет для Констанции, Фил понял, что это уже совсем другой человек. Даже то первое серьёзное наказание не так сильно сломило его. А последнее, видимо, измучило под конец. Казалось, ничего не осталось в нём от него прежнего: ни ласковой, доброй улыбки, ни жизнерадостности, ни приветливости… Ничего! Только его несравненная красота… Станет ли он таким, каким был раньше? Вернётся ли к нормальной жизни? Или всё изменилось навсегда, и уже нет надежды исцелить его душевные раны?

Думая обо всём этом, Фил невольно вспомнил о дядьке. Это он виноват во всём, только он! Гнев охватил душу молодого человека, его руки сжались в кулаки. Ему сию же минуту захотелось побежать к Джеральду и «набить тому морду».

Адриан же воспринял его сжатые кулаки совсем иначе — подумал, что господин хочет ударить его. Да, к сожалению, он стал шуганным… Фил заметил испуг в глазах кузена, спохватился и быстро воскликнул:

— Не бойся, братишка! Прости меня… Это я… это я о другом человеке подумал. Я с ним поссорился и очень сердит на него. Вот и охватил гнев.

— Простите меня, господин…

— Не называй меня господином, — мягко сказал племянник Джеральда. — Называй меня просто по имени. Фил.

— Как я осмелюсь?

— Со временем ты привыкнешь.

— Не уверен…

— Ну, что ты такое говоришь, братишка? — улыбнулся он в ответ. — Всё пройдёт. Время лечит.

— Я всего лишь раб… Как можно называть меня братишкой?

— У тебя катастрофически низкая самооценка. Даже странно… Такой красавец! Посмотришь на тебя и в жизни не подумаешь, что такой может про себя такие вещи говорить… С твоей внешностью можно на всех плевать с высокой колокольни.

Он просто желал приободрить его, но новоявленный кузен спросил, зачем плевать, разве это хорошо. Фил улыбнулся, мол, ну, что мне с тобой делать, и всё же после некоторого молчания ответил в шутку, что затем, что это очень весело. Адриан удивился, так как уже успел забыть про «высокую колокольню».

— А ты не видишь в этом ничего весёлого?

— Честно говоря, нет, — улыбнулся юноша, и в нём даже появилось что-то от прежнего Адриана, но в тот же миг исчезло. Он быстро одёрнул себя. «Что за фамильярность?!»

Такой глупый, бессмысленный у них получился разговор. И что же делать? Как быть? Этими вопросами задавался сейчас Филипп. Видимо, у Адриана не находилось сил общаться, и юноша молчал, тупо глядя на полог кровати. Тогда его старший кузен, правду о котором он не знал, сказав, что пошёл за книгой, вышел из комнаты. Вернувшись через пять минут, молодой человек сел в кресло и открыл роман. Он решил почитать «братишке» вслух, стараясь делать это с выражением. Мысли же уносили его далеко — Фил мечтал о том дне, когда увезёт своего кузена к себе домой.