Смерть придёт на лёгких крыльях

Женщины щебетали в основном между собой, обсуждая, кто какие успел сегодня переделать дела. Шепсет, которую Садех взяла под свое покровительство, предпочитала молчать и слушать, но не получилось – ее новая знакомая все пыталась вовлечь ее в разговор, что-то рассказывала, спрашивала какие-то мелочи. Жрица не хотела никаких расспросов, но почему-то болтовня Садех не утомляла. Напротив, стало немного легче на сердце, а тревоги немного отступили, насколько это было возможно.

Солнечная ладья понемногу опускалась к скалам Долины Царей, венчая Та-Дехент пылающей медной короной. У канала было зелено – дальше отсюда уже простирались возделываемые поля, сейчас залитые, покрытые плодородным илом, и пальмовые рощи. Шепсет всегда восхищало, какой резкой была граница между Кемет и Дешрет, особенно если смотреть с высоты – словно кто-то очертил писчей палочкой.

Держась чуть в стороне от остальных, девушка скинула одежду и шагнула в теплую воду, напитанную за день солнечным светом. Прикрыла глаза от удовольствия, погружаясь глубже. Канал не был широким – не поплаваешь всласть, как в заводях Итеру, – но это было куда лучше, чем просто умыться и отереться влажной тканью.

Она помнила, что, когда жила в храме, жрецы совершали омовения по несколько раз в день, перед ритуалами. Собачий храм Хэр-Ди, столица сепата Инпут, стоял на острове, и в воде не было недостатка. Шепсет любила освежающий ветер в храмовых рощах и густые тени стен из темного камня, в которых отдыхали целые стаи священных псов.

Воздух в верхних сепатах Кемет вообще был куда более засушлив, но девушка привыкла. Да и в садах Храма Миллионов Лет всегда царила чудесная прохлада, напоенная ароматами цветения.

Другой образ на миг затмил те, приятные, наслаиваясь поверх, словно ее зрение разделилось. Тягучие воды, мерцающие матовым ртутным блеском, смыкающиеся вокруг, обволакивающие погребальным саваном. Шепсет судорожно вздохнула, распахивая глаза. Нет, вода была самой обычной, и солнечные лучи играли на ее поверхности россыпью сверкающих драгоценностей. Приятный ветерок ласково касался кожи и отяжелевших влажных волос. Она была жива.

На мелководье, внимательно глядя на нее, сидела черная собака, уже успевшая искупаться. Встав, псина отряхнулась, окатив жрицу каскадом брызг, и вывалила язык, тяжело дыша, улыбаясь во всю пасть.

По возвращении в гарнизон Садех пригласила Шепсет к себе. Вместе они замесили тесто для завтрашней трапезы и напекли свежих лепешек к ужину. Два года при дворе не сделали из Шепсет бездельницу, ведь до этого она с детства жила в жреческой общине Хэр-Ди. Ну а в храмах каждому служителю Богов находилось дело, особенно для младших жрецов. Девушка старалась сделать все как можно лучше, чтобы отблагодарить хозяйку за доброту.

Она уже поняла, кто приготовил для нее одежду и прочее. Садех, супруга командира гарнизона, заботилась обо всех здесь, как мать одной большой семьи. И хотя она пока только приглядывалась к гостье, Шепсет не чувствовала от нее враждебности, даже несмотря на свое привычное настороженное отношение к людям.

Все это время женщина весело разговаривала с ней, рассказывала какие-то забавные байки о стражах некрополей и незадачливых разбойниках, приходящих из пустыни. Она словно сердцем чувствовала, что Шепсет нужно отвлечься от своей скорби, не оставаться с этим наедине.

Позже, как обещала, Садех помогла ей расчесать волосы и заплести в мелкие косы – чуть иначе, чем было, на кушитский манер, – а концы украсила деревянными бусинами, пропитанными ароматным благовонием.

– Имхотепу, конечно, виднее, что с тобой, – проговорила хозяйка очень серьезно. – Но я смотрю на тебя и думаю – тебя словно гонит какое-то зло. Вот, возьми. Он поможет отогнать тени.

