Служанка

Я смотрела на нее, пытаясь понять, что происходит и кто эта леди? Видимо, девушка занималась тем же.

– Что это за женщина? – подойдя ближе, настороженно спросила она. Ее тонкие брови чуть нахмурились, а в красивых голубых глазах застыло недоумение. – Ну, чего ты молчишь, дорогой? Зачем ты впустил в наш дом эту оборванку?

В наш дом? Дорогой? Я вопросительно посмотрела на своего бывшего жениха, требуя от него объяснений, но ответил он не мне.

– Ланица, успокойся. Тебе вредно волноваться, – взяв девушку под руку, тихо сказал Дамир. На лице его появилось непривычно заботливое выражение. И глаза изменились – в них была нежность. – Это знакомая бывшей хозяйки, она приехала из Эрца, не зная, что леди Скерци уже почти два года как нет в живых.

Создательница... Дамир говорил что-то еще, но я не слышала, оглушенная его словами. Матушка умерла… Умерла. Ее больше нет. Моей доброй, светлой и бесконечно любимой матушки больше нет… Сердце отказывалось в это верить. Не может Создательница быть так безжалостна! За что она отобрала у меня всех, кого я любила? Почему не дозволила даже попрощаться?

Перед глазами все поплыло.

– Элиния, ты слышишь меня? – пробился сквозь пелену боли голос Дамира. – Тебе есть, куда пойти?

Я с трудом покачала головой. Некуда мне идти. И не к кому. Все. Больше у меня никого не осталось. Никого...

– Дамир, ты ведь не собираешься оставлять ее в нашем доме? – донесся до меня громкий шепот Ланицы.

– Успокойся, дорогая, – тихо произнес Дамир. – Иди в спальню и ложись, я все улажу.

Он осторожно подтолкнул жену к лестнице.

– Не задерживайся, – с намеком сказала Ланица, окинув меня настороженным взглядом. – И денег ей не вздумай давать, а то знаю я таких – так и норовят свои беды на чужие плечи переложить.

Она говорила что-то еще, но я не вслушивалась в сердитую речь, наблюдая за всем словно со стороны. В голове билась только одна мысль – матушка умерла… Перед глазами стояло ее нежное лицо, лучистые глаза, сдержанная улыбка, тонкие пальцы, в которых мелькала игла... В ушах звучал тихий напевный голос с легким анатолийским акцентом. Как же так? Моя мама была такой молодой, вирош ее жизни еще и за середину не перевалил! Отчего она умерла? Что с ней случилось?

– Идем, нужно поговорить, – дождавшись, пока Ланица скроется наверху, сказал Дамир.

Я только вздохнула. О чем нам разговаривать? О том, что кузен и бывший жених унаследовал дом моей матери? Или о том, что он собирается делать дальше?

– Ты ведь понимаешь, что тебе нельзя здесь оставаться? – спросил Дамир, едва мы оказались в кабинете. – Нет, я тебя не гоню, сегодня можешь переночевать, но завтра утром ты должна уйти. Пойми, Элиния, у меня есть обязательства. Я служу в Совете, моя жена ждет ребенка, нам не нужны неприятности. Если кто-то узнает, что я помог беглой преступнице…

Он не договорил. Хмуро посмотрел на меня и наморщил лоб, раздумывая, как поступить. А я глядела на кузена и думала о том, что он вполне способен выставить меня на улицу прямо сейчас, не дожидаясь утра. Мысли эти были вялыми, они ничего не будили в душе – ни обиды, ни возмущения, ни ненависти. Все это не имело значения по сравнению с тем, что моей любимой матушки больше нет на этом свете. Какая разница, где ночевать? Нет, попадаться на глаза ночным стражам не хотелось, благоразумие подсказывало дождаться рассвета и уже тогда незаметно уйти, но я не могла сейчас сосредоточиться ни на чем, кроме одного. Матушка. Моя милая, любимая матушка...

– Ладно, утром решим, что с тобой делать, – придя к какому-то решению, сказал Дамир. – А пока можешь поспать тут на кушетке.

