Словенская литература ХХ века
Шрифт:
Заметное влияние на словенскую литературу военных и первых послевоенных лет оказала традиция социального реализма [120] . Ее продолжили сами его создатели: Прежихов Воранц, Ц. Космач, М. Кранец, И. Потрч, А. Инголич и близкие к ним реалисты Ф. Бевк, Ф. и Ю. Козаки. Сразу после войны впервые увидели свет или были переизданы написанная ранее краткая проза М. Кранеца («Натюрморты и пейзажи», 1 9 4 5), Ф. Бевка («Между двух войн», 19 4 6) Л. Крайгера («Новеллы», 19 4 6), Ц. Космача («Счастье и хлеб», 1 9 4 6), И. Потрча («Кочари и другие рассказы», 1 9 4 6), романы А. Инголича («Матевж Височник», 1 9 4 5) и Прежихова Воранца («Ямница», 1 9 4 5). В «Ямнице» писатель продолжил рассказ о судьбе словенского народа после Первой мировой войны. Свою задачу он видел в раскрытии психологии масс, пробуждения в коллективе чувства социальной справедливости.
120
Borovnik S. Pripovedna proza // Slovenska knjizevnost III. Ljubljana, 2001. S. 147.
В издательскую политику республик грубо вмешался Агитпроп. На смену доминировавшего до войны в Словении принципа сосуществования периодических изданий разных идейных и художественных направлений («горизонтальный плюрализм») пришел во многом воспринятый из советского опыта принцип иерархической вертикали. Главенствующее место отводилось одному ведущему литературному журналу – им стал скопировавший название и первоначально концепцию известного советского журнала «Новый мир» словенский «Нови свет» (1946–1953). Молодежь получила свой пропагандистко-воспитательный печатный орган – журнал «Младинска ревия» (1946–1951) [121] . Ведущим художественным принципом для авторов этой периодики служил соцреализм, что выражалось как в выборе тем (показ героических событий военных и послевоенных лет), так и, особенно у писателей старшего поколения, в приспособлении авторских поэтик к диктуемым сверху художественным принципам. Главной особенностью прозы этого типа была резкая поляризация характеров персонажей и постепенное превращение положительного героя произведений в идеальный образ или тип (рассказы
121
Наряду с ними начинают выходить: в Любляне «Обзорник» (с 1946 г.), в Триесте «Разгледи» (с 1946 г.), в Мариборе «Нова Обзорья» (с 1948 г.).
Вторая группа прозаических произведений военной тематики послевоенных лет демонстрировала некоторый отход от доминирующей линии искусства соцреализма. Из повествования постепенно уходит героическая патетика и прямая дидактика, более важным оказывается внимание к отдельным эпизодам военных лет и психологии человеческих характеров, представленным без прежней схематизации (рассказы «Пробуждение» Ц. Космача, «Andante patetico» В. Зупана, «Капитуляция» Й. Брейца из антологии «Слово нашей борьбы» 1945, «Баллада о старом Корне и его сыне» К. Грабельшека, 1947; сборник новелл «Мой триестинский адрес» Б. Пахора, 1948 и др.).
В развитии поэзии и драматургии первых послевоенных лет наблюдаются те же тенденции, что и в прозе. Некоторые авторы (Й. Уд ов и ч, Й. Брейц, Й. Шмит и др.) публикуют стихи, написанные на войне и несущие заряд мыслей и чувств, основанных на непосредственном восприятии происходящего («Партизанские стихи», 1947, Й. Брейца). Вместе с тем появляются и произведения, уже отражающие осмысление событий военного времени («Стихотворения», 1947, В. Брест). Автобиографичны сборники И. Грудена «В изгнание» (1945–1946) и Л. Кракара «В пылу молодости» (1949). Проблемы народно-освободительной борьбы и революции затрагивают в своих пьесах М. Михелич («Мир без вражды», 1945, «Огонь и пепел», 19 4 9) и И. Торкар («Большое испытание», 1947).
Особую роль в послевоенный период играла политическая публицистика, представленная работами Э. Карделя, Б. Кидрича, Б. Зихерла. Многие из начинавших в войну журналистов впоследствии стали дипломатами, политиками, культурными деятелями (М. Хаце, М. Кранец, М. Микуж, Д. Мора вец, В. Смолей и др.).
