Смерть Гапона

– - Мы же только что говорили насчет того, как со знаменем в обнимку...

– - Не лукавь, Михайло. То -- другое совсем: тобой; для бою свой закон. А Гапон нас не на бой, на жертву вел, без оружия,--устрашить голой грудью: кто на такое, на жертву пошел, тому грудь прятать не гоже. Ежели довелось под расстрел -- не пять. Ты б лег? Соврешь, не поверю. Нет, ежели Мартын донес -- дело, товарищи, поверки требует.

[8//9]

– - А кто же говорит, чтоб без поверки,--вскинулся Булкин.-- Такие дела без оказательств не делаются. Он тебе оказательства какие дал, Николай?

– - Дал,--тихо кивнул Николай.--Доказательство твердое. Ежели бы нет, разве бы я на душу взял... Однако, и при том -- нам ему -- не с его слова верить. Он сам так обещал -- своими глазами увидим: сам Гапон перед нами свое предательство окажет. За тем он ко мне и пришел -- за свидетельством нашим. Мы -- не гапоновские, однако, и не партийные: за заставами нас послушают; по политическому, мы -- делу этому сторона. Поэтому и просит нас Мартын: для свидетельства, говорит, не для суда.

– - Где свидетельство, там и суд,-- хладнокровно сказал Угорь.-- Что он там вертит, Мартын твой?

– - Ничего не вертит. И по-моему так. Свидетельствовать можем, а судьями -- кто нас поставил?

Щербатый подозрительно оглядел Николая.

– - О-ох, нет у меня к Мартынюку этому деверия! Кто еще его, братцы, видел? Глаз у него, я скажу, кровяной: как глянешь -- она из глаза смотрится. К хорошему глазу кровь пролитая не пристает; это, брат, доподлинно. Тут надо с оглядкой.

Угорь подумал.

– - Доручить Михайлу дело. Он за Мартына как бы поручитель, пусть вникнет. Со всей осторожкой: тут я --за Щербача вполне. Охранное впутавшись -- ежели что, влипнуть недолго; там тоже народ школенный: подденут -- не дыхнешь.

[9//10]

Еще потолковали и порешили, чтобы я свиделся с Мартыном, не откладывая, выяснил дело -- и, если надо будет, условился -- на свою ответственность и на свою совесть.

Но Мартына не было в Питере: где-то очень далеко, в медвежьем углу каком-то, шло партийное -- и затяжное -- совещание. А когда оно кончилось и комитетские вернулись, долгое время понапрасну вызывал я Мартына на партийные явки: он не являлся, хотя я знал -- в городе он был. Дружинники волновались: прячется, наклепал на попа, взвел напраслину. После одного из очередных заседаний союза я отправился к секретарю петербургского эсеровского комитета, товарищу Даше, с твердым намерением добиться свидания с Мартыном во что бы то ни стало.

Г л а в а II.

МАРТЫН.

Не по-обычному встретила меня Даша: без улыбки, неприветливо. Мне показалось даже, что она раздумывала-- впустить ли? Во всяком случае не сразу она откинула дверную цепочку. Войдя в прихожую, понял: на вешалке шуба с котиковым воротником шалью; высокие черные ботики в углу. Мартын здесь, Мартын не хочет встречаться.

– - Я не к тебе, к Мартыну. Глаза стали еще неприветливее.

– - Мне уже говорили на явке, что ты его ищешь.

[10//11]

– - Я вызывал его несколько раз, не приходит.

– - Не приходит, значит, не находит нужным; зачем же ты настаиваешь?

Не отвечая, я прошел по коридору в Дашину комнату. Вошел без стука. Мартын сидел у стола, под лампой. Лицо исхудало с тех пор, как мы виделись в последний раз: тупыми углами тянули кожу над бородой тяжелые скулы; веки припухли и одулись; белки глаз перекрыты частой кровяною сеткой.

– - Вы плохо спите, Мартын?

Он глубже осадил голову в плечи.

