Служанка

– Хорошее дело, дан Костич, – расплылась в улыбке баба, но в черных глазах ее мелькнула зависть.

– Я так хозяйке и сказал, – не замечая этого, довольно кивнул мужик. – Чем наша корчма хуже других? Будем новые порядки заводить. Тем более что хозяин Стобарда вернулся, а за ним и воины его подтянутся, а те к заморским винам привычные. Нет, нашу ратицу они тоже уважают, но мы ж не без понятия, разбаловались они там, по заграницам, затребуют какое-нибудь Моз-де-Ларе, а мы им: – «вот, пожалуйте, милостивые даны!». Все честь по чести.

– Люди бают, что арн войско собирает, на императора войной идти, – негромко, почти заговорщически, сказала баба. – Земли предков отбирать.

– Брешут, поди, – махнул рукой толстяк.

– Да? А у нас вчера целый отряд стражников останавливался, дорогу на Стобард спрашивали, сказали, к лорду Крону на службу наняты. А зачем ему войско, ежели не для войны?

Я затаила дыхание.

– Ну, то не наше дело, – снова утирая потное лицо, пропыхтел толстяк. – Господар сам знает, для чего ему воины занадобились, – он сунул платок в карман и добавил: – Прощевайте, дана Боженка, пора мне.

– Чистого пути, дан Костич, – напевно произнесла баба, провожая соседа недобрым взглядом.

Дан причмокнул, понукая лошадь, бричка со скрипом тронулась с места, и я решилась. Подбежала к толстяку и жестами попросила меня подвезти.

– Куда тебе? – спросил тот. – До самого Мардиса?

Я закивала.

– А деньги у тебя есть?

Я достала ньер.

– Ну, залазь, – согласился мужик. – Вместе всяко веселей, чем одному.

Он улыбнулся и поправил свою шляпу.

– Да и места у меня много. Не стеснишь.

Я быстро забралась в повозку, та бодро покатила по пыльному тракту и вскоре Брод скрылся за поворотом.

***

К Мардису мы подъехали поздним вечером. Всю дорогу возница развлекал меня рассказами о своем постоялом дворе, о хозяйке, оставшейся дома с тремя детьми, о старшем сыне, что на заработки в Ирдень подался, о свинье, которая накануне опоросилась и пяток отличных свинок принесла. Я слушала его, но мыслями была далеко. В Белвиле. Я думала о том, что сейчас в замке происходит, чем арн занят, уехала ли его гостья или лорд Штефан ее хозяйкой своих земель оставил? А еще о ночи той, что меня до небес вознесла, а потом жизнь надвое расколола. И так больно на душе от этих воспоминаний было, что хоть плачь. Только вот слезами ничего не исправить, это я уже давно поняла, потому и крепилась.

– Тебя где высадить? – спросил дан Костич, когда мы миновали городские ворота.

Я знаками показала, что сойду прямо здесь.

– Что, на окраине? – удивился дан.

Я кивнула.

– Ну что ж, дело хозяйское, – крякнул дан Костич. – Да ладно, спрячь ты свои гроши, – отказался он, когда я протянула ему ньер. – Я с них не разбогатею, а тебе пригодятся. Это я специально при Боженке про деньги спросил. Послал же Скарог соседку – первая сплетница в Броде, растрезвонит по городу, что дан Костич девиц катает, знамо за какие услуги, потом не отмоешься.

Он усмехнулся, а я приложила ладонь к сердцу. Все-таки милостива ко мне Создательница, сколько добрых людей послала! Считай, за всю дорогу я только шесть ньеров потратила.

– Береги себя, девочка, – неожиданно серьезно сказал дан и осенил меня знаком, отводящим беду. – Пусть пути твои будут легкими.