В целом в словенской литературе первых послевоенных лет наметилось две тенденции. С одной стороны, усилился начавшийся еще в военные годы процесс «милитаризации» [122] литературы, что проявляется в ощутимом идеологическом влиянии на нее со стороны новой власти. После 1945 г. под воздействием новой государственной идеологии литература переключается на решение пропагандистских задач, связанных со строительством нового общества, чему в немалой степени способствовал пример советских писателей. С другой стороны, традиция свободной литературной дискуссии, характеризующая культурную жизнь Словении межвоенного периода, не было прервана – дебаты о свободе творчества не прекращались и в годы войны (деятельность «Литературного лесного салона»), в сознании писателей не угас импульс сопротивления любому давлению извне. Не случайно тезис об автономности искусства и науки в социалистическом обществе прозвучал уже в 1949 г. из уст словенского партийного идеолога Э. Карделя.
122
Bernik F., Dolgan M. Slovenska vojna proza. Ljubljana, 1988. S. 91.
Часть II
Литература второй половины XX в.
Литература 1950–1960-х годов
Общественно-политическая ситуация, сложившаяся в СФРЮ после 1948 г., во многом определила характер литературной жизни в стране в целом и в отдельных ее республиках. Разрыв отношений с СССР в 1948–1949 гг. и последовавшая за этим переориентация югославской внешней политики, отход от конфронтационного курса, который в первые послевоенные годы проводился вместе со всем «социалистическим лагерем» в отношениях с Западом, изменили и внутриполитические акценты. Диктатура Тито, стремящегося как можно меньше походить на своего в недавнем прошлом «старшего брата», оказалась во многом мягче сталинской, что чуть ли не в первую очередь отразилось на самом статусе культуры и литературы. Уже в 1949 г. была признана автономность художественного творчества, что закрепило, в частности, за словенской литературой некоторую эстетическую независимость и право на художественный эксперимент при сохранении ограничения в выборе тем и в их трактовке. При этом противоречия были очевидны: декларировавшаяся свобода творца существовала под партийно-административным контролем, плюрализм мнений признавался в рамках только социалистической идеологии, поощрялась критика СССР, но не допускалось осуждение югославской действительности и политики партии. Под бдительным идеологическим контролем находились художественные произведения, интерпретировавшие события недавнего прошлого – национально-освободительное антифашистское движение, и настоящего – социалистическое строительство. Власть была склонна скорее смириться с подчеркнутой аполитичностью искусства, нежели с критическими замечаниями в адрес партизанского движения или социалистической действительности. Это в полной мере испытал на себе Э. Коцбек, в 1951 г. выпустивший книгу новелл «Страх и мужество», в которой он, активный участник народно-освободительного движения, видный государственный деятель [123] , сделал первую попытку вырваться из оков идеологии и показать войну глазами христианина и гуманиста. Вопрос о моральной ответственности человека за свои поступки, по какую бы сторону баррикад он ни сражался, заостряется автором с позиций христианского экзистенциализма. Страх, так же как и мужество, может быть одинаково присущ и «своим», и врагам. Вера в Бога и абсолютный гуманизм – такова, по мысли Коцбека, нравственная основа поведения и выбора человека. Позднее он писал, что выработать свою позицию ему помогла правда о войне, увиденная в книге В. Некрасова «В окопах Сталинграда», переведенной на словенский язык в 1947 г. [124] К подобной терпимости была не готова не только партийная верхушка, но и само общество – «Страх и мужество» критики назвали «плевком» на идеалы освободительной борьбы, публикация книги была признана ошибкой, а автор, обвиненный в искажении образа партизана и религиозном мистицизме, около десяти лет пробыл в политической и литературной изоляции. Одних литераторов этот пример заставил отказаться от какого-либо намека на конфликт с режимом, других (молодых), наоборот, подстегнул. Значение этой книги Коцбека трудно переоценить, это важнейшая веха в истории новейшей словенской литературы, открывающая новый этап ее развития в ХХ в.
123
В 1942–1946 гг. Э. Коцбек был вице-председателем Исполкома АВНОЮ, министром по делам Словении в югославском правительстве, вице-председателем Президиума Скупщины НРСл.
124
Kocbek E. Svoboda in nujnost. Ljubljana, 1974. S. 117.
