Служанка

Сам не помню, чтобы из меня когда-то такой поток помоев лился. Не знаю, что еще бы мое взбешенное Эго выдало, но мощная оплеуха меня остановила. Маленькая аккуратная ручка обладала, как я уже успел убедиться, знатной ударной силой. От резкой неожиданной пощечины у меня аж голова дернулась.

Отшвырнув очки, очевидно, что б отчетливо были видны молнии, сверкающие в ее глазах, как разъяренная тигрица, девчонка сжала кулаки и, видно было, что она усилием воли удерживается, чтобы не отвесить мне еще одну затрещину.

— Я продажная?! А вы с папенькой еще хуже продажных! Вы настоящие, первосортные подлецы, которые готовы переступить через все и урвать, как мерзкие гиены, все что получилось урвать! Вы оба негодяи и подонки, воры и настоящие сволочи! Я, как дура, надеялась, что вы, Барин, не в курсе папашиных дел! А вы еще хуже! Мерзавец, способный пустить по миру семью!

Под конец этой ошеломительной речи голос ее сорвался, и она убежала из кабинета, снова загнав меня в ступор.

Она убежала. А я продолжал стоять столбом. Моя интуиция и здравый смысл схлестнулись сейчас в безжалостной рукопашной схватке. Открытый сейф и моя пылающая щека, словно дурацкий Тяни-толкай, раздирали меня в разные стороны. Факт и эмоции.

Захлопнув сейф, я пошел за сигаретами. Нервы, словно оголенные провода, искрили и грозили превратить меня в обугленное чучело. Определенно, я «пошел по наклонной». Удовлетворяю свои потребности непотребным способом, курю. Правда, теннисом занимаюсь.

Я вышел на террасу и глубоко, до ломоты в легких затянулся. Похоже, я надеялся, что дым приглушит мои бушующие эмоции и даст возможность размышлять здраво.

Несомненно, я уже сейчас должен был указать девчонке на дверь без выходного пособия. Но, кроме оплеухи, отвешенной от чистого сердца и удержавшей меня от принятия такого решения, был еще один момент, который, как комар ночью, надоедливо звенел и не давал расслабиться и поверить рассудку.

За первой сигаретой вторая, за второй третья. Какого черта? Пойти и еще раз задать все нужные вопросы?! И словно, по мановению волшебной палочки, за одним здравым решением пришел инсайт. Я вдруг вспомнил разговор с мамой перед тем, как ее отправить на Кипр.

«Славинская сказала, что мой муж подлец и мерзавец, и она не хочет иметь ничего общего со мной!» — вот ее слова.

Я тогда отнес это насчет нарушения супружеской верности и прочих последствий, зная тонкую душевную организацию Славинской. И Анна выкрикнула то же самое, только уж меня никак нельзя обвинить в том, что я сын подлеца, бросившего жену ради молоденькой шлюшки. Это полный абсурд, к тому же не имеющий никакого отношения к сейфу.

Окончательно осознав, что кроме Анюты, никто не поможет понять, я двинулся к ней в комнату. Вошел без стука, из каких — то хулиганских побуждений. Просто хотел застать ее врасплох

Сердце, словно пойманный в капкан зверек, заметалось, сжалось от боли и сожаления. Обернувшись на звук открываемой двери, она вздрогнула и воинственно задрала подбородок, словно маленький взъерошенный воробей, готовый дать отпор врагу.

Аня переоделась и, видимо, уже приготовилась к изгнанию. О чем свидетельствовал открытый чемодан, лежавший на полу. К тому же вся кровать представляла собой лоток барахольщика. Каждая ее вещь лежала отдельно, очевидно, чтобы ее можно было осмотреть. Я испугался, что сейчас она еще раз бросит мне обвинение и уничижительным тоном потребует провести досмотр. И если это случится — доверие уже не восстановить.

Черт! Здравый смысл попятился, понимая, что сейчас опять окажется в дураках, и я, чтобы не дать ей подвести черту презрения, просто отдался чувствам.

В один шаг преодолев расстояние, разделяющее нас, не дав ей опомниться, я обхватил ее руками и крепко прижал к себе.

Не ожидавшая такого поворота, Анюта испуганно охнула, и как загипнотизированный кролик, замерла.

«Глупенькая девочка, мы сейчас во всем разберемся», — едва удержался, чтоб не сказать вслух. Проведя одной рукой по спинке, натянутой, как струна, поднялся вверх и обхватил ее затылок, прочно зафиксировав его.

И только она приоткрыла рот, чтобы выкрикнуть еще какое-нибудь оскорбление, я ворвался в него, как наглый завоеватель. Сладкие, мягкие, чувственные губы оказались бессильны против моего вторжения. Девочка еще попыталась их сжать и вывернуться из моих объятий, но лишь сильней меня раззадорила. Тягаться со мной — это все равно, что с медведем. Я не оставил ей ни малейшего шанса. И я знаю, что так правильно, что это единственный верный шаг. И это понимание растеклось горячей волной по телу, будоража, волнуя кровь и заставляя сердце работать в аварийном режиме.

Остатки разумности улетучились, как эфир, и с наслаждением захватил власть над перепуганной малышкой. По тому, как после первого глубокого проникновения моего языка, она выгнулась, с удвоенным напором накинулся на ее губы. Сминать, втягивать, ласкать, слегка прикусывать — этот сумасшедший танец завоевания кружил голову, опалял дыхание и снова утверждал, что так и нужно. На миг выпустив ее губы, я приник голодным поцелуем к ее нежной шейке. К той самой вожделенной голубой жилке. И моя маленькая преступница откинула голову, шумно выдохнула и снова подставила губы, выпрашивая горячую ласку.

И я давал эту ласку, и от каждого проникновения в горячую, манящую сладость ее рта чувствовал, как прокатывается от горла к паху одна волна желания за другой. Пресловутая химия, когда искрит и отдается острыми импульсами в каждой клеточке.

Глава 28

Ненормальный, сумасшедший! Я потеряла дар речи, потеряла ориентацию в пространстве и времени. И тело, и мозг будто перестали быть моими. Короткое замыкание от первого же прикосновения его губ, и я чувствую себя звездной пылью, разлетевшейся по всей Вселенной искрящимися точками. Наверно, именно это имеют в виду, когда говорят: «Случилась химия».

Только что я ненавидела его сильней, чем папашу, а сейчас, словно дикая лошадь, укрощенная опытной рукой, смирно стою. Нет, я не просто стою смирно, я по-настоящему растекаюсь в его объятиях безвольной, безумно счастливой субстанцией, готовой подчиняться и не сопротивляться. И как можно ему сопротивляться, когда каждый миллиметр кожи чувствует себя согретым тем опаляющим жаром, который прокатывается по телу от его поцелуев?

Я задыхаюсь от блаженства, но где-то плавает мысль, которая хочет, но никак не может достучаться к моему утонувшему в неизведанных ощущениях мозгу. Благо Тимофей отрывается от моих губ, и я, наконец, могу дышать самостоятельно, но не могу отказаться от этого безумства, снова ищу его губы, хотя в голове уже чуть-чуть проясняется.

Набираюсь мужества, чувствуя себя предательницей по отношению к своему телу, упираюсь в его грудь и пытаюсь четко задать вопрос.

На самом деле едва получается только громкий шепот.

— Что это значит?

Но ответа пришлось ждать. Этот садист прошелся губами по лицу, сначала сладко втянул в рот мочку уха, затем прикусил ее, вызвав у меня горячий спазм внизу живота. Огладил ладонями спину, но благоразумно остановился там, где кончается спина и начинается то место, за посягательства на которое кое-кто уже получил.