Смелые не умирают

— Ах, вот ты где, сатана! Явился с того света! А по тебе, покойничку, Кищучка все очи проплакала. Жив, стервец! Почему домой не идешь? Где дружок твой?

— Колю убили. А я боялся домой идти. А то скажут, я убил его.

— Мы знаем, кто убил… Господин Нейман все знает! А ну, ступай домой! — закончил Тимоха Радчук и дал Степе увесистый подзатыльник.

Степа вернулся домой. Мать не могла нарадоваться, старалась быть ласковой. Степа притих, никуда не ходил. В душе он дал себе слово при первой же возможности убежать в лес.

Коля ушел от Котиков к Павлюку, а оттуда с новой группой бежавших военнопленных его отправили в лес к партизанам.

Тем временем наступил назначенный для диверсии день.

Утром Степина мать понесла белье немецкому офицеру. Когда вернулась, Степы уже не было дома. На столе лежала записка: «Мама, я ушел к нашим. Не сердись. Так надо. Степа». Долго плакала Мария Кищук над этим клочком бумаги. А Степа, подхватив бездействующий пистолет (еще месяц назад Диденко отобрал у ребят все оружие), забежал за Валей, и они отправились в лес, к месту встречи.

…Перед закатом на пустынном Судилковском шоссе появилась небольшая группа людей. Впереди широко шагал немецкий офицер, в котором нетрудно было узнать Степана Диденко. Рядом с ним Лена — миловидная черноглазая девушка с каштановыми волнистыми волосами. За Диденко и Леной едва поспевали двое ребят в залатанных штанах и выцветших рубахах — Степа Кищук и Валя Котик.

Сзади быстро приближалась грузовая крытая машина. Она поравнялась с партизанами и резко затормозила. Диденко сел рядом с водителем, остальные мигом забрались в кузов, и машина тронулась. Нажимая на педаль газа, шофер понесся в сторону города.

Начальник караула, плотный ефрейтор с добродушным круглым лицом, только что сменил часовых складских помещений и вернулся в свой кабинет. Он снял пилотку, вытащил из кармана носовой платок и, стирая с лица капельки пота, покачал головой. «Доннер-веттер, ну и дыра! Зимой сугробы, а летом нечем дышать!» Выдвинув ящик стола, ефрейтор достал шелковую, расшитую украинским узором кофточку и белые босоножки, начал любоваться ими. На его лоснящемся лице появилась широкая, довольная улыбка. «Эльза обрадуется подарку. Две недели ничего не посылаю. А что мне стоят эти тряпки?..»

На улице послышался шум мотора. Ефрейтор выглянул в окно и увидел грузовую машину, остановившуюся у ворот. Из машины вышел офицер и уверенно направился к караульному помещению. Ефрейтор не успел убрать подарки, приготовленные для Эльзы. Офицер вошел в комнату, навел пистолет и по-русски скомандовал:

— Руки вверх!

— Руки вверх! — властно крикнул в эту же минуту в соседней комнате Валя, вскинув автомат.

Солдаты, опешившие от неожиданности, вскочили с мест и послушно подняли руки. Лена, Степа и Валя быстро сняли с козел автоматы и ружья.

Обезоруженный ефрейтор испуганно смотрел на дуло пистолета. Он заискивающе улыбнулся, предложил Диденко взять шелковую кофточку и босоножки и очень удивился, когда «господин офицер» отказался. В комнату ввалился возмущенный человек в штатском, подталкиваемый Валей.

— Иди, иди, подлюга!

— Мальчишка! Как ты смеешь! Да ты знаешь, кто я?

И осекся. Это был русский, служивший у немцев переводчиком. Диденко приказал ему:

— Скажи ефрейтору, пойдет со мной караул снимать. Станет шуметь — пристрелю.

Ефрейтор заерзал и закивал: «Яволь! Яволь!»

Все произошло быстро, без заминки. Диденко снял одного за другим часовых. Всех солдат, ефрейтора и переводчика заперли в бараке караульного помещения. Партизаны распахнули двери складов, погрузили в машину оружие, ящики с маслом, сыром, консервами, водкой, мешки с сахаром. Остальное облили спиртом, заложили термитные шашки. Раздался условный свист — все собрались у машины. Диденко забежал в караулку и соврал переводчику:

— Барак заминирован. Тронете дверь — взлетите на воздух!

Он знал, что немцы не рискнут выходить.

Диденко чиркнул спичкой, зажег бикфордов шнур, сел в кабину, и машина рванулась с места. Не зажигая фар, она устремилась по направлению к Красноселкам. Когда пламя охватило склады, машина была далеко.

Пожарник, дежуривший в этот вечер на пожарной каланче, сразу заметил огонь. Но тревоги не поднял.

Он с наслаждением любовался тем, как все ярче разгорается пламя. И только когда оно забушевало с яростной силой, пожарник зазвонил в колокол…

А машина неслась в темноте. Свернула на Старо-Константиновскую дорогу, потом на Славутское шоссе и въехала в лес. Здесь ее ожидали несколько партизан, посланных Одухой. Машину разгрузили, завели далеко в сторону, облили бензином и подожгли. Часть продуктов закопали, другую забрали с собой, к Одухе. Степа уходил с партизанами. Он крепко жал Вале руку и, взволнованный, не знал, что сказать.

— Ну, ты смотри там… осторожнее…

— Ладно!.. — тряхнул головой Валя.

На рассвете Степан Диденко и Валя кружным путем вернулись в город. На базаре, в каждом доме, у колонок только и было разговоров о ночном пожаре.

Но не прошло и недели, как в городе заговорили о другом.

…Поздним вечером Степан Диденко, запыхавшись, прибежал к Люсе Галицкой. На нем был красивый коричневый костюм и серая фетровая шляпа.

— Быстро переодеться! — кинул он Люсе.

Мать Люси принесла ему старую одежду мужа. Диденко прошел в спальню и переоделся:

— Ну, мамаша, сегодня веселая ночь будет!

Он подошел к окну и засмотрелся на город. Черный, тихий, тускло освещенный город, казалось, притаился и чего-то ждал.

Диденко часто поглядывал на часы.

Как медленно движутся стрелки!

— Закурить бы, что ли! — Курил он только в минуты сильного волнения. — Ну, пора, сейчас начнется.

Он напряженно смотрел в темноту. Люся и ее мать подошли к другому окну. И вдруг в районе станции, за депо, гулко треснуло и в черное небо взвился огромный столб яркого пламени, окутанный облаком дыма. С каждой секундой пламя росло, ширилось.

— Нефтебаза? — предположила Люся.

— Ага! — отозвался довольный Диденко.