Сломанная подкова

Эти слова понял и Бекан. Старик уткнулся носом в свою папаху. Так он делал, когда рыданья подкатывали к горлу.

— Подожди. Еще успеешь, наплачешься. Я отыскал его... Зовут Чока?

— Да. Мутаев Чока.

— Жив. Валяется в яме за баней.

Бекан задрожал, хотел упасть к ногам труповоза, обнять их, оросить вонючие его сапоги слезами мольбы. Парень остановил его жестом и высказал все свои соображения.

Чоку не только вывезти за пределы лагеря, но и поднять на ноги почти невозможно. Лежит в яме. Голод и холод сделали свое. Но у Федора созрел план. Старик и девушка поблизости от лагеря только помешают ему. И так уже спрашивали: «Что за лошадь стоит у твоей квартиры?» Лошадь охранники могут съесть. Пусть старик и девушка сматываются отсюда, уедут куда-нибудь подальше и ждут в условленном месте. Трудно, конечно, надеяться на счастливую встречу отца и сына. Пленный доходит, вряд ли сможет двигаться, а бежать тем более. Но Федор Мисочка исполнит свое обещание. У гестаповцев он не на подозрении. Последнее время он вывозит трупы даже без конвоя. Если задобрить охрану самогоном, отварными курами, бараниной, сыром, лепешками,

16 А. Кёшоков

можно заполучить дружков. Голодают не только заключенные. И охране случается переходить на подножный корм. Безвкусные концентраты, скудные нормы. Мисочка не может точно сказать, когда ему удастся запрятать Чоку под трупы и вывезти к противотанковому рву, но он попробует это сделать, чтобы хоть немного загладить свою вину за подневольную службу у немцев. Одежду, что старик привез для сына, он заблаговременно бросит в ров. Чока переоденется и исчезнет в ночной мгле.

— Переводи ему.— Бскан обратился к Апчаре, не веря в спасение сына и с трудом сдерживая рыдания.— Переводи: он — как мой сын — Чока. Пусть придет ко мне. Я найду им тайные пещеры, буду кормить мясом и хлебом, пока не придут свои. Сто собак приведут немцы — не найдут. Есть у нас такие пещеры в горах.

— Твой сын знает, куда надо идти?

Вопрос был уместен. Чока не знает, что дом разбомблен и мать с отцом переехали на молодежную ферму в Долину белых ягнят. Если он явится в аул, его сразу схватят и если не расстреляют на месте, то снова отправят в лагерь.

Доброволец поблагодарил старика за приглашение. Кто знает, может быть, он и воспользуется им. Мисочка сам думает о побеге, но пока еще ничего не решил. Надо выждать, сориентироваться в обстановке и на местности, чтобы охраннику не оказаться в положении охраняемого.

— А записку можно ему написать? — загорелась надежда в душе Апчары.

Труповоз подумал.

— Напиши маленькую и вложи в лепешку. Если не разжует — прочитает.

Апчара села у коптилки. На подоконнике лежала тетрадка. Апчара оторвала четверть листка.

— Хватит?

— Потом скрутишь ее папиросой.

Апчара писала мелким почерком, стараясь сказать побольше, а главное — куда идти. Не дай бог попасть на глаза Мисосту, хотя он и подписал прошение в комендатуру. Неизвестно, как он посмотрит, если узнает, что Чока сбежал. Доложит Бештоеву и — до свиданья, «каспулат», как говорят в ауле, все дело пропало.

Лучше всего Чоке явиться на кирпичный завод. Там можно отсидеться в дымоходной траншее.

Апчара писала по-кабардински и то намеками, чтобы никто ничего не мог понять, если записка окажется в чужих руках. В кабардинском обычае есть так называемый язык корней. Крона дерева широко раскидывается под солнцем, радуется, шелестит листвой, шумит на ветру, свистит, колышется, волнуется. А корни? Корни в земле. Они безмолвны и неподвижны. Но свою радость и свое волнение они выражают молчаливым повторением разветвления сучьев, ветвей, всей кроны. Одно выражается в другом, хотя одно на другое не похоже. «Языком корней», языком иносказаний и аллегорий пользуются влюбленные. Апчара в своей маленькой записке показала, что она хорошо владеет этим языком.