С этими словами Садех вложила что-то в руки девушки.

«…Наш Бес тоже обитает между мирами, на самой границе, и оберегает. Он отгонит от тебя всех чудовищ. Видишь, как он высунул язык и сурово вращает глазами? Его боятся все твари из темноты. А с нами он улыбается и шутит, никогда не злобно. Весело бьет в свои барабаны, наполняя сердце радостью…»

В ее ладонях улыбался, высунув язык, Бес – бородатый карлик с полусогнутыми в коленях кривыми ножками, округлыми кошачьими ушками и львиным хвостом, в набедренной повязке, короне с павлиньими перьями и ожерелье-усех [54] . Уперев сжатые кулачки в колени, он озорно смотрел на Шепсет и словно спрашивал: «Я готов встретиться с ними, а ты? Посмотрим, кто кого?»

В глазах защипало. Девушка прижала к себе небольшую алтарную статуэтку, ощущая тепло ее энергии, всю силу Божества и вложенных молитв. И старое знакомое еще из детства чувство защищенности окутало ее сердце. Она давно уже выросла, научилась слышать и различать Тех, и сама теперь умела отгонять тварей из темноты. Но сейчас как никогда ей нужна была помощь любимых Богов.

54

Усех (др. егип.) – традиционное древнеегипетское многорядное ожерелье в форме разомкнутого круга, с фигурными застежками или завязками.

Жрица подняла взгляд, не в силах выразить всю свою благодарность. Садех улыбнулась и лукаво подмигнула ей, словно была в сговоре с Божеством.

– Он шепнул мне, что сейчас тебе нужнее.

На домашнем алтаре курились благовония. Пара светильников разгоняли полумрак. За границами света в комнате было так темно, что пространство будто распахнулось, став из маленькой комнаты чем-то большим, неизведанным. И на самой границе сидела черная собака, словно страж между тем миром и этим.

Жрец обошел вокруг, встряхивая систром, очищая пространство. Потом он сел напротив девушки, взял за руку, нащупывая ритм крови. Другой рукой коснулся ее виска, будто хотел заглянуть в ее мысли. Его взгляд был сосредоточенным, проницательным, и Шепсет казалось, что он видит не только ее зримый облик, но и все части ее души, или хотя бы их отголоски.

Впрочем, скорее всего, так и было. Имхотеп исцелял не только болезни тела и сам начал с ней разговор о целостности души.

Их взгляды встретились. Целитель пребывал во внутреннем состоянии ритуального покоя, обычно требовавшегося для всякой жреческой работы. Шепсет сейчас этого покоя достигнуть не могла, едва перебарывая затаившийся внутри ужас.

Протянув свободную руку, она погладила стоявшую рядом с ней алтарную статуэтку, находя в этом успокоение. В тишине она слышала, как гулко стучит ее сердце. В какой-то момент этот звук заполнил собой все. Или то был далекий стук барабанов Беса?

– Я хочу понять, что рассекло крылья твоей Ба, – голос Имхотепа звучал негромко, размеренно. – Что затмило свет и мудрость твоего Иб, и почему твои Ка – по Ту Сторону. Хоть одно из них должно остаться здесь, наполнять тебя силой, пока ты ходишь по этой земле. Ты стоишь по обе стороны, разделенная, но сейчас – даже больше Там… больше мертвая, чем живая.

Шепсет вздрогнула, но не отняла руку. Эти слова напомнили ей нечто очень важное, и еще один фрагмент встал на место.

– Это обязательно? Чтобы она отправилась с вами.

– Инпут зовет ее. Потому я и пришла. Ты же видишь это сама, госпожа.

– Но ее дом здесь, со мной, – яростно, настойчиво повторила Анат.

– Разве ты сможешь защищать ее вечно?

– Столько, сколько потребуется?

– Боги выбирают себе жрецов, и жрецы выбирают себе Богов. Так было всегда, так будет.