Слышимость

***

Проснулся я от того, что сестра трясла меня за плечо.

– Сейчас же! – шипела она. – Сейчас же убери его!

Я отмахнулся, прижался спиной к стене, забормотал что-то недовольно.

В комнате было серо, окно больше не светилось – значит, тучи доползли до солнца, и двор погас.

– Ты слышишь меня? – повысила голос сестра, отступая на шаг. – Быстро встал и убрал его!

Я вгляделся в ее лицо.

– Ты зачем накрасилась?

Губы у нее были напомажены, на правом глазу ресницы казались гуще, чем на левом.

– Не твоего ума дело! Встал, я сказала!

Я даже испугался – что там у нее случилось? Я не встал – я вскочил.

– Что такое-то?

– В мою комнату!

И она вытолкала меня в столовую.

И в столовой было сумрачно. В кресле по-прежнему спал дед. Слышно было, как в коридоре скребется кошка – и подвывает, радуясь отсутствию замка, ветер.

Сестра протащила меня за руку – через столовую и зал – и впихнула в свою комнату. И я сразу понял, в чем дело.

По ее столу расхаживал с важным видом жук-бронзовка – доспехи его слабо мерцали. Он ходил взад-вперед от одной книги к другой, точно часовой на посту.

Комод был усыпан тюбиками и склянками, в центре блестела пудреница с откинутым зеркальцем.

Сестра ткнула пальцем в жука.

– Забери… это! Сейчас же!

Я посмотрел на жука, перевел взгляд на нее, покачал головой.

– Что ты так орешь? Это всего лишь жук.

Она сделала страшные глаза. Я пожал плечами.

– Посмотри, какой он красивый, – протянул я. – Нет в мире жука красивее.

Жуку между тем надоело маршировать, и он стал втискиваться между тетрадями. Сестра побледнела.

– Быстро. Убрал, – сказала она, нажимая на каждое слово всем своим девчачьим весом.

Я беззаботно шагнул к столу, отодвинул одну тетрадь, вторую – и подхватил решившего сбежать жука. Жук протестующе засучил лапами.

– И снова здравствуйте, – сказал я ему. – Эта особа, – я показал свободной рукой на сестру, – Татьяна… эээ… Павловна… Моя сестрица.

Сестра сморщилась и прижалась к комоду.

– Уноси его отсюда, – прошептала она.

Я вытянул руку с жуком перед собой и торжественно прошагал мимо. Сестра боялась вздохнуть – замерла, как статуя.

– Страх – обезоруживает, – сказал я значительно и шагнул за порог.

Когда я проходил через столовую, дед всхрапнул, вздрогнул так, что книга чудом не упала с груди, и открыл мутные со сна глаза, заморгал.

– Вот, – кивнул я ему, – поймал беглеца.

Дед поскреб ногтями щеку, поправил книгу. Лицо его прояснилось.

– А-а-а, – протянул он. – Пластинчато… как там… плас-тин-ча-то-у-сый. Вот.

Я моргнул согласно.

Дед поднял глаза на часы, прищурился.

– Сколько там?

Я назвал время. Дед закряхтел.

– Время – сильный противник, – сказал он.

Он аккуратно закрыл книгу, пригладил обложку, понюхал корешок.

– Надо идти… Доконает меня этот замок…

– Новый надо… – начал я, но дед возмущенно замахал руками.

В комнате я сунул жука в карандашницу. Он тут же закопался в траву и стал совсем невидимым – если не будешь знать, то и не заметишь, что в глубине что-то есть.

За окном было мрачно – потухли клумбы, сирень, белая бельевая веревка, протянутая от сарая к теплице. До самого горизонта уплывали темные тяжелые тучи. По хребту теплицы топтался, нахохлившись, черный, как клякса, грач, уворачивался от ветра.

Я сел на кровать, сунул нос в карандашницу, стал смотреть – что там делает жук? Карандашница резко пахла травой, жуку в ней, вероятно, было очень хорошо – уж во всяком случае лучше, чем на столе или на полу.

– Отдыхай, – сказал я жуку. – Ты проделал долгий путь.

Заскрипели половицы, мимо двери проковылял, бормоча, дед. Я слышал, как пискнула кухонная дверь, замяукала кошка.

– Сейчас-сейчас, – услышал я голос деда. – Куда ж я денусь…

«Где сейчас Витька купается? – подумал я. – В море? Или в бассейне?»

Я представил себе море – сине-зеленое, вздрагивающее гребешками пены, шуршащее по мелкой гальке. В мелкую гальку можно по щиколотку погрузить ноги – и камушки будут приятно забиваться между пальцами.

Мне показалось, что в комнате запахло соленым морским ветром. Я заглянул в карандашницу.

– Ты, поди, и моря-то не видел.

Жук не шевелился. Я разворошил траву и осторожно стукнул ногтем по гладкой сухой спине. Жук недовольно заворочался.

Я поставил карандашницу на стол и на всякий случай накрыл тетрадью.

– Куда тебе сейчас убегать? – сказал я. – Вон чего за окном. А то еще кошка…

Я посмотрел на тучи, на грача, спрыгнувшего с теплицы и расхаживающего по траве.

– Предупрежден и вооружен.

Я оставил карандашницу на столе, вышел из комнаты и направился к сестре.

Дверь была открыта, сестра сидела за столом, нос к носу с овальным зеркалом. По столу каталась вся эта косметика. Духами пахло так, что у меня в носу защекотало.

Я прислонился к дверному косяку, сунул руки в карманы.

– Это что, мамины духи? – спросил я.

Сестра сдвинула зеркало вправо, посмотрела через него на меня.

– Выйди, пожалуйста.

Я вынул руки из карманов, сложил их на груди, нахмурился.

– А если мама узнает? – спросил я, делая голос строгим.

Сестра покачала головой.

– Про что узнает? Про духи?

Я закатил глаза.

– Про кино!

Сестра вздохнула.

– Идут люди в кино. Что тут такого?

Я фыркнул.

– Идут! А с кем идут?

Она приподняла бровь вопросительно.

– С тобой все в порядке?

Я шаркнул ногой.

– В полном!

Она кивнула.

– Ну и прекрасно.

– А вот с тобой! – повысил тон я. – У тебя экзамен на носу, а ты…

Она развернулась на стуле.

– Я не понимаю, – сказала она. – Что он тебе сделал?

– Кто?

Она замялась, посмотрела вниз, потом подняла глаза.

– Саша.

Я всплеснул руками.

– Саша!

– Его так зовут.

– Циркуль он, а не Саша! – выпалил я.

Сестра закрыла лицо руками.