Смелые не умирают

Стало темнеть. Витя зажег лампу и сел в уголке. Анна Никитична то плакала, то выбегала во двор. Диденко шагал по комнате из угла в угол. «Нет их. Значит, это правда. Схватили хлопцев. Погибли они!» — с горечью думал он.

Вдруг дверь распахнулась и в комнату ввалился Валя. Весь перепачканный, исцарапанный, довольный, с горящими глазами. Анна Никитична ни о чем не спросила. Она молча бросилась к сыну, обняла его и начала целовать. Валя пытался высвободиться из объятий матери. Ему не терпелось рассказать, как они забросали гранатами машину шефа жандармерии, как над ними свистели пули, а они ползли в кустарнике, удаляясь от Славутского шоссе, как бегом понеслись в село Плещин и рыбачили там на виду у всех, а вот сейчас вернулись в город с противоположной стороны — со стороны сахарного завода.

Диденко слушал Валю с нескрываемым волнением. А когда тот закончил рассказ, Степан Осипович придал лицу суровое выражение и сухо спросил:

— А кто вам разрешил устраивать засаду?

— Как? — с недоумением посмотрел на него Валя.

Его возбуждение как рукой сняло. Стало обидно.

Он был уверен, что Диденко похвалит их!..

— Кто вам разрешил, я спрашиваю? — еще строже спросил Диденко.

Валя притих, исподлобья поглядывая на Степана Осиповича.

Большие светлые глаза Анны Никитичны просили: «Не надо, Степан Осипович!.. Только не сейчас, не сегодня». Диденко понимающе мигнул ей. Он видел, что Валя готов расплакаться. С трудом сдерживая добрую улыбку, Степан Осипович подошел к нему.

— Если еще раз такое повторится… — Он шутя хлопнул мальчика по спине.

Валя поднял к Диденко сияющее лицо.

— А за шефа жандармерии — спасибо! — улыбаясь, сказал Диденко и крепко поцеловал мальчика.

ОТРЯД ИМЕНИ МИХАЙЛОВА

Диверсия Вали и его друзей наделала много шуму по всей Каменец-Подольской области. Фашистские правители области были не на шутку встревожены. Подумать только, среди бела дня неизвестные осмелились совершить нападение на большую группу офицеров, жандармов и полицаев. Если не принять самых крайних мер, то, чего доброго, завтра такое же может произойти с каждым из них, правителей области. В тот же день в Шепетовку примчался начальник старо-константиновского гестапо граф Дитрих. Он решил лично заняться Шепетовкой. Убийство шефа жандармерии было чрезвычайным событием, и о нем надлежало непременно сообщить самому гаулейтеру Украины Эриху Коху. Это не предвещало ничего хорошего ни ему, графу Дитриху, ни гебитскомиссару Шепетовки Ворбсу. Кох, конечно, потребует немедленно найти преступников.

Граф с пристрастием допросил старосту, который продолжал клясться, что сам видел партизан, входивших к Степанченко. Схватили Степанченко. Тот, конечно, все отрицал. Тогда граф приказал повесить обоих: и старосту и Степанченко.

Из Славуты и Изяслава были срочно вызваны отряды карателей. Они окружили Славутский лес и натолкнулись на какой-то большой отряд вооруженных людей. В лесу завязался бой, длившийся двое суток. И только когда смолкла перестрелка, выяснилось, что каратели уничтожили не партизан, а шайку бандеровцев.

Всюду по первому подозрению начали хватать заложников.

А через несколько недель граф Дитрих спешно докладывал гаулейтеру о крупной победе: он нанес удар в самое сердце партизанского подполья.

Случилось это так.

Воодушевленные примером шепетовчан, славутские подпольщики задумали убить фельдфебеля шуцманшафта комиссара славутской районной полиции Косовича.

Жила в Славуте молодая красивая девушка Люба Цыганкова. Она была знакома со многими подпольщиками. За Любой ухаживал Косович. Подпольщики уговорили ее устроить именины. Хочется, мол, выпить, спеть, поплясать. Люба пригласила и Косовича. Недавнее убийство Кенига не выходило у Косовича из головы. Он жил в постоянном страхе. Как говорится, пуганая ворона куста боится. Прежде чем идти к Любе, Косович приказал полицейским оцепить ее дом. В назначенный час двое подпольщиков вошли в темный двор и напоролись на засаду. Завязалась перестрелка, но нашим удалось скрыться. Косович устроил повальную облаву. Арестовали всех подозрительных. В их числе оказался и доктор Михайлов. Одухи в Славуте не было: он увел в лес группу военнопленных, бежавших из лагеря, а с ними и Станислава Шверенберга.