Одним из важных решений VI съезда КПЮ в Загребе (1952) стала отмена деятельности Агитпропа, преследованиям которого подвергались представители литературы и искусства [125] . Отказ от социалистического реализма (доклад М. Крлежи на III съезде СПЮ в 1952 г. «О свободе культуры», жестко раскритиковавший советскую модель) сопровождался постепенным возрождением подвергнутой запрету в первые послевоенные годы эстетики модерна рубежа XIX–XX вв. и авангарда, что способствовало частичной смене тематических и художественных приоритетов. На этом съезде был принят новый Устав СПЮ, согласно которому национальные союзы и общества писателей получали полную самостоятельность. В свете новых партийных решений власти проявляли некоторую лояльность по отношению к культуре.
125
Например, поэтесса А. Шкерл (1924–2009) за опубликованный в 1949 г. сборник «недопустимой» эротической лирики «Тень в сердце».
В целом благосклонно были встречены дебюты молодых авторов: поэтов Ц. Злобеца, Я. Менарта, Т. Павчека и К. Ковича – сборник «Стихи четырех» (1953) и прозаиков Л. Ковачича, А. Хинга и Ф. Боханеца – сборник «Новеллы» [126] (1954), – в которых прослеживался некоторый отход от социалистической эстетики. Эти публикации, безусловно, способствовали изменению литературной атмосферы. Важную роль в этом процессе сыграли и пришедшие на смену пропартийным изданиям новые литературно-критические журналы: «Беседа» (1952–1957), а после ее закрытия – «Ревия 57» (1957–1958). Они объединили вольнодумную литературную молодежь, поэтов, писателей и критиков нового поколения, восставших против монополии на единый тип творчества и выступавших за духовную свободу, возможность самостоятельного выбора тем и средств выражения, за открытость всем течениям современной эстетической мысли. Так, в первом номере «Беседы» была опубликована известная работа А. Камю «Творчество и свобода». В «Беседе» сотрудничали И. Минатти, А. Хинг, Я. Кос, Л. Ковачич, К. Кович, Я. Менарт, Т. Павчек, Д. Зайц, Ц. Злобец, П. Божич,
Д. Смоле, Т. Кермаунер, П. Козак, в «Ревии 57» к ним присоединились В. Тауфер, Г. Стрниша, Й. Пучник. Сначала властям было выгодно закрывать глаза на молодых максималистов, демонстрируя тем самым свою отеческую терпимость и декларируемый либерализм. Однако малейшее «увеличение дозы» инакомыслия влекло за собой скорую расправу. В 1956 г. была создана специальная комиссия при ЦК СКС, возглавляемая Б. Зихерлом, одним из ярых апологетов социалистического реализма. В результате ее деятельности и были закрыты вышеназванные журналы, снята с репертуара пьеса Й. Яворшека, отстранен от работы на философском факультете Люблянского университета видный славист профессор А. Слодняк. Формальным поводом к закрытию «Беседы» стала публикация рассказа Л. Ковачича «Золотой лейтенант» (1957), «порочащего» героический облик Югославской народной армии. «Ревии 57» не простили статей видного философа и диссидента Й. Пучника, в которых был высказан ряд критических замечаний по поводу обстановки в республике (в 1959 г. Пучника приговорили к девяти годам тюрьмы).126
Его история очень показательна. Первоначально в книгу должны были быть включены рассказы четырех молодых прозаиков, и рабочим названием сборника было «Новеллы четырех», однако один из авторов, И. Шентюрц, эмигрировал, его прозу убрали, но, несмотря на это, издание все же вышло.
