Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия

Не трав | ка не | мурав | ка за | шата | лася

Анапест:

Ой ты по | люшко по |люшко чи |стое,

Ничево | мне ты по |ле не ро |дило,

Ох ты ро | дило толь |ко роки |тов куст.

Приводя этот пример столь тактичного обращения уже маститого ученого-филолога с поэтическим народным творчеством, известный филолог Е. В. Матвеева пишет: «Надо было иметь чувство народной гордости, чтобы в обстановке постоянной травли, издевательств и насмешек указать на высокое значение «подлой» поэзии, родной народной песни и назвать ее образцом поэтического стиха. Это мог сделать только большой патриот своего отечества.

В тексте «Слова» имеется весьма объемный фрагмент, содержательная часть которого не имеет никакого отношения к Повести. Это нами уже ранее упоминаемый фрагмент о Всеславе Полоцком. В настоящем контексте нашего сочинения он интересен с совершенно необычной стороны, о чем за 200 лет изучения Памятника ни один из многочисленной когорты исследователей ни разу даже не упомянул. Ниже приведен этот фрагмент полностью:

На седьмом вц Троянивръже Всеславъ жребийо двицю себ любу.Тъй клюками подпръ ся о конии скочи къ граду Кыевуи дотчеся стружиемъзлата стола киевьскаго.Скочи отъ нихъ лютымъ звремъвъ плъночи изъ Благрада,обсися син мьгл утраже вазни,с три кусы отвори врата Новуграду,разшибе славу Ярославу,скочи влъкомъдо Немиги съ Дудутокъ.На Немиз снопы стрелютъ головами,молотятъ чепи харалужными,на тоцъ животъ кладутъ,вютъ душу отъ тла.Неми кровави брезне бологомъ бяхуть посяни —посяни костьми русскихъ сыновъ.Всеславъ князь людемъ судяше,княземъ грады рядяше,а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше:изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутараканя,великому Хръсови влъкомъ пути прерыскаше.Тому въ Полотьск позвонише заутреннюю раноу Святые Софеи въ колоколы,а онъ въ Кыев звонъ слыша.Аще и вща душа въ дръз тл,нъ часто бды страдаше.Тому вщей Бояни пръвое припвку, смысленый, рече:«Ни хытру,ни горазду,ни птицю гораздусуда божиа не минути.

Нетрудно заметить, что в тексте начисто отсутствуют энклитики, в то время как в предыдущей и последующей строфах – их целая россыпь: по три энклитики в девятистрочных строфах. Что бы это значило? Выскажем версию, что данный фрагмент о Всеславе Полоцком внесен в текст «Слова» в процессе его «затемнения», то есть графом А. Н. Мусиным-Пушкиным, совершенно не владеющими техникой энклитик. Понятно, что и текст самого фрагмента откуда-то ими заимствован, возможно, даже из другого сочинения В. К. Тредиаковского, протограф которого был уничтожен («сгорел» в Московском пожаре 1812 года)

Тредиаковский не раз в своих сочинениях указывает на открытые им правила стихосложения и подчеркивает свое первенство в этом деле. Так, например, в статье «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» он говорит: «… видя, что наши стихи все прозаичны и на стихи не походят: того ради неусыпным моим прилежанием и всегдашним о том рассуждением старался я всячески, чтобы нашим стихам недаром называться стихами, да уже и льщу себя, что я нашел в них силу. Итак, – продолжает он, – дерзаю надеяться, что благороднейшая, преславнейшая, величайшая и цветущая Россия удостоит меня за прежние мои [466] прощения в тот образ, что и первой я, как мне кажется, привел в порядок наши стихи, да и первой же обещаюсь переправить… все мои стихи» [467] , [468] .

466

«… Россия удостоит меня за прежние мои стихи…».

467

Указанное сочинение Тредиаковского. С. 345.

468

Е. В. Матвеева. Пушкин и Тредиаковский // Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена. 1949. Т. 76. С. 181—182.

Некоторые исследователи предполагают, как указывает С. М. Бонди, что Тредиаковский только узаконил тот процесс, который и без того совершался или даже уже совершился в русском стихе. Такое предположение С. М. Бонди считает неправильным. По его мнению, здесь была не постепенная эволюция, закончившаяся ко времени Тредиаковского, который фиксировал ее результаты, а подлинное открытие Тредиаковского, оказавшее громадное влияние на всю дальнейшую историю русского стиха [469] .

469

СМ. Бонди. Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков // Тредиаковский. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1935. С. 93—94.

Значительное место в поэтическом творчестве Тредиаковского занимает церковно-славянская тематика (написание целой серии псалмов, упоминаемый выше перевод библейской Псалтири на современный церковно-славянский язык), что не могло не отразиться на лексике и фразеологии «Слова о полку Игореве», хотя прямых упоминаний Господа, Христа, Богородицы в его тексте не встречается. Как уже упоминалось ранее, на это противоречие впервые обратил внимание В. Н. Перетц, который писал: «Теперь для меня ясно, что кроме библейской лексики, кроме отдельных случайных художественных образов, кроме отражения библейских воззрений, верований, в «Слове» нашли себе место и другие библейские мотивы, которые по своему содержанию были в том или ином отношении близки творчеству автора «Слова». Ряд словесных формул, употребленных в «Слове» наподобие библейских … не оставляют места сомнению в том, что автор «Слова» творил в пределах стиля, данного определенной литературной традицией, притом традицией, коренящейся в библейской письменности [470] . Перетц замечает, что целый ряд образов «Слова», возводимых многими исследователями к народно-поэтическим корням, «находят себе объяснение в древнем переводе библейских книг, то есть имеют книжное происхождение» [471] . Приведем несколько таких совпадений текстов «Слова» и Псалтири, переведенной В. К. Тредиаковским, а также из Библии:

470

В. Н. Перетц. «Слово о полку Игореве» и древнеславянский перевод библейских книг // Известия по русскому языку и словесности. 1930. Т. 3. Кн. 1. С. 289—309.

