Смерч навстречу. Даром

— И как?

— Никак. Наркотиков не было. Но…

— Но… — напряглась Дарья.

— Но я знаю про твою маму.

— Что ты про нее знаешь?

«Сука — твоя мама», — очень хотелось сказать Паше, но он слишком дорожил обретенным миром в отношениях.

— Мне кажется, она тебя использует, — выдал он самый политкорректным вариант.

— Все друг друга используют. — Дарья устроилась поудобнее у него на плече и закинула колено к Кощею на бедро. Паша провел пальчиками по идеальной гладкости ноги и подумал, что если она захочет, пусть использует. Ему совсем не жалко. И даже приятно.

— Я могу помочь, — предложил Поляков.

— Чем?

Опять-таки, вариант ответа «Свернуть шею, чтобы не мучилась», не казался удачным даже ему, поэтому Паша ответил:

— Финансово.

— Давай не будем поднимать тему финансов, — предложила Дарья.

— Хорошо, — обрадовался Поляков.

Он был совсем не против, чтобы его использовала Даша, но на ее мамомонстра щедрость Пашиной жабы не распространялась. Поэтому в целом он выдохнул с облегчением.

— И про твоего Николая Владимировича я знаю, — решил окончательно раскрыть карты Поляков.

— Что именно ты про него знаешь? — Дарья закаменела под его рукой.

— То, что он твой последний начальник. И что твоя мама пытается тебя под него положить. Меня любое его упоминание просто бесит! — Паша не сдержался и показал свое истинное отношение.

— Меня тоже, — глубоко вздохнув, призналась Даша.

Кощею очень хотелось спросить: «Это он? Это он тебя насиловал?». Но не рискнул. Его счастье было слишком шатким и могло рухнуть буквально от пары слов. Например, «Николай Владимирович».

— Ты к нему не вернешься? Ради мамы?

— Ни за что. Я к нему не вернусь ни за что. Ни ради мамы, ни ради папы, ни ради кого другого.

Паше бы хотелось, чтобы ее слова звучали по-другому: «Мне нужен только ты». Но он был согласен и на такую формулировку.

— Что еще ты видел? — спросила Дарья.

Еще он видел, как Несветаева себя удовлетворяла. И был бы не прочь посмотреть на это в реале. Но… женщины так непредсказуемы. А счастье такое шаткое…

— А еще я видел как ты работаешь.

— И все?

— Как пьешь чай с сушками.

— Все?

— Как переодеваешься.

— Извращенец!

— Даша, а предыдущего нашего общего сексуального опыта тебе не хватило, чтобы прийти к этому выводу?

Дарья ткнула его острым локтем под ребро, и Паша рассмеялся.

Счастье — оно такое шаткое. Такое хрупкое.

Но такое… счастье.

Глава 23. Дарья

Даша проснулась утром от стона. Стонал Паша. Она испуганно подскочила:

— Что случилось?

— Ты мне руку отлежала, — заржал Поляков, жеребец неохолощенный.

Дарья обиженно ткнула его в плечо.

— Драчунья! — обозвал ее Пашка и, продолжая растирать руку, показал язык. — Или драчушка.

— А ты тогда «дрочушок», — ответила той же монетой Даша. — Как я могла отлежать тебе руку, если ты всегда свернувшись спишь?

— А вот. Как-то ты меня распрямила. Я в туалет, — он поднялся с кровати.

— Я без этой информации прямо погибла бы во цвете лет, — буркнула Несветаева.

— Этого я и боялся. — Поляков пошлепал прочь босыми ногами по полу.

Даша рухнула на кровать, уперлась взглядом в белоснежный потолок и задумалась. Сегодня все было не так как всегда. Ее не напрягала нагота, необходимость болтать, и за вчерашнее не было мучительно стыдно. Напротив, она была полна энергии, и даже было жаль, что сегодня выходной.

Хотя как раз в выходной тоже можно много всего сделать. Только она еще немного отдохнет, а потом начнет свершать свершения и подвигать подвиги.

…Ничего себе она вчера порвала отношения! С гарантией, так сказать.

С утра уже не хотелось мчаться работать куда-то в сельмаг и вообще покидать уютную постельку. Вчера она выплеснула на Пашу весь груз своих обид и ненависти, — на него лично, и на всех до кучи, — и сегодня на душе было легко и ясно, как, наверное, и должно быть солнечным майским утром. Из приоткрытого окна была слышна перебранка воробьев, и веяло тем самым особым майским воздухом, в котором смешался запах опадающих тополиных почек и молодой листвы.

Поляков не обиделся.

Ему даже понравилось.

— Будем валяться или завтракать? — вернулся Паша, тоже весь полный энергии.

Отвечать было лень, тем более что Дарья не определилась.

— Могу предложить другие альтернативы. — По игривому виду и тону было понятно, какого рода альтернативы он готов предложить.

— Не-не, у меня зубы нечищены. Остальное, кстати, тоже. Чур я первая в ванну!

— Мы можем вдвоем.

— Мы вдвоем в твою ванну не влезем.

— Это в твою ванну мы вдвоем не влезем, — возразил Поляков.

— В мою ты и один не войдешь. А если и войдешь, то не выйдешь. В дверях застрянешь.

— Во-от. А если я помещусь, то для тебя место найдется. Живот втяну, и ты втиснешься. Тебя до нормальных габаритов еще откармливать и откармливать. Иди мойся. Пошел я завтрак готовить. Что ты хочешь?

В дУше у Несветаевой мелькнула мысль, что, наверное, так и должно выглядеть утро в нормальных семьях. Которой у Даши никогда не было.

И никогда не будет.

Она не сможет придать Полякова.

И остаться с ним не сможет. Нет ничего тайного, что рано или поздно не стало бы явным. Дарья предпочла бы оказаться в момент, когда Паша узнает о ней правду, подальше. Не из страха. Просто она не чувствовала в себе сил это пережить.

Все, что ей дала судьба — это несколько дней до окончания срока, установленного заказчиком. А потом она все же уйдет из жизни Паши навсегда. Он заслуживает лучшего, чем она. Хорошую, честную, чистую девушку, а не такую шваль, на которой негде ставить клейма. Теперь все, что было раньше, казалось грязным и пошлым.