Несмотря на эти репрессивные меры со стороны коммунистической власти, реальностью общественной жизни становилось многообразие идей и мнений, в культурной среде все отчетливее проявлялось стремление ближе познакомиться с современными мировыми художественными тенденциями. Первыми лицом к Западу повернулись живопись и театральное искусство: в 1955 г. в Любляне открылась первая в социалистическом лагере международная выставка графики, впоследствии знаменитая Люблянская Графическая биеннале. В том же году на Люблянском фестивале драмы югославская публика познакомилась с европейской экзистенциалистской драмой и драмой абсурда, что дало толчок к оживлению театральной жизни. В Любляне начали работать экспериментальные театры и студии: Экспериментальный театр (1955), Словенский Молодежный театр (1956), «Одер 57» (1957), «Ad Hoc» (1958), на сценах которых ставились пьесы Э. Ионеско, С. Беккета, Ж. П. Сартра, Д. Смоле. Вступающее в литературу послевоенное поколение проникалось духом трагического гуманизма, присущего европейскому интеллектуальному театру. Отстраняясь от текущих проблем социалистического строительства, некоторые молодые авторы начали искать выход в экзистенциальных решениях, выражали себя с помощью искусства, отрицающего требования правдоподобия. Литературные журналы, театры, художественные выставки становились проводниками современного западноевропейского искусства, ранее запрещенных и новых философских и культурологических теорий. Широкой читательской аудитории стали доступны произведения Ф. Кафки, А. Камю, Ж. П. Сартра, У. Фолкнера, С. Кьеркегора. При этом противоречия в общественной и культурной жизни сохранялись. Многообразие идей, мнений, теорий вступало в конфликт с сохраняющимся типом власти. Эстетические рамки постепенно раздвигались, но жестко контролировалась «идейная» чистота искусства, под запретом оставались темы национальных отношений, репрессий в годы войны и социалистического строительства, внутрипартийной борьбы, критика партийного и государственного руководства. В этих условиях литература была вынуждена искать новые пути в освещении проблем свободы и несвободы, положения человека в тоталитарном государстве и нашла их в обращении к параболическим, мифологическим, абстрактно-символическим, гротесковым формам. Использование средств модернистской и авангардистской поэтики дало толчок формированию новой эстетической системы, основанной на полифонии разных тенденций. Индивидуальный тип сознания начал теснить коллективный, что повлекло за собой субъективизацию изображения, попытки передать ощущение метафизической драмы человечества, всеобщей трагичности бытия. «Литература, – как отмечает Г. Я. Ильина, – завоевывала право на рефлексию, на сомнение, на трагическое восприятие жизни и ее пессимистическую оценку» [127] . Эти настроения «подпитывались» получавшей широкое распространение философией экзистенциализма, которая оказала огромное влияние на умы словенской творческой интеллигенции. Начали появляться произведения, в которых наметились новые нереалистические подходы и художественные решения, за ними закреплялось определение «модернистские», например, роман Д. Смоле «Черные дни и белый день» (1958). Причем если ранее понятия реализм и модернизм политизировались, трактовались как идеологические антиподы, о чем, в частности, говорил М. Крлежа на Чрезвычайном пленуме союза писателе Югославии (1954), то теперь это деление представлялось условным.
127
Ильина Г. Я. Литература Югославии // История литератур Восточной Европы после Второй мировой войны. Т. I. 1945–1960 гг. М., 1995. С. 329.
Однако, несмотря на проникновение в литературу модернистских, неоавангардных тенденций, в прозе второй половины 1950-х гг. еще преобладают произведения писателей, в основном придерживавшихся реалистического принципа изображения, хотя и открытого новым эстетическим веяниям. Это романы И. Потрча «В деревне» (1954), Ц. Космача «Баллада о трубе и облаке» (1956), Б. Зупанчича «Поминки» (1957), М. Кранеца «Лиственницы над долиной» (1957), в центре которых остается тема народно-освободительного движения. В них углубляется интерес к трагическим коллизиям военной поры, подход становится шире, изображение – более многомерным.