– - Я не мог притти тогда иа вызов,-- медленно, глядя в сторону, проговорил он.
– - Да, признаться, мне и вообще не хотелось видеться сейчас; притом, вы слышали, вероятно, я с боевой... с дружинной, -- поправился он, -- работы снят.

– - Я вас не по этому делу искал, а по другому; о котором вы говорили с Николаем.

Мартын дрогнул скулами и быстро поднял глаза; у него, действительно, страшные, глаза, у Мартына: убил --и помнит.

– - С каким Николаем?

– - Да бросьте, Мартын, вы лее чудесно знаете: по Гапоновском:у делу.

Он весь дернулся и встал.

– - Николай не имел никакого права говорить вам об этом.

– - Поскольку вы обратились в Боевой Союз...

– - Он и это сказал вам?

[11//12]

– - Да что вы, Мартын. Вы разве не знаете, что я-- председатель Боевого Союза?

– - Вы?..--Он потер лоб.--Не знал. Откуда мне знать? В конце концов, что я? Секира в руках Центрального Комитета. Мне говорят только то, что я должен знать.

– - Но раз вы обратились к Боевому Союзу... Почему Ц. К. не предупредил вас?

– - Я не докладывал Ц. К. о моем обращении,-- перебил Мартын.

– - Не докладывали о деле? *

– - Да нет. О деле, о том, что Гапон провокатор, Ц. К. осведомлен, конечно. Больше, я и расследование вел по приказу Ц. К. Ц. К. приказал мне залезть в эту грязь... по горло... и не дает мне из нее вылезть. Он более, чем осведомлен, он знает уже все наизусть.

Он потрогал горло рукой и повторил, широко и испуганно раскрыв веки:

– - Наизусть. Два месяца, я, как циркач на арене, показывал публике... Ц. К., я разумею,-- все тот же фокус -- провокаторство Гапона. Все тем же способом. Я привык, это уже обратилось у меня в прием, как в цирке, я вам говорю. А они смотрят.

– - Прием неубедителен, значит. Вы недостаточно четко проделываете ваш фокус, Мартын.

– - Упражнение для детей младшего возраста. Он элементарен, как настоящий поп. Он выдает себя по первому знаку; он идет, как гусь... на провокацию.-- Он вздрогнул на этом слове и сжал руки.

[12//13]

– - Кошмарное слово. От этой дьявольской игры с разоблачением мои мысли начинают путаться. Бывают дни, я сам не могу разобрать больше, кто кого ловит: я Гапона, или Гапон меня. И кто из нас -- по-настоящему провокатор. Я изолгался вдоль и поперек. Революционер, который лжет... Мы молчим на допросах не из одной осторожности, из брезгливости, прежде всего: лгать, хотя бы даже охраннику!.. А я лгу, как адвокат. Если бы Гапон пришел в Ц. К. и сказал, что он испытывал меня, и что я поддался на эту удочку и согласился вступить в переговоры с охранным, я не возражал бы: я просто пустил бы себе пулю в лоб.

– - Разве вы вели переговоры с охранным?

– - Через Гапона, да. По приказанию Ц. К.: я докладываю о каждом шаге и слове, конечно. Но это не меняет дела... Мне казалось, по прошлому моему, я мог бы рассчитывать на более товарищеское ко мне отношение. Они израсходовали меня на это дело, как затрепанную трехрублевку, которую уже противно в руки взять.

– - Зачем вы это говорите, Мартын. Вы отлично знаете, что вас любят в партии. Любят и ценят.

– - Любят и ценят,-- скривился Мартын.-- Если бы так, пустили бы они мое имя трепаться под департаментскими перьями, в обложке дела о провокаторах. Переговоры с Мартыном! Ого! Вы думаете, перья не работают? И вы думаете, это можно отскоблить, как чернильную кляксу... резиночкой? У Гершуни такого дела нет, у Сазонова -- нет, у Мартына--есть. Почему? Ответ под обложкой: "Дело N...". Он принял- [13//14] таки, он переговаривался... Значит, прицел был взят верно... Революционер, который разговаривает с охранным не языком бомбы или ножа,-- уже полупровокатор, это -- "возможность". А я разговариваю с ними недели.