Смерть на выбор

— Дело такое твое, служивое, — флегматично повторил Максим. — Кстати, что ты ему ответил?

— Сказал, что в дело меня втянул один неумеренно любопытный журналист. Так что неприятности с шестого этажа Большого дома я и тебе обеспечил!

— Спасибо, друг, — проникновенно поблагодарил отчаянного опера Максим. Потом подумал секунду и запаниковал: — Я понимаю, ты шутишь. Только вот не связано ли это с исчезновением Нины. Может, твои боссы теперь ее на допрос вызвали?

— Ночные допросы запрещены в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации. — Теперь уже Коля был невозмутимым и флегматичным.

— Ты мне про УПК не заливай. Я не первый день тусуюсь рядом с вашими структурами и насчет вашей любви к соблюдению буквы УПК знаю все или почти все.

— Да нет, вряд ли они ее так надолго задержали. У них же тоже семьи, жены, ужин, телевизор.

— А экстренное расследование?

— Первое оно, что ли? — Здоровый цинизм в 1996 году нужен не только политикам и журналистам, но и защитникам правопорядка.

— Тебе твои боссы с Литейного телефончики свои не оставили? Я бы звякнул, спросил насчет Нины. — Максим, когда его посещала какая-нибудь плодотворная идея, превращался в бронетранспортер, пер к цели без оглядки.

— Телефончики — это по твоей части. И лучше отложи на утро. Появится твоя половина.

— Первый час!

— Все равно сейчас никто не ответит: если ночной допрос, к телефону не подходят.

Трудно спорить с очевидным.

— И начал бы я не с моих внутренних полковничков, а с темнолицего Петрунова — такие проделки скорее в духе смежного ведомства. Муж, жена, ночь…

И тут Максим не мог не согласиться.

Заснуть он пытался под лозунгом: «Утро вечера мудренее», но девиз, так помогавший в свое время Ивану-царевичу, выбравшему в жены царевну-лягушку, не помогал. Он забылся лишь под утро. Сновидений не было, только кваканье.

Утром — без изменений. Блудная жена не появилась. И не сообщила о том, куда и зачем пропала. Теперь стало по-настоящему страшно. Едва проснувшись, Максим снова повис на телефоне. Пресс-центр ГУВД ответил длинными гудками. Кабинет начальника РУОП — такая же история. Тогда по старой журналистской привычке Максим перешел к тотальному обзвону. Просто набирал все известные номера Главного управления внутренних дел Петербурга. Отдел по борьбе с экономическими преступлениями, хозяйственно-административная часть, бюро пропусков, уголовный розыск и кто угодно, вплоть до дежурного. Отвечали только по тем номерам, к которым были приставлены секретарши или ординарцы-дневальные. Только можно ли считать ответом вежливое эхо, повторяющее вопрос звонящего и уверенное в собственной некомпетентности и беспомощности? Разумеется, никакой конкретики и экзотики: кто звонил, непременно передам, когда будет, — неизвестно…

Потом Максим позвонил на службу оперативнику Горюнову. Тот тоже исчез. Следующий этап — заявление в милицию об исчезновении гражданки X. Ему, пойнтеру журналистского сыска, до жути не хотелось, подобно простому растерянному обывателю, брести в отделение, долго объяснять дежурному, что, собственно, произошло, размахивать удостоверением и требовать, чтобы дело открыли прямо сейчас, — по традиции заявления насчет пропавших совершеннолетних граждан России принимают лишь на третьи сутки, безвестное отсутствие в течение одной ночи в счет не идет, следовательно, придется добиваться исключительного к себе отношения, а без звонка сверху это почти невозможно, а наверху, судя по всему, никого нет и не будет. Все вместе — это не только удар по профессиональной гордости, но и довольно муторное мероприятие.

Гордый утопающий пойнтер хватается даже за соломинку. В данном конкретном случае Максим решился позвонить нелюбимому Глебу. Человеку крайне неприятному, задиристому и бестолковому, к тому же постоянно старающемуся подчеркнуть собственное несуществующее превосходство. При любых других обстоятельствах Максим скорее попросил бы о помощи ученую макаку или гиббона. Но Глеб был другом и сослуживцем Нины, почти единственным человеком из ее прошлого, которого сам Максим более или менее знал, так что выбора попросту не было.

— Здравствуйте, будьте добры Глеба Ершова. — Журналист постарался говорить нейтрально и убедительно. На том конце провода некто с ворчливым голосом пообещал посмотреть, дома ли Глеб. Ждать пришлось довольно долго. А когда Максим наконец услышал сонный голос библиотечного труженика, то не сразу сориентировался, что сказать. То есть он заранее придумал зачин беседы, но успел позабыть его.

— Привет. Это Максим Самохин. Я тебя разбудил?

— Да, я собирался проспать еще минимум час… — хамски ответил Глеб. Настоящая акула пера в подобных случаях спуску не дает. Максим собрался и подтянулся:

— Извини, но я не просто чтобы поболтать. Как собеседник ты сто десятый в очереди…

— Тогда я пошел досыпать. — Несносный тип немедленно вклинился в незавершенную тираду.

— Постой. Ты вчера видел Нину? — заторопился журналист.

— Это вопрос ревнивого мужа? — Этот тип не устает самоутверждаться. Несмотря ни на что! Соперничек! (Максим позабыл, вернее, не считал нужным вспоминать о том, что Глеб некогда был явно влюблен в его жену Нину.)

— Погоди ты с ревностью! Ты вчера ее видел на работе?

— Вчера у меня был библиотечный день… — Очень оригинальный подход — библиотечный день у работника библиотеки. Максим хмыкнул, но от комментариев воздержался. Не до того. — А в чем дело?

— Просто Нина куда-то запропастилась. Как ушла вчера утром на работу…

Весь гонор Глеба испарился, словно золотая рыбка, которую попросили списать внешние долги России.

— Ты хочешь сказать, ее не было всю ночь?! — Теперь Глеб попросту орал. Максим даже отвел от уха телефонную трубку, дабы не травмировать барабанные перепонки. — И ты спокойненько сидишь до утра, дожидаешься известий, как скотина бесчувственная!

Насчет скотства и бесчувственности у журналиста было особое мнение. При других обстоятельствах можно было бы и поспорить. Но он опять блеснул выдержкой:

— Слушай, ты несешь чушь. Лучше давай прикинем, ты знаешь кого-нибудь, кто был вчера в этом вашем отделе рукописей?

— Это ты городишь чушь. Естественно, знаю.

— Тогда выясни, когда Нина ушла вчера с работы, и тут же перезвони мне.

Глеб, оказывается, умел действовать почти молниеносно. Не прошло и двух минут, а он уже отчитывался:

— Я дозвонился до Маргариты Львовны. Наш лучший библиограф. Она видела ее вчера около четырех. А когда Нина ушла — не знает. Тут ничего удивительного — ты сам видел, как у нас столы стоят. Кабинетов отдельных нет, но все разъединены шкафами.

Действительно, в закутке с окнами на Екатерининский сквер в пределах прямой видимости стояли лишь два рабочих стола — Нинин и Глебов. Остальных сотрудников, кроме занятых на выдаче заказов, было не видно и не слышно.

— И что теперь делать? — продолжал Глеб.