Слуги меча

— Невежественный олух, — заметила Сеиварден, после того как «Меч Атагариса» завершил сеанс связи. — И чему только учат сейчас офицеров?

Доктор повернулась к ней:

— Я что-то упустила, лейтенант?

— Это же отсек для хранения запасов военного челнока нотаи, — ответила Сеиварден. — Ты в самом деле его не узнала?

Радчааи часто говорят о Радче так, будто в нем только один вид людей, которые говорят на одном языке, — радчааи. Но сфера Дайсона — это обширное пространство. Даже если Радч начался с единого населения, говорящего только на одном языке (а это было не так), это не закончилось бы таким образом. Многие из кораблей и капитанов, которые противостояли экспансии Анаандер, были нотаи.

— Нет, — ответила врач. — Я его не узнала. По мне, так он не очень похож на нотайский. И это на самом деле не выглядит как отсек для хранения. Однако смотрится очень старым.

— Мой клан — нотаи. Был. — Клан Сеиварден был поглощен другим за ту тысячу лет, что она провела в состоянии анабиоза. — Однако мы были лояльны. У нас имелся старый челнок, оставшийся с войн, пристыкованный в Инаисе. Люди прибывали отовсюду, чтобы на него посмотреть. — Воспоминание об этом, должно быть, оказалось неожиданно ярким и отчетливым. Она сглотнула, чтобы внезапное ощущение утраты не отразилось на ее голосе. — Как нотайский корабль прорвался в Призрачный шлюз? Те сражения проходили далеко отсюда.

Корабль показал Сеиварден и врачу изображения челноков того типа, о котором говорила Сеиварден.

— Да, как эти, — отметила Сеиварден. — Покажи нам отсек для хранения.

Корабль исполнил.

— На нем надпись, — сказала врач.

— Видишь? — Сеиварден нахмурилась, разбирая слова. — Видишь… что-нибудь?

— Божественная Сущность Восприятия, — сказал корабль. — Один из последних потерпевших поражение в тех войнах. Сейчас это музей.

— Не выглядит особо по-нотайски, — заметила доктор. — За исключением надписи.

— А надпись на этом, — сказала Сеиварден, указывая на изображение того, что вышел из Призрачного шлюза, — вся сожжена.

— Корабль, ты и в самом деле его не узнал?

Корабль ответил одновременно и врачу, и Сеиварден:

— Не сразу. Мне чуть меньше тысячи лет, и я никогда не видел нотайских кораблей непосредственно. Но если бы лейтенант Сеиварден не опознала его сама, я бы сделал это в течение нескольких минут.

— Ты бы сделал это, — спросила врач, — если бы мы доверились «Мечу Атагариса»? — И затем ей пришла в голову новая мысль. — А мог «Меч Атагариса» не узнать его?

— Вероятно, так и было, — сказала Сеиварден. — В противном случае он наверняка сказал бы своему лейтенанту.

— Если они оба не лгут, — заметила Экалу, слушавшая все это время из кают-компании. — Ведь они поворачивают сейчас назад, чтобы подобрать обломок, который могут также и пометить, и дать возможность кому-то еще позаботиться о нем.

— В этом случае, — заметила Сеиварден, — они полагают, что «Милосердие Калра» его не узнает. Что не кажется мне осмотрительным допущением.

— Я не отваживаюсь предположить, какого мнения «Меч Атагариса» о моем интеллекте, — изрек корабль.

Сеиварден усмехнулась.

— Доктор, попроси «Меч Атагариса» сообщить нам, что они выяснят, когда осмотрят этот… обломок.

В конечном счете «Меч Атагариса» ответил, что не обнаружил ничего интересного и впоследствии уничтожил отсек.

Дом гражданина Фосиф оказался самым большим из трех зданий, длинным двухэтажным сооружением с балконами, из полированного камня с черными и серыми прожилками и — то тут, то там — синими и зелеными пятнами, мерцавшими в меняющемся свете. Он стоял за широким прозрачным озером с каменистыми берегами и потрепанным деревянным причалом, возле которого была пришвартована маленькая изящная лодка со свернутыми белыми парусами. Вокруг высились горы, берег озера окаймляли мох и деревья. Чайная плантация — я видела ее, когда мы подлетали: извивающиеся бархатистые зеленые полосы, бегущие по склонам гор и вокруг обнажений черного камня, — пряталась за гребнем горы. Температура воздуха была 20,8 градуса по Цельсию, легкий и приятный ветерок доносил запах листьев и холодной воды.