На первом же допросе Люба Цыганкова призналась, что именины предложили устроить Михайлов и Одуха.

Михайлова перевели в Шепетовку. Опытный следователь, граф сразу определил, что перед ним не рядовой подпольщик. Не случайно многие арестованные знали его имя. Михайлова не били и не пытали. Граф был с ним вежлив и обходителен. Он предлагал чистосердечно признаться и назвать сообщников. Взамен обещал свободу и частную клинику во Львове. Михайлов держался спокойно, уверенно. От сделки отказался.

— Покорно благодарю вас, граф, — с усмешкой ответил он. — Я не привык торговать своей совестью.

Собственно, другого ответа граф и не ждал. Его всегда бесили упорство и фанатизм советских людей. Но сейчас он сдержался. В его руках нить ко всей организации. Надо размотать ее умело и осторожно. И граф пошел на хитрость. Он приказал устроить в Славуте засаду и вернуть туда Михайлова в сопровождении незначительной охраны. Подпольщики, конечно, не упустят удачного момента, захотят освободить Михайлова. И сами попадутся в ловушку!

Расчет графа оказался верным. Как только Михайлова привезли в Славуту и посадили в общий барак шуцманшафта, срочно собрался подпольный комитет. Одуха разработал план побега Михайлова.

Одуха смело отправился в охранку тюремного барака, зашел в комнату коменданта, прикрыл за собой дверь. Расстегнув плащ, вытащил из-за пояса гранату и пистолет. Открывшись коменданту, что он подпольщик, потребовал помочь устроить Михайлову побег. Пригрозил, что, если комендант откажется или выдаст, подпольщики уничтожат его. Комендант, заикаясь со страху, поклялся, что ничего не может сделать. И рассказал Одухе о засаде.

— Мы для отвода глаз дежурим. Кругом немцы сидят, с пулеметами. День и ночь следят за бараком. Вас ждут.

Одуха понял, что Михайлова спасти невозможно…

Граф терпеливо ждал. Два дня, три дня, четыре. Убедившись, что подпольщики не клюнули на его приманку, затребовал Михайлова в Шепетовку. На этот раз он не был обходителен. Однако ни пытки, ни побои ничего не дали: Михайлов гордо молчал.

Второго августа избитого, окровавленного Михайлова привезли под усиленным конвоем в Славуту и повесили на дереве перед больницей. Труп висел несколько дней. Потом его зарыли в мусорной яме… Там теперь посажены цветы, поставлен памятник. Доброе имя верного сына партии и народа Федора Михайловича Михайлова живет в сердцах людей…

Но и тогда, зарыв обезображенный труп в мусорной яме, немцы не могли убить его имени.

После казни доктора Михайлова Антон Захарович Одуха ушел в лес. А в Стриганах, в его пустом доме, несколько дней сидели полицейские. Одуха так и не пришел. По всей Славуте расклеили объявление гестапо. Тому, кто укажет местопребывание Одухи, «стриганского бандита», как говорилось в объявлении, гестапо обещало вознаграждение в двадцать пять тысяч оккупационных марок. Выцвели, пожелтели от дождя и солнца листки объявлений, но за вознаграждением никто так и не явился.

В лесу Одуха собрал воедино маленькие группы военнопленных, бежавших из концлагерей, и подпольщиков, ушедших из Шепетовки, Славуты и окрестных сел. Группа Одухи расположилась лагерем под селом Хоровиця. 18 августа он отправил на связь с Большой землей несколько человек, в том числе Станислава Шверенберга. Дожидаясь их возвращения, группа Одухи готовилась к предстоящим схваткам. В конце октября вернулись связные. Они дошли до Полесской области Белоруссии. Там, в селе Бобрик, виделись с представителем партизанского командования — секретарем подпольного Каменец-Подольского обкома партии Степаном Антоновичем Олексенко.