Случайному гостю

И благодатная тьма охватила меня.

— Я беру яйцо, адамову голову, зiлля, там перо какое-то и варю в масле — alzo, получаю специфик. Ну не без проклятий…

Первым вернулся слух. Знакомый голос вел свое:

— И кого ты проклинаешь? По рецепту? Или так?

— Ой, а ты видела, какое сейчас масло? Сплошной осадок. И яйца не те — горох какой-то, а не яйца…

Я решил не шевелиться. Достаточным счастьем было очнуться на тахте и под пледом, а не на половиках или вообще — на галерейке, Ногам было тепло, и трижды битая спина почти не болела. На лице лежала какая-то тряпка, сладко пахнущая свежескошенной травой, судя по ощущениям, кто-то перебинтовал мне ноги… и снял с меня одежду.

За столом кто-то говорил, наливали кофе, звякнула крышка кофейника, чашкой стукнули о блюдце.

— Да! — сказала бабушка. — Мальчик вырос. Определённо, таланта. Сила.

— Ему известно?… — недоговорил кто-то ещё, бабушка помешала кофе ложечкой и потрусила коробком со спичками.

— Вот о чём ты спрашиваешь? — процедила она. Фыркнула спичка и в кухню вкрался запах дымка, вперемешку с ароматами табака и вишни.

— На Бога, Гелюня, — вскинулась где-то в дальнем углу кузина Сусанна, — ты хочешь нас отправить шпать без торту? К чему тот тон… фуриозный.

— Он знает, что он единственный из трёх? Кто остался… Живой? — прозвенела Эстер, и мне показалось что я под тремя пледами вспотел. — Посмертный?

— Знание есть… — разъярённо сказала бабушка и хлопнула ладонью по столу. — К чему тот… допыт, хотела б уяснить?

— Мы спросили не про знание, — мягко произнес второй голос, и он узнал Анаит. — Вопрос был о нём…

— О тритане, — сказала Эстер, — он ведь кое-что исправил… там. И вернулся… Талант. О, да… я увидала сразу… От кого он всё-таки, Гелена? С чем смешалась высокая кровь?

Большинство звуков стихли, потрескивало полено в очаге и комариными голосами тявкали собаки среди — похоже, они подняли дичь: змею?

Я решил, что если ещё немного помолчу — обязательно лопну.

— Что, ждали — не вернусь? — грозно спросил я и сел. Тряпка свалилась с лица и я увидал уютно озарённую «светом электричным» кухню. — Вам бы всё кровищу… опыри… Злодейские тайны. Дурные сны…

Бабушка, окутанная дымом, словно буддийская статуэтка, проронила:

— О, очухался…

— А вы чего хотели? — сварливо осведомился я, оборачиваясь в пледы и цокая зубами от холода. — Что уже и закостенею… там… весь покусанный, в грязи. И замёрзну.

— Ну-ну, — произнесла Эстер. — Ну-ну-ну. Не стоит лицемерить. Окостенеть и замёрзнуть это почти одно и тоже.

— Можно подумать, вы пробовали, — огрызнулся я.

— Хорошенькое дело! — отозвалась Эстер и её чуть усталые глаза сощурились. — Ты дерзишь, юноша.

— Я так не люблю этого слова, — буркнул я. — Тупое оно какое-то.

— Чего ты не любишь ещё? — милостиво спросила Анаит. — Скажи нам, чтоб мы не беспокоили слух твоей милости.

— Когда кое-кого тошнит шерстью в коридоре, — озлобился я. Сусанна хрипло хихикнула и закашлялась. Я спустил ноги на пол.

— У меня больше нет тапок… — трагично выдавил я.

— Какое горе! Горе… — сказала Эстер. Она подпёрла щёку рукой и смотрела мне в глаза. Точка над моей верхней губой налилась теплом.

— Чем-то жертвуешь всегда, — подхватила Анаит. — Чары без жертвы — фикция.

— Может, как-то можно обойтись без чар или без жертв? — осведомился я, пытаясь встать. — Договориться миром?

— Не всегда возможно, — ответила Анаит. — Мир — слишком э-э-э общее понятие.