Я посмотрела на него и горько усмехнулась. Бросил подачку, словно нищенке…

Кузен, видимо, понял мой взгляд. Он как-то неловко дернул плечом, а потом подошел ко мне вплотную и тихо спросил:

– Осуждаешь?

Пальцы его снова коснулись моей щеки, но я отстранилась.

– Осуждаешь, – кивнул Дамир. – Праведницей себя считаешь. Ты вся такая невинная страдалица, а мы – так, грязь под ногами? Да только куда тебя твоя праведность привела?

Он криво усмехнулся и сунул руки в карманы штанов.

– А ведь я любил тебя, Элиния. Когда ты в тюрьму попала, места себе не находил, чуть с ума не сошел. И сейчас ведь, как увидел, так в душе все вспыхнуло, хотя столько времени прошло…

Он покачал головой, и в глазах его мелькнуло сожаление и что-то еще, чего я не смогла понять.

– Кстати, этой твоей старухи тоже больше нет, – уже другим тоном добавил он. – Померла. Некому больше людям головы дурить. Хоть и говорят, что мертвых только добром поминать нужно, но туда ей и дорога, вместе с ее обережной ересью.

Я вскинула голову, вглядываясь в повзрослевшее лицо бывшего жениха. Вот, значит, как он запел! Ересь… А ведь когда-то гордился, что я особой магией владею, и перед Паницей заискивал, благословения ее просил.

– Что? – понял мои мысли Дамир. – Глупый был, верил во всякие бредни.

Я горько усмехнулась. А теперь, выходит, поумнел? На имперцев работает, новую веру принял… Да, хорошо же мой бывший жених устроился.

– Вот через этот твой характер поганый у нас и не получилось ничего, – будто услышав мои слова, сказал Дамир. – Как была слишком правильной, так и осталась.

Я не отреагировала на его речи. Подняла взгляд и попыталась знаками выяснить, что с матушкой случилось.

– Когда ты сбежала, ее дознаватели допросами замучили, все выясняли, кто тебе помог. Вот она и не выдержала, после очередного вызова в Тэрн слегла, да так больше и не встала.

Я сжала кулаки, пытаясь сдержать накатившую боль. Бедная маменька! Это я в ее смерти виновата. Из-за меня она с жизнью рассталась раньше срока…

– Дом, как видишь, мне достался, по–родственному, – хмуро добавил Дамир. – Надеюсь, у тебя хватит ума не пытаться его вернуть? Твое дело так и не закрыли, стоит тебе появиться в Совете, как первый же стражник дознавателям сдаст.

Это я и без кузена знала. Права Дамира можно было бы опротестовать в суде, но соваться туда бессмысленно. Старое здание городского совета напрямую соединено с Тэрном – главной краверской тюрьмой. А там для меня завсегда местечко найдут, можно даже не сомневаться.

– Вот видишь, ты сама все понимаешь, – кивнул Дамир. Глаза его нехорошо блеснули. – Веди себя тихо, – усмехнулся он и вышел из комнаты, оставив меня одну, а я проводила его взглядом, медленно подошла к письменному столу и провела рукой по деревянной столешнице.

Когда-то этот стол стоял в просторном кабинете нашего прежнего особняка. Я словно воочию увидела сосредоточенного отца, разбирающего бумаги, его красивое лицо и длинные темные волосы, небрежно стянутые в хвост, ощутила крепкий аромат краденского табака и услышала солидный бой огромных напольных часов, что стояли в простенке между окнами. Когда мы с матушкой переезжали, часы пришлось оставить, потому что в новом доме для них было слишком мало места. А папенька их любил. Помню, когда я была совсем маленькой, он часто брал меня на руки, останавливался напротив большого, украшенного золочеными фигурками циферблата, и вполголоса напевал колыбельную. А часы степенно басили, вплетая свой мягкий бой в слова немудреной песенки. Потом папенька относил меня детскую, к няне, и вскоре туда приходила матушка, чтобы поцеловать меня и пожелать доброй ночи. Я словно вживую ощутила прикосновения ее теплых рук, увидела склоненную надо мной фигуру, и даже золотую подвеску разглядела, в виде маленькой птички. Душа плакала, а слез не было.