Слипер и Дример

несколько проёмов вели коридорами в разные стороны ещё ниже. Из того, что был прямо перед

ним, Дример вдруг услышал детский смех и многоногие притоптывания. Под енто топотание кто-

то скороговоркой нёс какую-то околесицу на невнятном наречии. Тыцл обернулся и произнёс:

— Да это детки рэп читают! У нас, понимаешь, национальная культура в ходу, по типу

народного творчества. Деток, стало быть, с раннего голопопия бабульки-воспитульки приучают

хороводы древние водить да заговоры различные читать под бубенцы шаманские и топотания аки

положено. От икоты и зевоты, слепоты и глухоты! Ёу!

Дример нагнул голову, заглянул в проем и увидел огромный зал, уставленный разнокалиберной

мебелью и увешанный разными красочными висючками. Но никого там не было.

— Пойдём, пойдём, — Тыцл заторопил его, недовольствуя. — Чего ты, рэпу не слыхал? Ёу,

брат, и всё такое…

Они свернули в левый крайний коридор и стали спускаться дальше.

«Хороши ботиночки!» — снова отметил молча про себя Дример.

Тыцл всё время оглядывался по сторонам, из чего братец сделал умозаключение, что тот не

хочет, чтобы их видели.

12

9

— Пришли! — тихо сказал подземелец, свернув в очередной проём. За ним был отрезок

коридора, заканчивающийся тупиком.

Тыцл пропустил Дримера вперёд, и тот, спустившись по нескольким ступеням, прошёл в

затхлый подземный ход.

— Я тут подожду, — сказал диггер, стоя в проёме, — только ты поторопись. Брателла прав,

сквозняки у нас злые, так что простыть босыми ногами не хотца. Ужо до тапулек твоих дойдём

скоро, ладно?

— Конечно, не вопрос, брат, ёу! — Дример отошёл к тупиковой стенке.

В стоячем воздухе было-таки прохладно, и он, вспомнив о Шапке-Невредимке, посильнее

обтянул ею голову.

— Знатный кепарь! — Тыцл сзади подал голос. — Только вот чую я, будто на нём больно

древнючее накликано! Глубокой заморозки начитка была! Шо за наговор такой, а?

В это время Дример уже начал выписывать на стенке мокрые крендельки, и вдруг в его глазах

поплыли радужные окружности.

— Эй, ты чего, олимпиец? — громко окликнул его диггер, присев в коленках.

Братец, продолжая лить, не в силах остановить долгожданный физиологический процесс,

повернулся к Тыцлу. Вся комната плыла радужными пятнами.

— Я н-н-н-не знаю, — пролепетал Дример.

— Зато я знаю! — заорал Тыцл и бросился к нему. — Ента ж калитка загребучая сейчас тут всё

разнесёт! Стой!

Вся комната теперь сияла радугой, исходящей от Шапки-Невредимки, и сияние это

усиливалось, казалось, пропорционально излитой нашим промокшим туристом из себя мочи.

Подземелец с вытянутыми руками влетел в коридор, в мгновение ока прыгнул к найдёнышу, но

схватил лишь воздух. Дример растворился на глазах у изумлённого Тыцла в радужном

разноцветии, оставив после себя лишь подобие висящего над полом светового круга. Последней,

вспыхнув новогодней хлопушкой, исчезла Шапка-Невредимка, издав на прощание нечто вроде

«Ёу!».

Думы мои — судороги…

Загрибука, едва переступив порог, оказался в полной темноте и судорожно стал шарить по

стене в надежде нащупать выключатель. Его загребущая длань скребла штукатурку, попадая то по

каким-то вывешенным вымпелам, то по бумажным листкам, приколотым булавками к шершавой

грязюке.

— Иб ту ю мэ мэ! — заорал Загрибука, когда торчащая из стены иголка воткнулась ему в

ладонь. Он аж присел от боли, прислонившись к невидимому косяку двери, в которую только что

13

0

вошёл. Лизнув руку, сморщился. Внезапно, не удержав равновесия, Загрибука пошатнулся, сидя

на корточках, и прислонился локтём к стене над самым полом.

— Чпэньг! — сказал невидимый выключатель под тяжестью руки, и вспыхнул свет.

Нет, он не зажёгся, а именно вспыхнул сотней ламп дневного света. Загрибыч хлопал глазами в

полном ауте. Перед ним был огромный подземный зал с полукруглым потолком. Слепящие

трубчатые лампы освещали его сверху так, что можно было сосчитать всех блох на Башкирском

Коте, будь он сейчас здесь. Пол был выложен мраморными плитами. Загрибука сидел у торцовой

стены этого зала. Обернувшись, он увидел за своей спиной серую железную дверь с

предупреждающей жёлтой табличкой, которая гласила на тюркском: «Токта, кэзэрлэ дуслар!» Что

можно вольно перевести как «Кранты всему фильму, уважаемые телезрители».

Посидев немного, привыкая к обстановке, Загрибука унял судорожное дыхание, встал и

оглядел себя.

— Катет мне в гипотенузу! Это ж я! — Он с радостью обнаружил, что опять стал тем самым

милым загребущим Загрибукой, каким и покинул когда-то Лес. Бурая короткая шерсть клочками.

Розовый нос на месте. И даже хвостик был тут как тут.

— Мррр-мррр-мррр! — погладил Загрибыч довольно свою шёрстку, и настроение его сразу

улучшилось, уши затрепетали. — Всё-таки так лучше и привычнее! Спасибки немереное!

Он смело зашагал в направлении противоположного конца зала. По пути завернув к боковой,

выложенной крупным кафелем стене, глянул, что там. Увидел большие канавки, и в них лежали

рельсы, которые уходили в обе стороны, скрываясь в тоннелях. Если бы Загрибука хоть когда-

нибудь побывал на планетах земного типа, то сразу бы понял, что находится на обычной станции

метро. Там же, на боковой стенке, он увидел большую надпись «Мотологический институт». Об

институтах наш лесной профессор слышал от Слипера и Дримера. Он знал, что в этих самых

институтах живёт множество умных людей, учёных и других соискателей истины.

— Это я удачно попал! — подпрыгнуло настроение, и, шестым с четвертью чувством почуяв,