471

Там же. С. 307—309.

«истягну умь крпостiю своею» – «истяжи мя и разумеи пути моя»

(Псалтирь);

«луци… напряжени» – «лук напряжен»

(в Библии);

«сабли изъострени» – «стрелы сильнаго изострены»

(Псалтирь);

«взмути рки и озеры, иссуши потоки и болота» – «ты разверже источникы и потокы, ты исуши рекы Афамля»

(Псалтирь);

«въ пол безводн жаждею имь лучи съпряже» —

«удовлил есть пустыню въ жажю зноя», «въ безводн»,

«заблудиша в пустыне безводне»

(Псалтирь);

«поостри сердца своего мужествомъ» – «поостриша язык свой»

(Псалтырь)

Кроме этих цитат из Псалтири и Библии, свидетельствующих о том, что многие поэтические фрагменты «Слова» имеют книжное происхождение, в своих ранних работах В. Н. Перетц рассматривал и противоположную задачу – о цитатах из «Слова» в древнерусских памятниках, в частности, в «Апостоле 1307» и в «Молнии Даниила Заточника»: «Поведаху ми, яко той ести суд Божий надо мною, и суда де Божия ни хитру уму ни горазду ни минути» [472] . Сравним с соответствующим фрагментом «Слова о полку Игореве»: «Тому вщей Боянъ и пръвое припевку смысленный реч: «Ни хитру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божiа ни минути». На основании этих работ Перетц делает вывод, что «Слово о полку Игореве» было создано не позже конца XII века, а мусин-пушкинский список «Слова» он датирует началом XVI века. Соглашаясь с тем, что факты совпадения отдельных стилистических элементов «Слова» с живой народной песнью бесспорны, Перетц считает, что это следует объяснять воздействием памятников письменности на народную песню. Он решительно выступает против гипотезы об устном происхождении «Слова», считая, что произведение книжно-литературное.

472

В. Н. Перетц. Заметки к тексту «Слова о полку Игореве» // «Sertum bibliologicum» в честь проф. А. И. Малеина. Пг., 1922. С. 137—145.

Не обошел Перетц и вопрос о засилии языческих богов в «Слове», о чем он писал, что едва ли можно допустить, будто бы в конце XII века, спустя два столетия после принятия христианства, высший класс общества сохранял еще веру в древних богов. К этому времени языческое прошлое стало уже достоянием истории: боги не бесы и не чудища. Языческие боги в «Слове» – это всего лишь поэтическая метафора, но никак не отражение двоеверия автора «Слова» [473] .

Как мы уже отмечали выше, В. Н. Перетц не только не признавал новаторского влияния В. К. Тредиаковского на литературные процессы, происходившие во второй половине XVII века, но и высказывал по отношению к нему свою личную неприязнь. Это и способствовало тому, что В. Н. Перетц в своих рассуждениях о древнем происхождении «Слова о полку Игореве» попал, по существу, в логическую ловушку.

473

В. Н. Перетц. «Слово о полку Iгоревiм – пам’ятка феодальноi Украiни – Руси XII вiку. Киiв. 1926. С. 70—73.

Одно дело – использовать языческих богов в качестве «поэтической метафоры», не упомянув при этом ни разу Иисуса Христа, Богородицу и т. п. в XVIII веке, что и сделал В. К. Тредиаковский, однако в конце XII века подобная игра с языческими богами в качестве «поэтической метафоры» дорого обошлась бы автору, не говоря уже о том, что свободное «продвижение» поэмы с пантеоном языческих богов через 6 веков было бы просто фантастикой.

Судя по неполным биографическим данным, автор «Слова о полку Игореве» в момент написания повести очень сильно страдал от физических и душевных недугов, практически впал в нищету, что никак не могло способствовать творческому подъему при создании шедевра, венчающего литературоведческий и поэтический памятник гения, оставленного потомкам. Как же все-таки ему удалось совершить этот литературный подвиг, написав в течение 2—3 лет (1766—1768 годы) «Слово о полку Игореве». Без посторонней помощи это произойти никак не могло. На помощь пришел архимандрит Черниговского Троицкого-Ильинского монастыря Иоиль Быковский.

Заочное знакомство Ивана Быковского с В. К. Тредиаковским состоялась во время его учебы, а затем преподавания в Киевской духовной академии (1741—1758 годы). Один из выдающихся церковных деятелей XVIII века Георгий Конисский в это время преподавал в Академии, читая слушателям лекции по пиитике и экловенции. Опираясь в основном на учебники Феофана Прокоповича, Конисский активно использовал труды М. В. Ломоносова и В. К. Тредиаковского по основам русского стихосложения. Запомнив имя последнего, Быковский стал самостоятельно знакомиться с его трудами, а по прибытии в 1758 году в Петербург, будучи назначенным преподавателем в сухопутном шляхетском корпусе, он впервые лично познакомился с В. К. Тредиаковским. Несмотря на разницу в возрасте и высокое академическое положение Тредиаковского, между этими двумя незаурядными людьми сложились довольно теплые отношения, переросшие со временем в дружбу. Иоиль как мог поддерживал Тредиаковского, попавшего с 1759 года в нужду, а с переводом его на должность архимандрита Черниговского Троицко-Ильинского монастыря в 1765 году пригласил его в монастырь в качестве послушника (а возможно, и свершившего монашеский постриг).