Сломанная скрижаль

Ведьма кивнула, кто ж мог такое забыть.

— С ним рухнули и мои надежды. — Мэтр Сорен разлил по чашам остатки водки, и глаза его увлажнились. — Власть Сатаны пала. Правитель Вирны сгорел в огне своего трона… И черти явились ко мне, объявив, что договор теперь соблюсти невозможно. И раз такой форс-мажор, я стану правителем Йоры, что тоже была когда-то столицей людей.

Ведьма хмыкнула. Запись об этом имелась в городских летописях, ещё на старом языке. Но из сегодняшних жителей никто уже и не помнил, что столица когда-то была здесь, в тихой, хорошо защищённой долине между высоких гор.

— А дочь? — спросила она.

— Черти сказали, что душу дочери вернуть уже невозможно, но ты бы видела их хитрые морды! — поморщился бургомистр. — Вот с той поры я и всматриваюсь в лицо каждой блондинки. Боюсь, раз я не стал настоящим правителем, душа её тоже могла как-то освободиться. И она мечтает найти меня и отомстить.

— И что ты планируешь делать? — Ведьма осушила чашу и посмотрела на винный шкаф с сожалением. Вряд ли бургомистр достанет вторую бутылку.

Бургомистр был слаб на выпивку. Его уже шатало, и глаза стали дикими.

— Повесить очередную тварь, что же ещё? — Он хлебнул водки и поперхнулся.

Та девушка из подвала — она смотрела на него так живо, так пронзительно. И с такой ненавистью, словно и вправду была его дочерью, лишённой души и пришедшей за ним, непутёвым отцом, чтобы увести в ад.

Но ведь так же нельзя!

Он же её отец! Он любил дочь! Он покупал ей платья и сладости. И порол всего один раз. За ложь…

Глаза мэтра Сорена увлажнились, когда перед внутренним взором встала десятилетняя девочка, уверенно врущая отцу, что не брала книги с его стола.

Он не разрешал ей читать запретные колдовские книги. Только сказки и романы про рыцарей.

Он был таким хорошим отцом. Так заботился о её будущем…

Бургомистр расчувствовался от водки и воспоминаний. Черты его хищного лица размякли, слёзы так и бежали за воротник.

— А ты не боишься бунтов? — Ведьма была чужда сентиментальности. — Вешать третью девку подряд… Сколько можно их вешать?..

— А что ты мне предлагаешь? — вскинулся мэтр Сорен. — Утопить её?

— Удави её тихо. Ночью, — предложила ведьма. — Нет девки, нет и возможной дочери. А пугать горожан?..

Бургомистр задумался.

— Казни… развлекают толпу… — пробормотал он неуверенно.

— Развлекают, — кивнула ведьма. — Но когда у них есть история. Будь девка отравительницей, убивший мужа… Или развратницей. Но она — никто. Её смерть не порадует людей, а вызовет разговоры о твоей жестокости.

— Но я… — Если бы бургомистр выпил меньше, он бы никогда не сказал такого, но водка сумела вызвать наружу сокровенное. — Но я хочу видеть, как она умирает!

— Так пойди со стражей. Пусть удавят её при тебе, делов-то, — хмыкнула ведьма. И сказала, покосившись на шкафчик: — За это можно б ещё бутылочку, а?..

Глава 6. Демон «из машины»

Ханна вертела в руках лёгкий кинжал, острый, словно игла.

Это был, наверное, даже и не кинжал, а стилет — с узким трёхгранным клинком, прямой крестовиной и круглым плоским навершием. Коротковатый для настоящего боя, он годился для самоубийства или подлого удара исподтишка.

Эх, где был этот стилет, когда Александэр пришёл в камеру? Когда он стоял так близко, что Ханна успевала прыгнуть вперёд, ударить под рёбра и…достать до его чёрного сердца!

А если он придёт ещё раз? Утром? Если снова оставит стражу возле решётки?

Но камзол его вышит толстой серебряной нитью. Под ним может скрываться кольчуга, а она не так уж опытна в обращении с кинжалом.

Вот если бы у неё было немного вытяжки из бледной поганки или белладонны, чтобы смочить лезвие… Вот тогда бы наверняка. Уколоть. И ждать, пока убийца издохнет в мучениях.

Ханна с сомнением посмотрела на уже бесполезное зеркальце. Она слышала, что клинок можно покрыть толчёным стеклом, но… Тогда нужно бы что-то липкое?

Смола? А где её взять?

Разве что… испачкать клинок в собственной крови. А потом дать засохнуть вместе со стеклянной пылью. Но будет ли толк?

Она провела пальцем по одной из граней клинка. Да, таким не зарубишь, надо колоть, как иглой.

Начальник стражи выше Александэра и крепче сложением. И на нём бычий колет из жёсткой промасленной кожи. Он не побоялся дать оружие в слабые женские руки. Наверное, даже мысли не допустил, что она убьёт не себя, а мужа.

Он не знает её беды, не знает, как болит и клокочет в ней месть.

Но хватит ли у неё сил убить Александэра? Может, начальник стражи прав и она слишком слаба?

Ханна прижала к груди остриё кинжала и надавила так, что выступила кровь.

Нет, она даже не думала убивать себя. Просто испытывала свой страх.

Мысль о том, что можно воткнуть стилет между собственных рёбер казалась Ханне глупой и отвратительной. Почему она должна умирать, если виноват он?

Раздались шаги, недовольные голоса, и Ханна спрятала стилет на груди.

Её камера была последней. Факел, положенный для тюремного «дня», был укреплён на соседней стене. Ей не станут оставлять на ночь даже этот маленький свет.

Так и вышло. Мимо прошёл стражник и снял факел со стены.

Потом остановился и уставился на Ханну. Видно, стражники судачили сегодня о новой пленнице.

Он ничего не сказал. Поглазел, молча развернулся и пошёл к выходу из подвала.

Почти тут же раздалось звяканье замка, и стало так темно, что Ханна ощутила себя попавшей в мешок из тьмы.

Начальник стражи… Как же его звали, Накиз? Видно, южанин, имя нездешнее… Он сказал ей, что нужно выждать, пока вся тюрьма уснёт, и тогда…

Ханна поднесла стилет к груди. Рассмеялась негромко: вот же дурной.

Уколола руку и измазала стилет в крови. Вынула зеркальце из оправы, нащупала миску для воды.

Стекло хрупкое, сколько-то она сумеет растолочь в миске навершием кинжала.

Она будет сражаться за себя и дочь как умеет. Если есть даже самый маленький шанс, неуловимый, как птичьи следы в небе, она всё равно попробует отомстить.