Слуга злодея

— Зачем?

— Милостыню просить.

— Тьфу! — снова сказал Вертухин. — Веревку возьми.

— Зачем?

— Высеку ею, дабы помене спрашивал.

На тракте, идущем через Гробовскую крепость, было пустынно и тихо, как в похмельной голове. Вечер клонился к ночи, и от лунного сияния сугробы и следы от полозьев на дороге драгоценными каменьями украшались.

Вот, как брандмейстер на пожар, промчалась почтовая тройка, отбарабанили по укатанному снегу копыта, и снова тягуче потянулась тишина.

Вертухин увел Кузьму в переулок за угол дома и приказал стоять смирно.

Ждали.

В стороне скатывались с угора на животах и задницах мальцы, на минуту выпущенные родителями поиграть и размяться перед продолжением ужина из редки. Вертухин и Кузьма от скуки и желания заглушить голод, принялись наблюдать за ними. Мальцы слетали по склону, яко мороженые щурята из короба, и от их вида Вертухина и Кузьму начало подташнивать.

Вдали на западной окраине крепости завиднелись сани, крытые рогожею. Шли они не так, чтобы отчаянно и весело, но изрядно и, казалось, хотели всенепременно крепость незамеченным пересечь. По всему угадывалось, что возница делал вид, якобы это и не сани, а так, случайная мышь, бегущая по дороге. Даже и лошадь повадку своего хозяина переняла и ступала почти без звука, а помогать своему передвижению, махая хвостом, и вовсе забыла.

Видать, воз был с достатком, и немалым.

Вертухин заволновался и выступил вперед.

— Гляди, Кузьма, как надо добывать провиант!

— Эй, малый! — крикнул он одному из мальцов в длинном, до пят зипуне, натертом снегом до блестящей белизны. — Иди сюда.

Малец подошел, с интересом и страхом глядя на Вертухина.

— Видишь вон тот воз да человека на нем? — спросил его Вертухин.

Мальчик кивнул, ничего не понимая.

— Подойди к нему и плюнь на сего повозчика. Дам тебе за это копейку.

Малец уставился на сани и опять ничего не понял, кроме копейки. А поелику копейку ему ужасть как хотелось иметь, постольку он кивнул, соображая, догонит его возница в тулупе или нет.

— Да в самую рожу ему плюнь! — принялся наставлять мальчонку Кузьма. — Ишь сидит! У нас крошки во рту нет, а у него целый обоз с провиантом!

Мальчик снял рукавицу и протянул ладонь Вертухину.

— Вот подлый народ! — с досадою сказал Вертухин. — И плюнуть даром не хотят.

Он бросил малому в ладонь копейку, и тот повернулся к саням, нацеливаясь, с какой стороны лучше подбежать.

— В рожу, только в рожу! — опять крикнул ему Кузьма вдогонку.

Малец, подскочив к саням, изловчился и плюнул вознице не просто в рожу, а в самый глаз. И пока возница прочухивался да утирался воротником тулупа, мальчонка плюнул ему еще и во второй глаз.

Такого лютого обращения нельзя было спускать ни в коем разе. Возница, оставив сани, кинулся догонять малолетнего подлеца. Лошадь, оставшись без погонялы, побежала по дороге под уклон, будто боялась, что и ей наплюют в морду.

Вертухин с Кузьмой догнали сани только саженей через сто и совсем уморились.

Вертухин в нетерпении откинул рогожу. Под рогожей стояли бочки с квашеной капустой, точно такой же, как во всех гробовских домах.

От неожиданной неприятности оба остановились. Кузьма посмотрел на своего господина с великой укоризною.

Опомнившись, он вскочил на сани ближе к бочкам.

— Может, это капуста с салом? — еще с надеждой он поднял крышку одной из бочек.

В нос ему шибануло кислым духом так, что Кузьма вовсе перестал соображать.

Капуста в бочке была, а сала не было. Кузьма бросил крышку обратно.

Повозчик сего воза уже бежал к ним, размахивая кнутом.

Вертухин с Кузьмою от греха подальше опять укрылись в переулке.

В этот раз ждали так долго, что мерзнуть начали не только руки, ноги и носы, но даже зубы стало ломить. Наконец опять показались сани. Эти двигались так неспешно, будто уже выбирали место для ночлега прямо посреди дороги. Лошадь фыркала и дышала шумно, яко сказать что хотела.

Едва сани миновали речку и в гору подниматься начали, Кузьма бросился к лошади и схватил ее даже не за удила, а за нижнюю губу, так что она не только остановилась, но перестала фыркать и онемела частично от руки Кузьмы, частично от его наглости.

К вознице от обочины бежал Вертухин, чертя на снегу ножнами шпаг штормовое волнение.

— Любезный, продай, что везешь, — он махнул перед носом возницы государственной ассигнацией в пять рублей.

Теперь ему казалось, все равно что добыть, лишь бы добыть да в тепло поскорее попасть.

— Добро не мое, а хозяйское, — возница уже понял, что разбойники ежели и ограбят, то за деньги, и, стало быть, надобно торговаться.

Под рогожей, покрывающей и этот воз, кто-то завозился и тонко заблеял. Кузьма засунул руку внутрь и вытащил ягненка, но такого никудышного, что один вид его мог в человеке болезнь произвести.

— Батюшко, — сказал Кузьма, — тебе одному этих костей разговеться не хватит. Съешь и не заметишь. А мне уж разве от копыт остаточки.

— Погоди-ка, — щупая ягненка, заговорил Вертухин с веселием в голосе. — Я вижу в сем создании божием наше великое утешение.

Кажется, у него созрел новый вымысел, куда более добрый и радостный, нежели прежний.

Кузьма смотрел на него с сомнением.

— Тебе, батюшко, может, и утешение, а мне капустою дристать неохота.

Но Вертухин уже совал синенькую вознице.

Возница долго вертел в руке бумажку, но, сообразив, что в соседней деревне может купить на нее полпуда меду, а ягненок из-за немощи своей до этой деревни и не доживет, смилостивился.

Вертухин забрал ягненка и, накинув на него петлю из веревочки, передал другой ее конец Кузьме.

Добрались до некоего инвалидного, окосевшего на одно окно дома. Вертухин срезал сухую дудку на обочине дороги.

— Наполни сего агнца силою, — сказал он Кузьме.

Кузьма посмотрел на него, яко на кудесника, заглянул ягненку под хвост и, радостно всплеснув руками, дудку принял.

Пять минут спустя ягненок превратился в барана, хотя и некрупного, но дородного.

Вертухин уже стучал в здоровое окно дома.

Глава восемнадцатая Покушение

У Якова Срамослова уже неделю гостил шурин Демьян Худопреев, мужик окладистый — бородатый и степенный.

Капуста и редька у Якова кончились, шаньги вчера поели, а брагу еще по его возвращении из разгоновской бани выпили.

Сейчас они сидели за столом друг напротив друга с железными кружками в руках и пили чай, настоянный на березовых почках.