Случайная мама
Шрифт:
Глава 19
Врут, когда говорят, что лучший отдых – сон. Теперь, помимо того, что по-прежнему ломит все тело, на щеке отпечаток подушки.
Вставать не хочется, но с диетой надо как-то заканчивать. Иду на кухню. С удивлением обнаруживаю, что из еды у нас только каша и овощи.
– Ба, – кричу, – что-то мы обнищали!
– Не обнищали, – раздается у меня за спиной, – а стали придерживаться здорового образа жизни.
– Это мы молодцы, но как-то не вовремя.
Заглянув в морозильник, замечаю пару куриных грудок, которые вызывают во мне отторжение.
– На тебя пожарить?
– Мы с Жозефиной уже пообедали.
Обернувшись, смотрю на кошку, которая стоит в дверях у ног бабушки. Хвост у кошки трубой, а взгляд с этаким аристократическим налетом. Ну еще бы, она теперь Жозефина!
– И давно ты ей имя придумала?
– Пару недель выбирала. Не могла определиться.
– Круто, – говорю я, – что-то мне подсказывает, что с именем для меня мучились куда меньше.
Бабушка мечтательно улыбается. Любит вспоминать времена, когда я была еще маленькой, а мама жива.
Еще раз заглянув в холодильник, нахожу тарелку с какой-то рыбой. Мелкая, конечно, но если выбора нет…
– Это для Жозефины, – заметив мой интерес, вступается за любимицу бабушка.
Так, ладно. С кошкой драться не буду, тем более за груду костей. Достаю яйца и помидорчик, ставлю сковородку, тянусь за специями.
– Соли нет, – продолжает радовать бабушка. – И так даже к лучшему.
Я кошусь на кошку, та прячется за ногу бабушки. А потом я вспоминаю, куда ушел приличный запас соли, и претензий не предъявляю.
– Обычно у всех бабушек по несколько пачек соли в запасе. А еще мешки сахара в кладовке, муки.
– Мука тоже закончилась. Ты жарила пончики.
Сегодня мой день, не иначе.
– А постное масло осталось? Или мне ставить воду, чтобы отварить яйца?
Бабуля открывает кладовку, выуживает бутылочку с маслом и ставит на стол.
– Я не обычная бабушка, а продуманная. От долгого хранения в сахаре и муке заводятся жучки. А постное масло сейчас никакое, его можно и внукам оставить. Кстати, как свадьба? Понравилась? Ты вот даже на ночь осталась…
– Бабуль, – говорю я, поймав долгий взгляд и знакомые интонации, – не надейся. Постное масло – наследство так себе. Лучше начинай копить на квартиру. Как накопишь – я тоже подсуечусь.
Бабушка подходит ко мне, ласково гладит меня по плечу и нежно, как несмышленышу, говорит:
– Сейчас дают ипотеку. Денег, что я откладываю на смерть, вполне хватит на первый взнос. Так что если ты захочешь потом переехать, я тебе помогу.
– Бабуль…
Слов нет.
Я просто обнимаю ее. Не сильно, чтобы не сделать больно. Но так, чтобы она почувствовала, как я люблю ее.
– Я пошутила, бабуль. Не нужна мне квартира. Нам с тобой хватит и этой, правда? Всем нам, даже твоей Жозефине.
Бабушка тихонько вздыхает. Обычно, когда она хочет, чтобы я знала, что она чем-то расстроена или не одобряет, она вздыхает громко, чтобы я слышала. Пытается манипулировать, воззвать к совести. А сейчас тихо-тихо, чтобы я не догадалась, не поняла, как сильно она на самом деле волнуется. И боится. Она, которая пережила болезнь дочери и похоронила ее, она, которая была частью стены, на
которую я всегда могла опереться, на самом деле боится. И прячет, заталкивает поглубже страх всех стариков – остаться самим, в одиночестве.– Ир, – выдохнув, бабушка отстраняется от меня, – а ты, я смотрю, не голодная?
– Голодная! Еще как!
Она лукаво улыбается – уже не грустит, время сантиментов прошло, и кивает на плиту у меня за спиной, а там…
– Ох, йо!..
Над сковородкой дымок, яичница начинает подгорать, еще бы пара минут – и все, обед мой пропал бы.
– Успела, – радуюсь я, но преждевременно.
Еда получается так себе. Не люблю, когда вкуса нет. Сижу, ковыряюсь вилкой, вспоминаю наставления одного тренера из сети: «Если ты не хочешь есть правильную пищу – ты не гурман, ты просто не голоден», но помогает не очень. Стоит вспомнить о блюдах, которые были на свадьбе, и берет грусть-тоска. Кажется, я наконец понимаю Егора: он просто наедается впрок.
За то время, пока я медитирую над тарелкой, кошка успевает выйти погулять на улицу и вернуться, а бабушка пообщаться с соседкой через балкон. Приходит ко мне уже с новостями, что в нашем районе кто-то травит бездомных животных и они решили организовать наблюдение.
– Семеновна, главное, видела отравителя неделю назад, – повествует бабуля. – Сначала не думала, что это она. Приличная женщина, говорит, подошла, что-то высматривала под деревом. А потом Семеновна глянула, а там что-то белое рассыпано – много. Какие-то белые гранулы. И так много! Ничего, вот мы поймаем ее, и…
Дерево. Белые гранулы. Много. Неделю назад.
Да уж, сегодня точно мой день.
– А Семеновна сможет ее опознать? – спрашиваю я напряженно.
– Нет. К сожалению, была без очков. Так, одежду запомнила – если вернется, обещает, что по ней опознаем.
Я облегченно выдыхаю. Понятно, что я бы от обвинений отбилась, но не хотелось бы ссориться с бабушками. И придумывать, зачем я рассыпала под деревом соль. Пусть наблюдают – все какое-то развлечение, да и глаза после телевизора отдохнут.
Сижу, смотрю на яичницу, которая никак не кончается, и вдруг звонит мой смартфон. На удивление, Натали.
– Тебе что, – говорю я, принимая звонок, – уже нечем заняться?
Она смеется.
– У нас не марафон, – отвечает она, – так что мне можно и отдыхать. Не хочешь приехать к нам на обед? Никого не будет, только свои, так, посидим по-семейному.
– По-семейному?
В горле пересыхает. При мысли о том, что придется увидеться с Матвеем Сергеевичем, становится как-то не по себе. Я даже подскакиваю и начинаю ходить по кухне.
– А кто будет?
– Я, Лука, захватишь Егора, он звонил и просился на завтрак, но мы оттянули момент. Еще Алиса с Кириллом, и все.
– Точно все?
Я поправляю занавеску, распрямляю ее, подумав, наоборот, делаю складочку. Смотрю во двор. Соседка, кажется, как раз ведет свою вахту – уж очень внимательно всматривается в лица людей.
– Матвея Сергеевича мы тоже хотели пригласить, – говорит Натали после паузы. – Но не получилось. Он со всех радаров исчез.
Моя рука опускается вниз. Занавеска, вздрогнув, топорщится каким-то некрасивым бугром, но плевать.