Смерть догоняет смерть
Шрифт:
твой.
– Нет.
– Мутные глаза Оганяна сверкнули яростной сталью.
– Пойми, он же зверь! Охотится за тобой давно. Ненавидит тебя люто.
– Знаю, я это чувствовал с той самой минуты, когда мне передали алмаз от умершего отца.
– Когда?
– За год до открытия салона, вместе с тетрадью.
– Кто передал?
– Это неважно. Человек, все эти годы скрывавший отца, ныне тоже покойный.
– Если ты вернешь кристалл, то есть вероятность, что они отпустят мать.
– Вероятность ничтожна.
– Но она есть!
– Так чего ж вы сидите? Я, кажется, плачу
– Хорошо, попытаюсь. Но представь, повяжем мы их. Будет суд. На суде он все выложит. Про отца, про алмаз. И один черт, тебе придется вернуть его государству.
– О том, что бриллиант у меня, из живых знают трое: я, он и ты. Я буду молчать. Он тоже, в надежде заполучить его. Остаешься ты. Если будешь много говорить, не получишь ничего. Если спасешь маму, бриллиант и меня, получишь много, очень много. Гораздо больше первоначальной суммы.
– Хорошо. Я попробую. Мне нужны деньги.
– Зачем и сколько?
– Зачем, отчитаюсь потом, а сколько? Миллионов двадцать.
– Это очень много. У меня столько с собою нет. Есть немного долларов. Считайте.
Он вытряхнул карманы. Набралось не густо, десять с половиной миллионов. Но для начала хватит.
– Я ухожу!
– Что делать мне?
– Отвечать на все звонки. Дверь не открывать. Разговаривать доброжелательно, но не открывать. Все переговоры по телефону. Скоро тебя будут проверять. Отвечай, что жив-здоров, но нужная вещь может прибыть только послезавтра. Поставь условие, прежде всего: разговор с матерью. Ну, пока, даст Бог - свидимся. Я открыл балконную дверь.
– Куда вы? Гончаров...
– Все, засохни и не мешай.
Четвертый этаж. Не то чтобы я боюсь высоты, нет. Просто восторга у меня она не вызывает. Летчикам или монтажникам я не завидовал никогда.
Оптимальным вариантом была правая лоджия, через нее я попал бы в соседний подъезд, но из этой квартиры слышался ребячий смех, нарушать который не входило в мои планы. Оставалась левая сторона. Я громко постучал в шиферную перегородку, но ответа не получил. Будь что будет!
В квартире Оганяна звонили в дверь, когда я, закрыв глаза, не глядя вниз, перелезал на соседнюю лоджию. Балконная дверь оказалась приоткрытой, а из глубины квартиры раздавались громкие голоса. Я замер, соображая, под каким соусом преподнести свою персону без паники.
Прислушавшись, понял, что голоса принадлежат двум пьяным в дым мужикам.
Причем в их диалоге очень живо и органично присутствовал музыкальный жаргон и колоритный солдатский мат. Это вселило надежду и придало уверенности. Осторожно я прошел через спальню, очутился в коридоре. Беседа велась на кухне, причем в чисто русском ключе - оппоненты спорили каждый сам с собой, совершенно не слушая противную сторону.
Входная дверь была рядом, но рисковать я не стал. Два накладных замка. Пока буду открывать, меня заметят, а на площадке кто-то звонит в оганяновскую дверь. Эти двое поднимут скандал, меня выкинут, а те, что на лестничной клетке, сразу поймут, что к чему. Нет, действовать надо было только официально.
– Ну чё, лабухи, наливай!
– потребовал я, входя на кухню.
За столом сидели два человека. Один - в зеленых трусах
и в кителе с погонами прапорщика, другой - офицер, трусы у него были в горошек, а на погонах четыре звездочки. Лира в петлицах выдавала пристрастие к музыке. И то, набряцались они классно.– А-а... Заходи... Давно тебя ждем...
– Капитан с трудом повернул коленвал языка.
– Кидай верзуху, - одобрил его прапорщик и попытался придвинуть мне табурет. Это было его большой ошибкой - не удержавшись, он упал, пропахал носом по полу, попытался встать и уснул.
– Леха, - потянулся ко мне капитан, - какой вчера был жмур! "Лимон" на четверых. Каждый бы день такие клевые башли. Наливай...
– Сейчас сбегаю, хорошей принесу, от этой тошнит.
– Меня тоже... Теперь убедился?.. Я не вру, извини, Серега!
Да, он действительно не врал. Я увидел это сразу, а Серега убедится позже, когда проснется.
– Видишь, капитан, какую гадость вы пьете? Сейчас "Кремлевскую" принесу, жди. Не усни.
– Жду, не усну.
– Я твою шинель возьму? В куртке холодновато.
– Все бери!
На межэтажной площадке курили два мордоворота. У одного из-за пазухи торчала антенна рации. Я вызвал лифт.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться?
– подкатился один из них.
– Разрешаю.
– Ваш сосед с семьей живет или холостяк?
– Без понятия. Вообще очень редко его вижу.
Подошла кабина, я с облегчением прервал опасный разговор.
Белая "Волга" стояла там же; 21-46, на всякий случай отметил я и подошел к "шестерке", за рулем которой дремал водитель.
– Мужик, подбрось до Ленинского РОВД!
Он внимательно посмотрел на меня и кивнул в знак согласия. Личность мне показалась неуловимо знакомой.
Я бухнулся на переднее сиденье и попробовал придумать, с чего начинать.
Первым делом надо попытаться взять тех двоих мордоворотов, что уселись догами возле вартановской двери. Стоп! Догами у вартановской двери. У Вартана не дог, а сенбернар. Собака хоть и добрая, но не настолько, чтобы позволять чужим хозяйничать и бесчинствовать в доме. А может быть, его убили?
Водитель настойчиво теребил меня за плечо. В недоумении я глянул на него. Знаками, жестами он предлагал мне пристегнуть ремень.
– Немой, что ли?
– непроизвольно вырвалось у меня, и он согласно замычал, закивал красивой головой с перебитым носом.
Так на чем я остановился? Ага, во-первых, попытаться взять двоих мордоворотов возле вартановской квартиры, хотя толку от них будет немного. Наверняка это просто разовые наемники, предназначенные выполнить определенную часть работы. Что это?
– Стой, куда мы едем? Остановись, болван!
А он и без того, заскочив в узкий глухой переулок, осадил "жигуленка". Я попытался отстегнуть ремень безопасности, но замок не работал. Мужик же тем временем вышел из машины.
– Ты, брат Гончаров, видеть меня хотел, любуйся. Вот он я. Сам из себя, Унжаков Георгий Иванович.
– Или Барановский Михаил Иванович, - совершенно напрасно съязвил я.
Он пошел пятнами и схватился за сердце. Я судорожно искал ручку дверцы, но найти не мог. Ее не было. Тем временем Унжаков пришел в себя.