Случайная мама

– Странное дело, – делюсь наблюдениями, – обычно воруют невесту, а тут, похоже, украли отца жениха.

– Все еще более странно, чем ты думаешь, – хмыкает Егор у меня над душой. – Я тут заметил закономерность. Матвей Сергеевич исчезает почти сразу, как подхватит твой пончик.

Я не беру эту закономерность в расчет, а потом… Ну, праздник долгий, так что мне представляется случай увидеть, как объявившийся Матвей Сергеевич подхватывает мой пончик.

– Видела? – шурша у меня чем-то над ухом, спрашивает Егор. – Какие выводы?

– Угу, – бормочу я, наблюдая за тем, как минут через десять Матвей Сергеевич удаляется в дом. – Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. А уж как желудок распорядится вашим даром, не ваша проблема.

Егор чем-то давится, а потом начинает трястись так, что эту качку я уже не выдерживаю. Поднимаюсь со стула с твердым намерением пересесть и наконец выпить шампанское.

– А сейчас нас всех порадуют танцем свидетель и свидетельница! – как будто только того и ожидая, разносится чей-то голос.

Егор резко стихает. Мы синхронно поворачиваем головы и смотрим на какого-то мужичка в возрасте, восточной национальности.

– Что?! – выдыхает потрясенно Егор. – Это и есть тамада?! А кто тогда тот мужик, в которого я влил годовой запас виски Гномьего бара?! Он же признался, что тамада – он!

– А где тот мужик? – шиплю я и с улыбкой, как и мой напарник, приближаюсь к новоявленному тамаде. – Давай их сравним. Или предъявим друг другу.

По пути я заглядываю под столики и слышу обиженное:

– Я же не монстр. Я его в холле, на диване пристроил. Слушай, а может, то какой-нибудь важный гость? Матвей Сергеевич его обнаружил и теперь носит ему закусить?

Новый диван. Ковер. Рыжие цветы. И пьяный мужик, которому прислуживает сам Яров?!

– Мне легче представить, что Матвей Сергеевич, обнаружив этого мужичка на диване, уже его в саду где-то тихо прикапывает и ходит время от времени поминать.

Тамада вручает нам костюмы. Увидев, что у Егора халат, я передумываю возмущаться и, скинув пиджак, смиренно набрасываю поверх одежды бесформенную тунику. Покрутив головой и не заметив хозяина дома, понимаю, что сейчас самый удачный момент, чтобы не повышать градус позора. Почему-то мне не хочется, чтобы он меня видел сейчас. Даю отмашку, что мы готовы.

– Еще не все, – расплывается в довольной улыбке усач-предводитель и вручает нам тюбетейку и платок любимой расцветки моей пра-пра-бабки, а сам идет шептаться с музыкантами, которые до этого исполняли что-то спокойное и ненавязчивое.

– Он свадьбы не попутал? – пыхтит мне в ухо Егор. – При чем тут мы и восток?

Но выяснять уже некогда: раздается заводная музыка с какими-то и правда восточными переливами. А мы с Егором, переглянувшись, неожиданно вдохновляемся и несемся вдоль линии гостей, которые выстроились на нас поглазеть. Он нахлобучивает тюбетейку, я кручу на плечах платок. Выбежав на свободную площадку, мы начинаем кружить друг вокруг друга, и чем громче аплодисменты, тем мы сильнее стараемся.

Пляшем, как будто нам заплатили за этот концерт. Мелькают знакомые и незнакомые лица, я даже успеваю заметить Матвея Сергеевича, но нам уже все равно. Мы разошлись, нас признали. На последних секундах я срываю с Егора тюбетейку, а он выхватывает платок и делает вид, что утирает безутешные слезы. А финалим мы, бросив оба атрибута на землю и взявшись за руки.

Аплодисменты долго не утихают. Мы, довольные, улыбаемся друг другу. Ничего так встряхнулись. Тамада умиленно трет уголки глаз. А какая-то девушка, подойдя к нам, сердечно благодарит:

– Спасибо вам большое! Дядя Акбарс тронут тем, как вас вдохновила наша музыка. Он не верил, что на ваших свадьбах можно танцевать с такой душой.

Мы вежливо улыбаемся, отходим с Егором в сторонку и избавляемся от чужой одежды. Оставляем ее на стульях. Сами, от греха подальше, отходим на значительное расстояние. Может, сегодня нас уже не найдут?

– Кто такой дядя Акбарс? – спрашиваю я, отдышавшись.

– Если и родня, – отвечает Егор, – то это родство еще туманней, чем у меня.

Оглянувшись, мы наблюдаем, как этот усач о чем-то беседует с хозяином дома. Ладно, пусть. Главное, что молодоженам понравилось: я видела, как они нам аплодировали и улыбались. Теперь можно и отдохнуть.

– Такая женщина, и отсиживаться? – раздается рядом со мной укоризненный мужской голос. – Предлагаю потанцевать!

Повернув голову, смотрю на седого мужчину лет… Да и не скажешь, сколько ему – за шестьдесят, возможно, лет семьдесят. А держится хорошо, военная выправка, глаз лукаво горит.

– Михалыч, – представляется он.

– Ирина.

– Пойдем, Ирина, покажем, как нужно!

– Да я не то чтобы особо умею…

– Уметь должен мужчина. А женщина – подчиняться.

Егор машет мне рукой и сбегает к столам с едой. Я кошусь на бокал шампанского, а потом на танцпол, который мы уже открыли с Егором. Ну что ж, а почему и не да?

Мой кавалер, кстати, меня удивляет. Он галантно ведет меня за руку, когда мы выходим на танцпол, договаривается с музыкантами, а потом под медленную мелодию неспешно приближается ко мне и склоняет голову, приглашая. Музыку я узнаю с первых аккордов, потому что когда-то давно не раз рыдала над этим фильмом. «Мой ласковый и нежный зверь» – такая трагедия, эх…

Я не танцовщица, отнюдь. Но память тут же выхватывает кадр, и я, слегка присев, принимаю предложение и подаю руку своему кавалеру. Медленно… сначала медленно мы начинаем двигаться, словно присматриваемся друг к другу. В фильме героиня была помоложе меня, но разница в возрасте с женихом у нее была примерно как у нас с Михалычем. Это трогает, просыпаются ассоциации, и, думаю, не только у меня. Мы танцуем с жаром, так, будто это и правда история про нас с ним, про отношения без любви, про безысходность и все равно про любовь.

Гости, причина, по которой мы собрались, – в данный момент ничего не имеет значения. Я об этом не помню. Михалыч тоже видит только меня. И мы оба чувствуем танец. Он отлично ведет и действительно управляет. Быстрее, жестче, крутит меня, заставляя задохнуться от ощущений и какой-то непонятной тоски.

А когда все заканчивается, я, как и героиня, чувствую слезы в глазах. И какое-то время пытаюсь понять: где я, с кем, почему…

Осторожный хлопок заставляет очнуться. Михалыч вновь склоняет голову, благодаря за танец. Я делаю так же. И уже собираюсь ускользнуть, но он не пускает.