Слуга злодея

— Согласен, Федор Иванович, — немедленно сказал Семикороб, соображая, не будет ли худа, ежели он расскажет о ней всего лишь жене. — Очень с вами согласен.

У него стал чесаться затылок от мысли, что его почтенная и добродетельнейшая жена будет знать то, чего не знает никакая другая женщина.

Ржищев сиял, видя в какой трепет привело полицмейстера приобщение к великой тайне вольных каменщиков. Ведь он, Ржищев, уже десять лет как обладал сей тайной.

Кобылянский двинулся дальше, не проронив ни слова.

Турчанка Айгуль к еде не притрагивалась, поелику приступать к трапезе раньше жениха, а тем паче императрицы не осмеливалась. Хвостаков спал, уткнув подбородок в грудь, императрица не появлялась, и Айгуль развлечения ради слушала тарабарщину соседей своих Ржищева и Семикороба, в коей не было ни одного турецкого слова, как и ни одного русского любовного.

— Вить вы все знаете, любезный Федор Иванович. Скажите, долго ли еще продлится война? — спросил Семикороб. — Мне обещаны земли в Крыму. Я выписал из Африки жирафов, дабы они объедали деревья, кои в Крыму поля затеняют. Жирафы уже в пути, но места им в России нет.

— Не лучше ли сии деревья срубить?

— Да вить они опять вырастут!

— Как вам угодно, любезнейший Владимир Алексеевич, — сказал Ржищев. — Но войны с соседями не кончаются никогда. Перемирие, однако же, возможно. Сие произойдет, ежели турки откажутся от намерения учредить в государстве российском новую, придуманную ими религию.

Айгуль взволновалась, услышав первое из тех русских слов, кои знала, — турки. Она вся обратилась в слух.

— Что же это за религия? — с живостью повернулся к нему Семикороб.

— Имя ей хрислам. Христианство, с исламом соединенное.

— Помилуй вас господь, вы говорите какую-то сказку!

— Да какая сказка, ежели посланцы этого самого хрислама руководят ныне злодеем Пугачевым!

— Да бог с вами, Федор Иванович, вы как придумаете, так всю ночь не спишь. Прошлый раз вы мне сказали, что море Каспийское тянется от Астрахани до самой Персии. Ежели вам поверить, так оно Россию ровно пополам разделяет. Как же мы в Сибирь будем ездить, когда оно летом растает? Очень меня это беспокоит.

— Да на что вам в Сибирь, любезнейший Владимир Алексеевич?

— Да на всякий случай. Глядишь, мне и Сибирь пригодится.

— О Сибири разговор особый, — сказал Ржищев. — Про турецких же посланцев вовсе не сказка, а самая настоящая быль. Слышал я, в Тайную экспедицию поступило донесение от некоего поручика Минеева, государыней в шайку Пугачева посланного…

Ржищев, наклонившись к уху Семикороба, что-то горячо зашептал.

— Помилуй господь! — отшатнулся от него Семикороб. — Я теперь не то, что нынешнюю ночь, а всю неделю спать не буду!

Айгуль, казалось, разобрала из их речей еще несколько знакомых ей слов и внезапно в лице переменилась. Придвинувшись к Хвостакову, она сунула руку в карман его кафтана, проверяя на месте ли пакетик. Пакетик лежал в кармане, и Айгуль выпрямилась с облегчением и даже изобразила улыбку в сторону Ржищева.

В манеж, гремя по доскам шпагою, взошел канцлер Лукищев. Инородцы затихли, поспешно проглатывая то, что в сей момент держали во рту.

— Екатерина Вторая Божею поспешествующею милостию, — во всю мочь начал кричать Лукищев. — Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, Царица Казанская, Царица Астраханская, Царица Сибирская, Государыня Псковская и Великая Княгиня Смоленская, Княгиня Эстляндская, Лифляндская, Корельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Болгарская и иных…

Тут Лукищеву отказало дыхание, он схватился за горло и судорожно взмахнул рукою, призывая на помощь. Очнувшийся к тому моменту Хвостаков, не жалея старческих ног, кинулся из свадебного кресла и протянул канцлеру серебряный ковш с квасом.

— Княгиня Новагорода, Низовские земли, Черниговская, Рязанская, Ростовская, Ярославская, — ободренный газами исконно русского напитка продолжил канцлер свою арию, — Белоозерская, Удорская, Обдорская, Кондийская, и всея Северные страны, Повелительница и Государыня Иверские земли, Карталинских и Грузинских Царей и Кабардинские земли, Черкесских и Горских Князей и иных наследная Государыня и Обладательница!..

В дверях появилась большая разукрашенная кукла с обсыпанной мукою прической. Все вскочили, падением стульев и шарканьем ног производя небывалый шум.

Екатерина Великая двинулась по кругу, обходя подданных. Инородцы кланялись, извиваясь в ее сторону, будто вместо позвоночников были у них пеньковые веревки.

— Почему вогул женится на осетине? — спросила Екатерина распорядителя праздника канцлера Лукищева.

Кинулись искать невесту тому и другому, но оказалось, что женщин среди новобрачных на две меньше. Екатерина махнула рукой и пошла дальше. Вогул опять принялся объяснять осетину, как попасть стрелою белке в глаз.

Завершив свой императорский обход, Екатерина остановилась подле вельмож, с учтивостью расспрашивая их о здоровье.

— Вашей милостью скоро придет лето — полегчает, — сказал Семикороб. — Жирафы меня только беспокоят.

— Какие жирафы? — спросила Екатерина.

— Животные, хотел сказать любезнейший Владимир Алексеевич, — вмешался Ржищев. — Дикие животные, кои на Волге свирепствуют.

— Недолго им осталось, — сказал Лукищев от соседнего стола. — Верные люди посланы, дабы усмирить злодея и поимке его способствовать, — он подошел к Ржищеву. — А знаком ли ты, кстати, с московским дворянином Дементием Вертухиным? Он много доброго говорит о твоей учености.

— Это сосед мой по имению под Коломной! — встрепенулся Ржищев. — Искусной души человек. Рыцарь своих мечтаний. Да только, слышал я, он в плену у визиря Мехмет-Эмина.

— В плену, в плену, — сказал всезнающий Лукищев, лучезарно глядя на Айгуль. — Ну и что, коли в плену? Освободим и его.

Услышав имя Дементия Вертухина и страшное слово «плен», Айгуль разволновалась так, что уронила большое голландское яблоко в фаянсовую чашку с чаем. Яблоко плеснуло чаем на Хвостакова и недовольно завозилось в чашке, крутясь с боку на бок.

Екатерина дала знак фрейлинам, и они расправили ей юбки, дабы она села на отдельное, подобающее ей место. Хвостаков, выжимая веками чай из глаз, уже наливал государыне квасу. Возле императрицы началось всеобщее движение.

Айгуль выхватила из складок платья пакетик с порошком из бровей китайского медведя, хвоста тибетской ящерицы и пота африканской обезьяны. Пользуясь суматохой, она поменяла его на тот, что недавно сунула Хвостакову. Она, казалось, пребывала в растерянности и смятении.