Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Не могу понять, узнали вы меня или нет, — обратился незнакомец к Тавернье.

Тот ответил:

— Я никогда не забываю людей, с которыми мне довелось встречаться. Ваши голос и походка мне определенно знакомы, но вот лицо...

— А вы присмотритесь повнимательнее, — предложил незнакомец. Его синие глаза испытующе впились в глаза Тавернье.

Француз пробормотал:

— Боже мой, эти глаза... Что случилось с вашим лицом?!

— Вы помните, конечно, сообщение в газетах о моей смерти? — с усмешкой спросил Корсаков. — Слухи о моей смерти оказались несколько преувеличены, но все-таки меня и впрямь едва не застрелили. Пуля прошла сквозь обе щеки, я получил контузию, потерял сознание и при падении раздробил себе кости лица. К счастью, мне удалось связаться со старым другом, он нашел хорошего хирурга, и тот собрал мое лицо по кусочкам. Как видите, то, что у него получилось, не очень походит на прежнее лицо. Впрочем, друг впоследствии разъяснил мне позицию этого врача, которая заключалась в том, что сходство нового лица с прежним может мне только повредить. По-моему, некоторые исправления эскулап внес еще и от себя.

— А волосы? — спросил Тавернье. — Вы же были блондином!

— Произошел сдвиг в обмене веществ — то ли из-за стресса, то ли из-за лекарств, — объяснил Корсаков. — В результате изменился цвет волос. Такие случаи, как мне объяснили, не так уж редки. Куда реже вместе с цветом волос меняется еще и лицо. Впрочем, нет худа без добра: в нашем деле всю жизнь носить одно и то же лицо — слишком большая роскошь.

Тавернье пробурчал что-то невразумительное. Перемена лица казалась ему совершенно немыслимым событием, близким к катастрофе.

— Скоро прибудут вертолеты, — продолжал Кор саков. — С нами полетит часть заложников, и вы вместе с ними. В этом случае вас никто не упрекнет в том, что вы якшаетесь с террористами. В освобожденной зоне вы сможете хорошо поработать, а я вам помогу. Сейчас эти ублюдки из хунты одумались, и дальше все пойдет гладко. Об одном я жалею: что мне не удастся перестрелять шайку жуликов, называемую парламентом Республики Тукуман. Каждый уже сто раз заслужил пулю.

— Прекрасно! Мы готовы! — живо заявил Шарль. В дверь заглянул оставшийся снаружи на страже парнишка-боевик.

— Команданте, вертолеты заходят на посадку, — доложил он.

— Всех заложников гоните к выходу во двор, — приказал Корсаков. — Мужчины впереди, женщины за ними. Отберите группу заложников, которые

должны выйти первыми и погрузиться в вертолеты. В нее должны войти только члены парламента. Никаких технических работников — это для нас бесполезный балласт. У каждого из заложников должны быть документы — без них во дворец просто не пускают. Сверяйте лицо каждого с фото на его документах — эти канальи могут уговорить какую-нибудь мелкую сошку сесть в вертолет вместо себя. Сначала грузим подрывников, взрывчатку и заложников, потом начинаем грузиться сами — группами по пять человек в каждый вертолет. Последними уходят посты прикрытия, наблюдающие за площадью. Все ясно?

— Команданте, я насчет документов... — смущенно пробормотал парнишка. — Я ведь не умею читать.

— Проверкой документов пусть займется комиссар. В помощь себе для ускорения дела пусть возьмет кого-нибудь из студентов. И передай от меня комиссару: в революционной армии приказы не обсуждаются.

— Слушаюсь, команданте, — выпалил боевик, вскинул руку со сжатым кулаком в революционном приветствии, повернулся и вышел.

Корсаков тяжело вздохнул, покачал головой и произнес:

— Большая часть моих людей — вот такие деревенские ребята. Они послушны, преданны, храбры, но им все приходится объяснять от «а» до «я», вплоть до мелочей.

— Я думал, здесь командует команданте Диего, — заметил Тавернье.

— Он только делает вид, и слава богу, что это так, — сказал Корсаков. — Диего — не солдат, а болтун, и наркоман к тому же. Я делаю дело, а то, что командиром считается он, меня не волнует, тем более что моя зарплата от этого не меняется. Если он захочет командовать по-настоящему, я живо поставлю его на место. Солдаты слушаются только меня, потому что знают: в бою я их уберегу, а Диего угробит. А вообще партизанское начальство за редким исключением такие же подонки, как и хунта, разве что в другом роде.

