Слуги меча

Глава 11

Я стояла на коленях рядом с телом переводчика Длайкви. Кровь залила мои босые ноги, колени, руки, которые все еще давили на рану в ее спине, и манжеты моей рубашки промокли насквозь. Не впервые я была в чьей-то крови. Это меня не пугало. Два вспомогательных компонента «Меча Атагариса» стояли неподвижно и бесстрастно, опустив на пол отсек временной приостановки, который напрасно приволокли сюда. Капитан Хетнис насупилась, озадаченная, не вполне понимая, как мне показалось, что тут произошло.

Я поднялась, чтобы уступить место врачам, которые немедленно принялись за переводчика Длайкви.

— Гр… капитан флота, — сказала одна из них через какое-то время. — Мне жаль, мы ничего не можем сделать.

— Всегда так, — заметила владелица чайной, которая все так же стояла в своих дверях. «Не чай, но кровь!» — было написано всего лишь в нескольких метрах от нее. Это было проблемой. Но не той, как я подозревала, проблемой, какой это представлялось капитану Хетнис.

Я стянула свои перчатки. Кровь просочилась сквозь них, и руки были липкими. Я быстро подошла к капитану Хетнис, быстрее, чем она могла отступить, и ухватилась за ее форменную куртку окровавленными руками. Проволокла ее туда, где лежала переводчик Длайкви, оба врача убрались с нашего пути, и, прежде чем капитан Хетнис успела восстановить равновесие или оказать сопротивление, я швырнула ее на труп. Повернувшись к Кадр Восемь, я велела:

— Приведи священника. Любого, кого удастся найти, подходящего для ритуального очищения и похорон. Если станет говорить, что не пойдет в Подсадье, сообщи, что с готовностью или нет, но пойдет, невзирая ни на что.

— Сэр, — подтвердила Восемь и ушла.

Капитану Хетнис тем временем удалось подняться на ноги с помощью одного из своих вспомогательных компонентов.

— Как это случилось, капитан? Я сказала не применять насилие против граждан, за исключением случаев абсолютной необходимости. — Переводчик Длайкви не была гражданином, но «Меч Атагариса» не мог знать, что они стреляли в переводчика.

— Сэр, — сказала капитан Хетнис. Голос ее дрожал то ли от ярости из-за того, что я только что сделала, то ли из-за того, что она страдала, — «Меч Атагариса» запрашивал базу, и она сказала, что не знает эту особу и у нее нет отслеживающего устройства. Таким образом, она — не гражданин.

— И значит, в нее вполне можно было стрелять, так, что ли? — спросила я. Но, конечно, я сама следовала точно такой же логике столько раз, что и не сосчитать. Однако мне не приходило в голову, что она даже подумать может о том, чтобы стрелять из винтовок здесь, на базе, полной граждан, которая являлась частью Радча долгие века.

Это должно было прийти мне в голову. Я несу ответственность за все, что происходит под моим начальством.

— Капитан флота, — ответила капитан Хетнис, в раздражении и не особенно стараясь это скрыть, — неразрешенные граждане представляют опасность для…

— Это, — сказала я, размеренно, подчеркивая каждое слово, — переводчик Пресгер Длайкви.

— Капитан флота, — сказала база мне в ухо. Я оставила связь с базой включенной, поэтому она слышала, что я говорила. — При всем уважении, вы ошибаетесь. Переводчик Длайкви по-прежнему в своих комнатах в резиденции губернатора.

— Посмотри снова, база. Пришли кого-нибудь, чтобы посмотрели. Капитан Хетнис, начиная с этой минуты ни вы и никто из вашего экипажа или вспомогательных компонентов не будет ходить с оружием на этой базе ни при каких обстоятельствах. Также ни ваш корабль и никто из вашего экипажа больше не войдет в Подсадье без моего прямого разрешения. Подразделение Вар «Меча Атагариса» и его лейтенант вернутся на «Меч Атагариса», как только челнок сможет их забрать. Не говорите, — (она открыла рот, чтобы возразить), — мне ни единого слова. Вы преднамеренно скрыли от меня важную информацию. Вы подвергали опасности жизни обитателей этой базы. Ваши солдаты послужили причиной смерти дипломатического представителя Пресгер. Я пытаюсь придумать причину, почему мне не пристрелить вас на месте. — На самом деле имелось по крайней мере две убедительные причины: два вооруженных вспомогательных компонента, стоящих рядом с капитаном Хетнис, и тот факт, что я в спешке оставила пистолет в своей комнате, тремя уровня ниже.