В конце 1950-х гг. в словенском обществе нарастают пессимистические настроения, чувство «бессмысленности человеческой общественной активности» (Д. Пирьевец) [128] , чему способствуют социальное расслоение и распад «партизанского братства», подорвавшие веру людей в справедливость нового порядка. В литературе все прочнее обосновывается тема отчуждения, одиночества, абсурдности бытия. Все это становится благоприятной почвой для дальнейшего продвижения мировоззрения и эстетики модернизма. Его последователи, ощущая исчерпанность традиционных реалистических форм и бесперспективность соцреалистических, в своей философии и эстетике опирались на одноименное направление в литературе Западной Европы и Америки, которое характеризовалось разрывом с предшествующим историческим опытом художественного творчества, стремлением утвердить новые нетрадиционные начала, непрерывным обнов лением художественных средств, а также большей условностью (схематизацией) стиля. От него они переняли установку на неразрешимость противоречий современной эпохи, интерес к изображению в человеке бессознательного, отказ от социальной проблематики в пользу создания авторского пространства, приоритет стиля над сюжетом, обновление языка за счет новояза и синтаксиса. В определенной степени словенские модернисты также ощущали себя преемниками национального и европейского авангарда межвоенного периода. На поэтику некоторых авторов оказал влияние новый роман («антироман») французских писателей-поставангардистов, в частности такие составляющие его поэтики, как «вещизм» и антитрагедийность. В целом существенной особенностью литературного процесса в 1960-е гг. является упрочение модернистских тенденций при сохранении сильных позиций трансформирующегося реалистического искусства: первоначальное противостояние реализма и модернизма сменилось здесь своеобразной конвергенцией – взаимопроникновением, взаимовлиянием и взаимодействием. В этой эстетической переориентации словенской литературы важную роль сыграл журнал «Перспективе» (1960–1964) – новое «вольное» издание, которое все больше внимания начинает уделять положению культуры и литературы в социалистическом обществе. Вокруг него собрались в основном активисты двух первых демократических журналов, к которым присоединились Р. Шелиго, В. Зупан, М. Рожанц, Т. Шаламун, Ф. Загоричник. Концепция издания, как вспоминает Я. Кос, трансформировалась: если начинали «перспективовцы» с критики социалистической культуры и этики, то постепенно их деятельность приобрела социальную, а затем и политическую направленность [129] . Журнал начал пересмотр господствующих идейных представлений и стереотипов мышления, отстаивая право художника на критическое отношение к действительности. Это нашло отклик в среде творческой интеллигенции. Однако очень скоро партийное руководство выразило обеспокоенность курсом, который выбрал журнал, тем, что его публикации провоцировали в обществе нездоровые «буржуазные» настроения. В январе 1964 г. члены редколлегии были приглашены на встречу с С. Кавчичем, в то время возглавлявшим комиссию по идеологии ЦК СКС, и руководителем издательского совета Государственного издательства Словении Р. Чачиновичем. Их позиция по поводу самой возможности подобной беседы не была одинаковой (Зайц, Ковачич и Смоле от участия в мероприятии отказались). Объединенные общим негативным отношением к режиму, одни литераторы были уверены, что его можно изменить в лучшую сторону, другие же являлись сторонниками более радикальных мер. В ходе встречи представителям издания было предложено «исправиться», отказавшись от сотрудничества с наиболее «реакционными» литераторами, и «не трогать раз и навсегда решенные вопросы» (стенограмма этой беседы была напечатана в последнем, сдвоенном 36–37-м номере). Редакционный совет был переизбран, однако общая критическая и полемическая направленность журнала осталась без изменений – «Перспективе» продолжили публиковать опального Пучника, требовать автономии культуры, пренебрежительно высказываться о социалистических завоеваниях. Это переполнило чашу партийного терпения, и издание было закрыто «мягким» административным путем: Госиздат Словении отказался его печатать. «Поскольку новый редакционный совет так и не дистанцировался от негативного восприятия действительности… и продолжает сомневаться в правильности политических основ социалистической Югославии. …Государственное издательство Словении не может взять на себя ответственность за дальнейший выпуск журнала» [130] , – гласило официальное письмо. Ситуацию накалили также карательные меры, к которым прибегли спецслужбы, подвергнувшие сотрудников журнала домашним обыскам, а некоторых и арестам. Арестован был, в частности, тогдашний ответственный редактор издания Т. Шаламун. В ответ на эти беззакония девять членов редколлегии разослали в тридцать семь общественных организаций страны открытое заявление протеста, в котором, осудив действия властей, отказались от какой-либо публичной литературной деятельности. Выступление «перспективовцев» имело широкий резонанс и вызвало дискуссию в прессе, в защиту опального издания выступили тогда многие деятели культуры и даже целые редакции (журнал «Содобност»). Инициативы «Перспектив» в эстетической сфере в определенной степени продолжил журнал «Проблеми» (выходит с 1962 г.), ставший в 1960-е гг. трибуной для актуальных философских и литературоведческих теорий и концепций, в том числе экзистенциализма и структурализма (работы Р. Барта, А. Роб-Грийе, Ж. Лакана, Ж. Дерриды, Ю. Кристевой и др.) и неоавангардистских экспериментов.
128
Pirjevec D. Nasa sodobnost. Ljubljana, 1958. St. 4. S. 291.
129
Цит. по: Stuhec M. Literarne revije in programi // Slovenska knjizevnost III. Ljubljana, 2001. S. 496.
130
Цит. по: Inkret A. Vroca pomlad 1964. Ljubljana, 1990. S. 10.