— Мы на месте, капитан флота! — воскликнула гражданин Фосиф, выходя из своего флаера. — Мир и спокойствие. В других обстоятельствах я бы предложила рыбалку на озере. Катание на лодках. Подняться в горы, если это вам нравится. Но даже просто находиться здесь приятно. За главным зданием — отдельная баня, напротив того места, где вы сейчас стоите. Большая ванна — по крайней мере человек на двенадцать, много горячей воды. Это постройка ксхаи. Варварски роскошная.

Раугхд подошла и встала рядом с матерью.

— Напитки в бане! С этим ничто не сравнится после долгой ночи. — Она ухмыльнулась.

— Раугхд удается устроить долгие ночи даже здесь, — весело заметила Фосиф, пока подходили капитан Хетнис и ее вспомогательный компонент «Меча Атагариса». — Ах, вернуть бы молодость! Но пойдемте же, я провожу вас туда, где вы расположитесь.

Сине-зеленые пятна в камне здания вспыхивали и гасли, по мере того как менялся угол, под которым мы на него смотрели. Вокруг другой стороны дома шла широкая полоса плоских серых камней, густо поросших мхом в тени двух больших деревьев. Слева тянулся овал низкого строения, ближняя длинная сторона — из дерева, ближний торец и, предположительно, дальняя длинная сторона — из стекла.

— Баня, — сообщила Фосиф, указав на нее рукой. По другую сторону покрытого мхом камня, дальше по дороге, которая шла через гребень горы и вниз, к дому у озера, стояло еще одно здание, из черного и сине-зеленого камня, двухэтажное, но меньше, чем главное, и без балконов. Вдоль всей его стороны, обращенной к нам, шла терраса; под большим деревом, увитым виноградными лозами, стояла группа людей, ожидавших нас. Большинство из них было одето в рубашки и брюки или юбки, которые выглядели так, словно их кропотливо соорудили из разодранных брюк. Ткань, некогда ярко-синяя с зеленым и красным, выцвела и износилась. Все люди были без перчаток.

Их сопровождала особа, одетая в ожидаемые и общепринятые куртку, брюки и перчатки, плюс немного драгоценностей. По ее чертам я предположила, что она — самиренд-надсмотрщик. Мы остановились в каких-нибудь трех метрах от этой группы, в тени широкого дерева, и Фосиф сказала:

— Только для вас, капитан флота, поскольку я знала, что вы бы хотели услышать, как они поют.

Надсмотрщик отвернулась и сказала собравшимся людям:

— Давайте пойте. На радчааи. Медленно и громко.

Одна из старших в группе наклонилась к особе, стоящей рядом, и сказала на дельсиге:

— Я же тебе сказала, что это не та песня. — Последовало несколько жестов и несколько слов шепотом под взглядом взволнованной надсмотрщицы, которая, видимо, не понимала причины задержки, затем раздался коллективный вдох, и они запели: «О вы, живущие под защитой бога, живущие всю свою жизнь в его тени». Я знала ее, каждую строку и каждый куплет. Большинство вальскаайцев, говорящих на дельсиге, пели ее на похоронах.

Это было сделано, чтобы утешить нас. Даже если они не знали причину нашего приезда, они не могли не заметить наши — мою и капитана Хетнис — выбритые головы и траурные полосы на лицах. Эти люди не знали нас; вполне возможно, не знали, кто умер. Мы представляли те силы, которые их завоевали и, вырвав из родного мира, отправили трудиться здесь. У них не было причин проявлять заботу о наших чувствах. У них не было причин считать, что кто-либо из нас достаточно знает дельсиг, чтобы понять слова. Они не могли предполагать, что мы поймем смысл их песни, даже понимая слова. Такие произведения преисполнены символической и исторической значимости, несут огромный эмоциональный заряд — но только для того, кто осознает эту значимость.