Я повернулась к владелице чайной:

— Гражданин, — потребовалось особое усилие, чтобы не заговорить моим безжизненным голосом вспомогательного компонента, — не принесете ли мне чаю? Я не завтракала и собираюсь поститься сегодня. — Без слов она повернулась и вошла в свою чайную.

Пока я дожидалась чаю, прибыла губернатор Джиарод. Бросила взгляд на тело переводчика Длайкви, на капитана Хетнис, заляпанную кровью, стоящую безмолвно возле вспомогательных компонентов «Меча Атагариса», сделала вдох и затем изрекла:

— Капитан флота, я могу объяснить.

Я посмотрела на нее. Затем отвернулась и увидела, как владелица чайной ставит чашку с чайной кашицей на землю в метре от того места, где я стояла. Поблагодарив ее, я шагнула, чтобы взять чашку, и заметила отвращение на лицах капитана Хетнис и губернатора Джиарод, когда, держа ее обнаженными, окровавленными руками, стала пить.

— Вот как это будет, — сказала я, выпив половину густого чая. — Будут похороны. Не говорите мне о том, чтобы держать это в тайне, или о панике в коридорах. Будут похороны — с приношениями, и соответствующими символами, и трауром для каждого члена администрации базы. Тело будет храниться в отсеке временной приостановки жизнедеятельности, чтобы, когда Пресгер придут за переводчиком, они могли взять его и сделать то, что делают с мертвыми телами. А сейчас «Меч Атагариса» сообщит мне, когда в последний раз видел эту стену без надписи, а затем база назовет мне каждого, кто останавливался перед ней до той минуты, пока я не увидела ее. — База могла не видеть, писал ли кто-нибудь, но она знала, где находятся все, и я подозревала, что очень немногие люди, помимо самого автора надписи, стояли рядом со стеной в этот временной промежуток.

— Прошу наивысшего снисхождения капитана флота. — Капитан Хетнис осмелилась, вопреки благоразумию, обратиться ко мне. — Это уже сделано, и служба безопасности арестовала ответственную за это особу.

Я приподняла бровь. Удивленная. Исполненная скептицизма.

— Служба безопасности арестовала Раугхд Денчи?

Теперь поразилась капитан Хетнис.

— Нет, сэр! — возразила она. — Не знаю, почему вы предположили, что гражданин Раугхд станет заниматься чем-то подобным. Нет, сэр, это могла быть только Сирикс Одела. Она проходила здесь утром по пути на работу и останавливалась довольно близко к стене секунд на пятнадцать. Более чем достаточно, чтобы написать это.

Если она проходила здесь по пути на работу, она живет в Подсадье. Большинство обитателей Подсадья — ичана, но это самирендское имя. И знакомое мне.

— Эта особа работает в Садах, наверху? — спросила я. Капитан Хетнис жестом выразила согласие. Я подумала об особе, которую встретила, когда появилась здесь впервые, а потом обнаружила стоящей в озере в Садах и страдающей от одной мысли о том, чтобы разозлиться. Невозможно, чтобы она это сделала. — С чего это самиренд станет писать ксхайский лозунг радчаайским алфавитом? Почему бы ей не написать его на лиосте, раз она самиренд, или на расваре, который могут читать здесь больше людей?

— Исторически, капитан флота… — начала было губернатор Джиарод.

Я оборвала ее:

— Исторически, губернатор, довольно много людей имеют серьезные основания возмущаться аннексией. Но именно здесь, именно сейчас никто из них не извлечет никакой выгоды из более чем символического мятежа. — И так уже несколько веков. Никто из местных, ценящих свою жизнь, не говоря уже о жизнях всех остальных в Подсадье, не стал бы писать тот лозунг на стене. Я уверена, здесь каждый знает, как отреагирует на это администрация базы. — Создание Подсадья было, несомненно, непреднамеренным, — продолжала я, в то время как «Милосердие Калра» показал мне короткой вспышкой, как Калр Восемь строго говорит с младшим священником, — но, поскольку это принесло вам пользу, вы говорите себе, что состояние, в котором оно находится, также справедливо и правильно. — Это неизменная триада: справедливость, правильность и польза. Они не могли, в теории, существовать отдельно. Ничто справедливое не было неправильным, ничто полезное не было несправедливым.