С низовий Терека дул сырой, пронизывающий ветер. Бекан и Апчара распрощались с хозяйкой и вышли к двуколке. Ночь чернее черной собаки. Бекан тщетно добивался от своего «благодетеля» сказать: когда приблизительно ждать Чоку? «Не знаю. Дело покажет» — и только. Анчара согласна с этим, если только дело действительно «покажет». Доброволец взял записку, скрутил ее в трубочку и положил в коробку с немецкими сигаретами. Сверточек получился как раз с сигарету величиной. Доброволец обещал одно — из тех продуктов, что они привезли, Чоке достанется немалая доля. А «дело покажет» означало, что Чока не передвигает и ноги. Если его предварительно не подкормить, он не пройдет и пяти шагов — свалится в грязь и погибнет.

Да, доброволец знает Чоку Мутаева. Оказывается, совсем недавно он даже помог ему. Чока, ложась спать, кладет под себя пять кукурузных стеблей. Это заменяет ему матрац. С «матраца» Чока никогда не сползает, да и сползти трудно, потому что люди лежат вплотную, обогревая друг друга. А укрывается Мутаев куском циновки. Эта циновка досталась ему, можно сказать, по наследству. У старика, который попал в лагерь за то, что прятал у себя раненого командира, циновка была молитвенным ковриком. Пять раз в сутки становился старик на циновку и обращал свою молитву к аллаху, умолял всевышнего обрушить на головы немцев самое страшное наказание.

Аллах не торопился, а старик умер. В последние минуты он прохрипел завещание: молитвенный коврик — Чоке Мутаеву. Теперь Чока прикрывался и от дождя и от снега этим ковриком. И вот один заключенный пытался отнять у Чоки циновку. А Чока не хотел ее отдавать. «Ты же доходяга, без нее скорее дойдешь, а я еще на ногах, работаю, она мне нужнее»,— говорил тот. В их спор никто не вмешивался. Действительно Чока доходяга, дни его сочтены. Но Федор Мисочка, оказавшийся поблизости, прекратил спор, и Чока сохранил циновку.

Недавно в лагерь поступила партия «новеньких». Это бывшие воины Нацдивизии, отказавшиеся повиноваться Якубу Бештоеву, когда новоявленный «правитель» Чоп-ракского ущелья приказал всем вступить в отряд легионеров. Среди них оказались люди, знавшие Чоку. Их вызывали на допрос, чтобы выяснить, действительно ли Чока Мутаев — начальник партизан. Немцы никак не могли взять в толк, что значит «штаб пастбищ», поэтому Чока все еще оставался в строгой изоляции. Ему не позволяли выходить из цементированной ямы старой бани.

Лагерная администрация пыталась усилить охрану за счет «новеньких», но никто из них не захотел взять в руки оружие против своих. Трое из них были расстреляны «при попытке к бегству». Добровольцев служить в охране немцы нашли среди заключенных, случайно отбитых у конвоя. При наступлении немцев на восток в сопровождении тюремной охраны эвакуировалась партия заключенных — сто человек. Немцы настигли их в пути, немногочисленную охрану перебили, а заключенных не распустили, как следовало ожидать, но завернули в свой лагерь, чтобы разобраться, кто за что осужден. Заключенных держали отдельно в совхозном гараже. Каждый день их водили на работу на железнодорожную станцию. Один раз в день им полагалась даже горячая пища.

В этой отбитой партии оказался Мухтар Казухов, тот самый парашютист-диверсант, которого схватил Чока Мутаев в Долине белых ягнят. Встреча с ним для Чоки могла бы стать роковой. Казухов был самым сведущим консультантом по делам этих заключенных и самым лютым и озлобленным.

Судьба свела Чоку и Мухтара за проволочной оградой как раз в тот момент, когда пленным выдавали кукурузные початки на обед. Мухтара Казухова в этот день лагерная администрация отправляла по требованию комендатуры в Нальчик. Случайно он оказался вблизи от Чоки Мутаева.