Я поклонилась, дан Костич тронул свою лошадку, и бричка загрохотала по каменной мостовой. Она удалялась в сторону центральной площади, а я смотрела на нее и думала о том, что прежняя жизнь закончилась и ее уже не вернуть. Назад пути нет. И так горько стало. Снова алые глаза привиделись, зверь непокорный, из них выглядывающий, крупные руки, умеющие быть удивительно нежными…

Создательница! Почему я не могу выкинуть арна из своего сердца? Отчего трепещу вся, стоит только вспомнить, как он над моим телом властвовал?

И зачем терзаю себя этими воспоминаниями? Разве ж от того, что я все время думаю об арне, что-то изменится?

Я утерла повлажневшие глаза и решительно свернула на Урден-нье – улицу гончаров. Когда-то давно мы с Паницей навещали ее старого знакомого, и она мне сказала, что, в случае нужды, я всегда могу к нему обратиться. Вот сейчас я и решила зайти к дану Скревцу, и попроситься на ночлег. Заодно и о наставнице расспросить. Неспокойно у меня на сердце было, все казалось, что не просто так Паница никаких вестей не шлет.

Дом дана Скревца нашла быстро. Он выделялся высокой, сложенной башенкой крышей и сказочными глиняными фигурками, охраняющими крыльцо. Тут были и крылатые драконы, и диковинные птицы, и стоящие на хвостах змеи. Я дернула веревку звонка и прислушалась. В доме раздался мелодичный перезвон колокольчиков, а следом в окнах второго этажа мелькнул свет.

– Ну, кого там ещё принесло? – послышался ворчливый голос. – Ночь-полночь, а им не спится, так и шастают!

Я задрала голову и увидела высунувшуюся из открытых створок физиономию дана Скревца. Вид у гончара был недовольным и заспанным, а из-под белого ночного колпака торчали взлохмаченные седые волосы.

– Кто такая? – прищурившись, спросил дан.

Я скинула с головы капюшон и скрестила пальцы, надеясь, что гончар узнает знак обережников и сумеет меня вспомнить.

– Ох ты ж, Мать-Создательница! – охнул дан Скревц и тут же исчез из окна, чтобы через несколько минут распахнуть дверь и втянуть меня внутрь.

– Элиния? – неверяще спросил он. – Девочка, ты откуда здесь?

Я попыталась знаками объяснить, что вернулась домой.

– Вот уж неожиданность, – пробормотал старик и коснулся моего лица скрюченными пальцами, провел ими по лбу, по щекам, словно не доверял собственным глазам и хотел убедиться, что это действительно я. – И совсем не изменилась. Повзрослела только.

Я знаками спросила, давно ли он с Паницей встречался.

Старик как-то странно посмотрел на меня и закашлялся. А потом молча взял за руку и потянул на кухню.

– Ты садись, – суетился он, усаживая меня за стол и доставая из буфета накрытую льняной салфеткой тарелку. – Голодная, небось? Вот, покушай, а я пока чай заварю. Мята в этом году душистая как никогда уродилась, – не глядя на меня, говорил дан, продолжая кружить по кухне.

А у меня в душе что-то свербело, скреблось, неприятности чуяло. Не выдержав неизвестности, я ухватила дана Скревца за руку и заставила посмотреть мне в глаза. Тот без сил опустился на стул и устало вздохнул.

– Нет больше Паницы, Элиния, – грустно сказал он, и я увидела, как из его чистых, похожих на детские, глаз потекли слезы. – Погубили ее имперцы проклятые.

Дан Скревц всхлипнул и утер дрожащей рукой мокрые щеки, а у меня внутри будто заледенело все. Как же так? Не могла Паница умереть! И при чем тут имперцы?

Я требовательно посмотрела на дана.

– Давно они на обережников злобились, – пояснил тот, – ревновали, что люди за старую веру держатся и Паницу за святую почитают, вот злоба их и нашла выход – подожгли они монастырь. Ночью, с разных сторон одновременно магические огнива кинули. Сестры как раз в храме молились, когда все вокруг заполыхало. Никому спастись не удалось. Паницу у статуи Создательницы потом нашли, коленопреклоненной. Не тронул ее огонь, как живая осталась, даже волосы не сгорели.