Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

Какое же было наше огорчение, когда, приехав в Узун-Аду, узнали, что поезд ушел вчера вечером и придет обратно в Узун-Аду только через трое суток. Выругавши про себя бакинское агентство общества «Кавказ и Меркурий» за его неосведомленность, помирились с участью, нас ожидавшей: спать на полу станции без всяких удобств и питаться тем, что дадут в железнодорожном буфете, содержимом каким-то грязным армянином.

Спросили в буфете: «Что у вас есть свежее?» Армянин отвечал: «У нас все свежее, а сегодня готовили котлеты и филе с соусом мадера». Остановились на последнем блюде. Подали в довольно грязном мельхиоровом сотейнике, моющемся, нужно думать, небрежно из-за недостатка горячей воды и рабочих рук. В сотейнике лежало мясо, с верхом покрытое так называемым соусом мадера, от которого шел запах разных кухонных трав и приправ всех терминологий, но запах от испорченного мяса покрывал все запахи острых специй соуса. Мы не решились есть, пришлось довольствоваться чаем и теми запасами, что взяли с собой на всю дорогу, не рассчитывая на эту случайную остановку.

Спали на полу станции, постелив шубы с мехом из длинных волосатых овчин; по уверению опытных людей еще в Москве, такие меха предохраняют от укусов тарантул и скорпионов, изобилующих в Азии, не выносящих запаха овчин и удаляющихся от них подальше.

Пребывание в Узун-Аде в течение трех суток было крайне тяжело и неприятно, если бы не знакомство с некоторыми интересными личностями, особенно с одним из железнодорожных служащих, бывшим ранее офицером, совершившим поход при завоевании Закаспийского края. Благодаря его рассказам о жизни в Средней Азии и о всех переживаниях похода и его трудностях, время прошло как-то незаметно.

Из Узун-Ады мы поехали вместе с ним; он возвращался на постоянное свое место жительства в Самарканд, и эта скучная, пыльная, без радостных ландшафтов дорога прошла довольно приятно.

Он знал и помнил М. А. Хлудова, о котором я уже писал, и известного богатыря Громова, занимавшего должность артельщика от интендантства; Громов за свою удаль и необычайную храбрость получил в этом походе Георгиевский крест, не будучи военным, за оказанные им какие-то громадные услуги, спасшие отряд войск 3 .

35-3

Александр Егорович Громов, в 1870-х гг. служивший приказчиком у М. А. Хлудова, стал поставщиком продовольствия, фуража и вьючных верблюдов для войск во время Ахалтекинской экспедиции М. Д. Скобелева в 1880–1881 гг. См.: Добросмыслов А. И. Ташкент в прошлом и настоящем: Исторический очерк. Ташкент, 1911. С. 376–377; Верещагин В. В. На войне в Азии и в Европе. СПб., 1894. С. 330.

Проезжая мимо разрушенной крепости Геок-Тепе 4 , бывший офицер рассказал интересный случай: отряд русских войск в количестве 2000 человек подходил к крепости, измученный трудностью похода в песках, жарой и недостатком воды. Около крепости было сосредоточено до 60 тысяч человек храбрых туркмен, великолепных лихих наездников. Про туркмен рассказывали, что они своей храбростью и своим свирепым видом наводили панику на пограничных с ними соседей, как, например, на хивинцев: так, один туркмен — бывали случаи — забирал 100 человек и отводил в плен. Офицер приписывал чуду, что туркмены, будучи в таком количестве, не бросились на отряд русских и не уничтожили его, а поспешили укрыться в крепости Геок-Тепе, что их и погубило.

35-4

Укрепление Геок-Тепе у предгорий Копетдага было взято штурмом 12 января 1881 г. отрядом генерала М. Д. Скобелева, что имело следствием присоединение к России Ахалтекинского оазиса и других закаспийских территорий.

Русские повели подкоп под стены крепости, чтобы взорвать их. Один из русских дезертиров, татарин, старался объяснить туркменам значение подкопа, но его туркмены объяснили по-своему, предполагая, что будет проделана дыра в крепость и русские войска поодиночке будут проходить в крепость, а им легко будет каждого поодиночке уничтожить, не подвергая себя опасности. По взятии крепости пленные туркмены рассказывали об этом.

Этот бывший офицер кроме своих рассказов был нам полезен еще тем, что давал разные практические советы: так, указывал те станции, где можно получить борщ, изготовляемый предприимчивыми хохлушками, женами железнодорожных сторожей, куда при остановке поезда нужно было стремительно бежать, чтобы вовремя успеть получить тарелку супу, расхватываемого моментально проголодавшейся публикой; в то время еще станции только строились, а потому буфетов не было.

Недалеко от Мерва из-за лишних трех дней остановки в Узун-Аде и чрезвычайно медленного хода поезда с продолжительными остановками взятые мною запасы провизии кончились, и мы все проголодались.

Смотрю, В. А. Капустин, коварно улыбаясь, глядит на меня, взял свою сумку и достал из нее два сдобных хлеба и сухой сыр, оставленные мною в Тифлисе в гостинице. Сдобный хлеб я купил в дорогу как лакомство, он прельстил меня в булочной своим вкусным видом, но когда я принес его в гостиницу и попробовал, то хлеб оказался чрезвычайно плохим, кислым, ноздреватым и без малейшей сдобы, только сверху был хорошо смазан яйцами и в тесто положен был шафран, придававший ему сдобный и вкусный вид; сыр же, взятый из Москвы, весь высохший, я заменил новым, купленным в Тифлисе, а потому и решил оставить этот хлеб и сыр в гостинице, чтобы не отягощать свой багаж лишним весом, о чем и сказал Владимиру Арсеньевичу.