— Неможливе договариваться со злом, — изрекла бабушка. — Неможливе! То всегда фарс.

— Как обойдёшься без чар? — спросила Эстер и встала из-за стола. — Ты, конечно, не женского пола и понимаешь всё труднее. Но обойтись без чар невозможно… И, к сожалению, без жертв. О, это так.

Я оскорблённо фыркнул, а она приблизилась, и шелк струился на ней, не скрывая ничего, и завитки, выбившиеся из прически, трепетали так беззащитно. И первым ко мне прилетел запах яблок и ландышей, и звон меди, и стук вынимаемых из печи хлебов, и плеск всех рек мира, и нежно мурлыкнул кот.

— Как обойтись без чар? — спросила она вновь, подойдя ко мне вплотную; я поджал ноги и плотнее укутался в плед, в голову лезли подозрительные мысли. Эстер потрогала точку у меня над губой. Где-то на гранях вселенной неодобрительно кашлянула бабушка.

— Но все же обходятся, — тоненько протянул я.

— Поверь мне — никто… — покачала головой Эстер. — Никто. Даже те, кто позабыл… о жертвах.

— Вот вы все дразните меня тритоном, — отгоняя всякие раскалённые мысли сказал я — И думаете, приятно, когда обзывают… ящерицей за глаза…

— То не яшчерица, — изрекла сидящая около русалки Сусанна, — то обозначение.

— И чьё же? — поинтересовался я, отодвигаясь подальше от пахнущей ландышами Эстер.

— Твоё, — хором сказали женщины. — Оно означает третий, — из своего угла продолжила Сусанна. — А также последний. Или печальный…

— Я так рад, — бесцветно заявил я. — Заметьте, ни одного нормального ответа. Это женские чары и есть?

— Воистину талант, — проворковала Эстер. — Ты схватываешь на лету. На основные вопросы ответ тебе даст наша говорливая Геленка, как заварившая всю кашу. А нам — гостям, пора бы и честь знать. И она встала. Звякнули её серёжки. Я отвернулся. На стуле грязным комом лежала моя одежда.

— Где мой рыцарь? — властно спросила именующая себя Звездой у Сусанны. — Он дышит, — угодливо сообщила та, а я ощутил укол ревности. На полу, рядом с бледными кузенами и воскового оттенка тётками, возлежал молодой мужчина невысокого роста, жутко израненный, изодранный и заботливо забинтованный. Около него восседала Анаит и явно боролась с желанием мурлыкнуть.

— Это… кто… брелок? — не веря себе, поинтересовался я.

— Это храбрый воин, — обернулась ко мне Эстер, — он пролил кровь за тебя, так что не насмехайся… негоже.

Она улыбнулась и… конечно же стукнула каблуками, одним о другой.

— Тавтология, — сообщил я пеналу. — Срисовала картинку! Тоже мне…

Многострадальная кухонная дверь разверзлась и пропустила довольно громоздкое сооружение: сияющую золотом корзину в половину человеческого роста, стоящую на древней и тёмной доске о двух колёсах, сработанных из цельного дерева. Корзину к доске крепили зелёные медные стебли — чем выше к краю, тем больше медь зеленела травою и колыхалась порослью. Повозку влекли задумчивые белые быки, рога их сияли нездешним золотом, копыта оставляли тоненькие светящиеся серебром отпечатки на остатках половичков: с пола донёсся комариный лай.

«Скот в доме, — подумал я, — живём, что в хлеву…»

Анаит и кузина Сусанна положили израненного кро…, то есть рыцаря на повозку.

Сусанна поправила набухающую красным повязку на его голове и тоненько вздохнула.

Эстер сумрачно — насколько возможно для высокой и яркой дамы в белом и с сияющим венцом в волосах, глядела на бабушку.

— Мы восстановили равновесие, Гелена, — сказала она, — и колесо не вращается ныне… Но вот он… в будущем… — и едва заметная тень коснулась её бровей, — в его будущем. Она вздохнула. — Ну, я всё-таки сделала свой подарок. Будущее переменчиво. Как знать…