Смерть Рыцаря

— Я кажется, знаю кто вы, — выкрикнула Мария ему в спину.

Яков развернулся.

— Вы сын короля? Имя такое же. И ему примерно столько же, сколько и вам. Вы говорите про наследие и катаетесь на такой карете. Неужели и вправду вы?

— Да, я наследник короля. Его единственный сын.

— И что вы здесь делаете? Совсем один, без сопровождения?

— Мы не так далеко от Волариса, и я доверяю своему народу.

— О как, наивности вам не занимать.

Не успел Яков ответить, как ему крикнул извозчик. Он уже подходил к полю и не хотел задерживаться на дороге. Их ждут к полудню. К полудню они и приедут.

Яков снова развернулся и стал уходить.

— Я вас научу быть ребенком, — снова остановила его Мария, — хоть нам и по тринадцать. Если буду в городе или вы будете здесь когда-нибудь.

Мария помнила до сих пор, какой улыбкой он одарил её на прощание. Будто что-то начал замышлять, но хорошее, по-детски хорошее.

— Ишь! Ты что ли? Машка?!

Из-за камышей донесся высокий голос, удивленный и с хрипотцой. Мария узнала его. Все тело покрылось мурашками, за каждое воспоминание с этим голосом.

— Бабуля?! — кричала Мария, пробираясь через камыши и раздвигая их руками.

— О, какая выросла!

И вот она стоит перед ней. Еще больше сгорбленная, чем в последнюю встречу. Еще больше морщин. Еще сильнее трясутся губы. Зубов почти нет, впрочем, как и тогда. Растопырила бабуля руки и ждёт внучку свою, когда же та упадет в её объятия.

Мария остановилась в двух шагах. Иногда она чувствует себя королевой, а не деревенской девчонкой. И именно это ощущение сейчас парализовало её.

— Что случилось с деревней? — спросила Мария с надеждой, что бабушка опустит руки. Но той упрямства было не занимать. Она сама подошла и сжала «королеву» в объятиях.

— Время, внученька моя, время случилось. Со всеми оно случается, никто от него не убежит.

Наконец-то бабушка её отпустила.

— За восемь лет место в болото превратилось, как?!

— Пойдем в дом, всё расскажу. Пойдем.

Бабушка взяла Марию за руку и потянула за собой. Ничего не оставалось, как послушаться старшего.

Шли они долго, почти всю дорогу молчали. Бабушка напевала что-то себе под нос. Мария всё хотела задать вопрос, из-за которого она сюда пробралась, но смелости никак не хватало. «В доме буду, спрошу» — решила она.

А дом тот изменился. Мария не стала этому удивляться — потрясений и несостыковок ей хватило на весь день. Раньше дед всегда приводил дом в порядок, ухаживал за ним, за двором вокруг. Теперь же он выглядел как заброшенный, да ещё и посреди болота. Внизу двери собиралась сырость, на крыше рос мох.

Бабуля открыла дверь, торжественно приглашая внучку внутрь. Внутри было темно, а когда Мария зашла, то поняла — тут ещё и холодно, и дурно пахнет.

— Ой, помню, как тебя этот дурень забирал. Встал перед дверями со своей бандой и попросил на неделю. Сказал, что позаботиться. Кто ж знал, что неделя в пятнадцать лет превратится. Как дед тогда был зол.

Бабушка со стонами села у стола и положила на него руку. Мария осмотрела помещение, ужасное не только по меркам королевы, но и по меркам простолюдин, даже прислуги, и столько жалости влилось в её сердце, которое тут же закипело и острой болью обожгла всю грудь. И боль эта превратилась в гнев, в ненависть, в обиду.

— Он через неделю меня и вернул, как обещал! И не дед был зол, а ты! Не надо мне говорит другое. Я вернулась счастливая, может быть, даже влюбленная. И из-за этого ты отдалилась. И каждый раз, когда Яков меня забирал, и каждый раз, когда я возвращалась, любви ко мне, того тепла, ты испытывала всё меньше и меньше, — Мария нависла над бабушкой, сжимая кулаки. — Мне пришлось выбирать. Ты заставила меня выбирать! А теперь ты живёшь в болоте и дедушка умер.

Бабушка подняла голову, вгляделась в лицо своей королевы, в дрожащие губы, в выщипанные и прилизанные брови. Смотрела она долго на ту, что раньше была ей родною душенькой.

— Я тебя вот такой помню, — бабушка приблизила ладони друг к другу оставляя расстояние в пятнадцать сантиметров, — помню, как был счастлив твой отец, мой сын. Эх, вот бы сейчас там побывать. Снова увидеть его, тебя…

Бабушка вроде и смотрела Марии прямо в глаза, но казалось, она смотрит сквозь неё или не видит дальше своего носа. Пришлось королеве отступить: отойти на несколько шагов и прислониться к стене. Она хотела сесть рядом с бабушкой или на одну из двух кроватей, но по болоту было приятнее лазить, чем находиться в этом доме.

— Бабуль, — спокойно сказала Мария, словно заново начала разговор, — что стало с деревней то? Помню, когда на похороны деда приезжала восемь лет назад, люди про деревню с позитивном говорили. Новые люди обустраиваются. Торговля в гору идет. Что случилось?

— Дожди пошли. Началось это, сейчас, дай вспомнить…два года и пять месяцев назад. Начался как-то дождь и не заканчивался. Этак поначалу люди хмурились, руками разводили, брови так высоко поднимали. Потом начали плакать их жены, дочери. Урожаю конец ведь пришёл. Столько пота, столько трудов насмарку. А потом, когда вся надежда порушилась, засмеялись. Плюнули на эту землю, в довесок дождю, и ушли кто куда. Кто в город, кто в другую деревню, а кто и вообще на тот свет.

— А ты почему осталась? — тронул этот рассказ Марию. Хотелось обнять бабушку, тёплые чувства вернулись. Она ожидала их сразу же при встрече, а вышло совсем по-другому. Пришли это чувства вместе с жалостью и никак иначе. От этого стало ещё грустнее. Мария больше не была деревенской девчонкой. Сердце её затвердело, превратилось в королевское. Неужели бабушка это понимала ещё тогда, десять лет назад? Понимала, что медленно теряет внучку?

— И я уходила. Жила у знакомых, потом у незнакомых по доброте душевной. А потом и вовсе вернулась сюда. Здесь и дед ближе и воспоминания о той жизни.

— Но это же болото? Как ты можешь здесь жить? Давай я тебя в замке поселю.

И бабушка посмотрела на Марию снова. Её глаза пытались зацепиться за понимание, за какую-то истину, которая ускользала в последний момент, так жестоко и бессердечно.

— Что-то случилось, два года и пять месяцев тому назад. Люди изменились. Дожди, это так, ещё мелочи. В других деревнях урожай не просто портился из-за дождя. Он становился чёрным и серым. Будто для этого урожая ночь наступила. Так что и неважно где жить — на болоте или на холме. То же горе, та же смерть.