— Стало быть, вы работаете здесь только из-за денег? — спросил Тавернье.

— Совершенно верно, — кивнул Корсаков. — Хотя на повстанцев работать все-таки приятнее — в их среде еще сохранились какие-то идеалы. Тяга к идеалу всегда привлекает, даже если в сам идеал и не веришь.

— Мне казалось, будто здешние повстанцы — это люди, гордящиеся собственной бедностью, — сказал Тавернье. — А теперь выходит, что они имеют достаточно денег, чтобы платить специалистам, которые им нужны. Честно говоря, это для меня новость.

— Во-первых, я для них не просто специалист, — возразил Корсаков. — Они уверены в том, что я их единомышленник. С моей стороны играть такую роль, конечно, не совсем честно, но этот маленький обман очень помогает мне в работе.

— Но деньги, деньги! — напомнил Тавернье.

— Кокаин, — коротко ответил Корсаков. — Остальное я объясню вам на месте, — добавил он, увидев, что в дверном проеме возник юный террорист.

— Команданте, все готово, доложил запыхавшийся парнишка. — Вертолеты сели, можно выводить заложников.

— За мной, — скомандовал журналистам Корсаков.

Собеседники поднялись с кресел и зашагали следом за пареньком через вестибюли и далее по прохладным коридорам дворца. У тех дверей дворца, что выходили в небольшой регулярный парк, вдоль стен вестибюля сидели заложники. Их было много, человек полтораста, одни мужчины. Они старались не смотреть на боевиков, стоявших над ними с оружием на изготовку, и вполголоса переговаривались друг с другом. От этих приглушенных бесед в вестибюле стоял глухой гул, при появлении Корсакова сразу же смолкший. Корсаков огляделся и спросил:

— А где наш мудрый руководитель команданте Диего?

Ему ответили, что команданте и комиссар уже в вертолете. Корсаков выругался по-русски и скомандовал:

— Первую группу из пятнадцати человек — в вертолет. Вот этих двоих тоже прихватите, — подтолкнул он к конвоирам Тавернье и Шарля. Увидев, что боевики с подозрением приглядываются к камере в руках Шарля, он прикрикнул на них: — Вы что, деревенщина, думаете, я автомата не отличу от кинокамеры? Или вы думаете, что ваш командир кого-то пустит в вертолет без проверки? Вот за эту вещь, которую он держит в руках, вы все отвечаете головой. Ее нельзя бить, ронять и тем более терять. Ясно? Ну, теперь марш в вертолет.

Погрузка в вертолеты прошла под руководством Корсакова без всяких осложнений. Вслед за заложниками из дворца стали выбегать и садиться в вертолеты повстанцы, покидавшие свои посты в здании. Последними дворец покинули пулеметчики, огневые точки которых находились на верхнем этаже, — они спустились из окон по веревкам и пробежали к люкам, пригибаясь под уже работающими винтами. Машины оторвались от земли, и через несколько секунд Тавернье увидел под собой крышу дворца, площадь, забитую боевой техникой, солдат с задранными к небу лицами, парк, расчерченный дорожками на правильные круги, квадраты и треугольники. Вертолет поднялся выше, описал круг над тонущими в зелени крышами столицы и, оставляя в стороне сверкающий частокол небоскребов новой части города, устремился на север. Его тень стремительно проносилась по прямоугольникам полей на равнинах, пересекала дороги, по которым бежали игрушечные грузовички, и затем закачалась на зеленых волнах лесистых предгорий. Лавируя между людьми, сидевшими на полу салона, и с трудом сохраняя равновесие, Корсаков прошел в кабину пилотов. Наклонившись к уху того пилота, что держал штурвал, он принялся ему что-то объяснять. Властным движением руки он пресек протестующие жесты летчика. Вертолет резко изменил курс, через несколько минут снизил скорость, завис над безлюдной поляной в джунглях и стал садиться. Приземлившись на поляне, пилоты не выключали моторов. По высокой траве от вертолетов к зарослям бежали серебристые волны, а в зарослях Тавернье разглядел фигуры в камуфляжной одежде с винтовками на изготовку. Легкий пинок в бедро оторвал Тавернье от созерцания вида за окном. Худенький паренек интеллигентного вида, вероятно, студент, стволом автомата Калашникова показал ему на открытый люк и беззвучно произнес: «Пошли!» Спина Шарля мелькнула в проеме люка и исчезла. Заложники на полу вертолета радостно зашевелились, предвкушая скорое освобождение.