Предусмотрительный Владимир Арсеньевич, не сказавши мне ни слова, взял хлеб с сыром и положил в свою сумку и теперь, вытащив их, доставил всем нам большое удовольствие, все было съедено моментально, и хлеб с сыром всем понравились.

В Мерве мы распрощались с Аигиным, поехавшим в Коканд к месту своей службы, и с бывшим офицером, отправившимся в Самарканд.

Пробыв несколько дней в Мерве, поехали в Чарджуй, расположенный на Амударье.

Чарджуй был уже в Бухарском ханстве 5 под управлением бека, доводящегося эмиру бухарскому не то дядей, не то братом.

35-5

Бухарское ханство (в 1747–1920 гг. — Бухарский эмират) — государство в Средней Азии, существовавшее с середины XVI в. по правому берегу реки Амударьи и нижнему течению реки Зеравшан. По договорам 1868, 1873, 1894 гг. признало протекторат Российской империи, его территория была включена в таможенные границы России и в городах размещены русские гарнизоны. В административном отношении было разделено на 25 бекств, управляемых беками, назначаемыми эмиром.

К этому беку мне пришлось сделать визит, так как в этом бекстве находилась земля, подаренная Н. П. Кудрину эмиром. Захватил с собой подарок беку, состоящий из двух парчовых халатов.

Бек жил в своем дворце типа общих азиатских построек, но только больших размеров. Меня ввели в комнату, обставленную плохой мебелью московско-сухаревского изделия 6 . Расположились все вокруг стола, на котором немедленно появился дастархан: на медном подносе в середине его лежали лепешки, а кругом их миндаль, фисташки, еще какие-то орехи и конфекты, сделанные на бараньем сале, видом своим напоминали конфетти, употребляемые французами во время карнавалов для бросания друг в друга.

35-6

Имеется в виду дешевая мебель грубой кустарной работы, продававшаяся Ґ Сухаревском рынке («Сухаревке») в Москве. «Покупатель необходимого являлся сюда с последним рублем, зная, что здесь можно дешево купить, и в большинстве случаев его надували: недаром говорили о платье, мебели и прочем: — Сухаревской работы!» (Гиляровский В. Москва и москвичи // Гиляровский В. Co6j соч. М., 1967. Т. 4. С. 49–50).

Лица бека и его приближенных и разговоры с ними я совершенно забыл, они у меня никакого впечатления не оставили. При отъезде бек надел на мои плечи парчовый халат и, кроме того, вручил еще несколько халатов в руки, по принятому азиатскому обычаю.

На другой день отправились осматривать бывшую хлопковую плантацию, находящуюся в 40 верстах от города. Поехали рано утром. Как только выехали из города, внезапно были окружены хорошо вооруженными всадниками, с громадными папахами на головах, придающими лицам их особую свирепость. Правда, эта неожиданность нас смутила. Что бы это могло значить? Остановили лошадей и спросили: «Зачем вы едете с нами?» Один из всадников, нужно думать, старший, подъехал к нам близко и в витиеватой форме речи, как полагается по азиатскому этикету, ответил: «Губернатор Чарджуйского бекства, зная о вашем отъезде, поручил нам вас сопровождать и охранять, так как место, куда вы едете, глухое, где водятся тигры, кабаны и, быть может, дурные люди. Упаси Аллах, если с вами что-нибудь случится, то бек будет огорчен на всю жизнь», — и наговорил еще много в том же духе. Мы попросили его: если они не могут не исполнить приказания бека, то, по крайней мере, пусть едут немного в отдалении от нас, чтобы пыль, производимая лошадьми, не обдавала бы нас. Он приложил свою руку ко лбу и сердцу, отъехал, и, как мы его просили, группа всадников ехала позади нас туда и обратно.

Мы ехали в двух экипажах: в одном сидел я с Любарским, доверенным чарджуйской конторы, и в другом В. А. Капустин с поваром и малайкой, взятыми для изготовления нам обеда.

Любарский был выше среднего роста, довольно полный, красивый мужчина, с семитическими чертами лица. Он был образованным и развитым человеком, выдавал себя за поляка и объяснял причину выбора места службы в Чарджуе болезнью грудной жабой, уверяя, что климат Чарджуя ему очень полезен. Он был женат. Жена его была красивая, молодая и образованная женщина, заметно сильно любившая мужа. Она ради здоровья мужа — с кротким сознанием необходимости — переносила жизнь в этом азиатском городе, с полным лишением всех благ цивилизации. Провести с ними несколько суток после утомительного путешествия с пылью, грязью, по жаре было приятным удовольствием.

Потом уже в Ташкенте мне пришлось узнать, что причиной пребывания Любарского в Чарджуе была не его болезнь, а роман. Его жена, будучи барышней, дочерью какого-то очень важного жандарма, влюбилась в Любарского, решила бежать с ним, зная, что не получит согласия на брак от отца. Выбрали город Чарджуй, находящийся во владении эмира бухарского, где не было жандармов, а потому отец не мог получить сведения о пребывании его дочери там.

На бывшей плантации был деревянный дом, выстроенный агрономами для своего житья. Дом состоял из нескольких довольно поместительных комнат, чисто и хорошо содержавшихся, где в данное время жил приказчик для охраны оставшегося имущества Товарищества.