Смешная русская история (статьи)

Почему тогда существует призыв «не бойся», он ведь не идиотская мода, а насущная необходимость, выработанная многовековым опытом. Я думаю, он родился потому, что иначе бы все сошли с ума. И не только в тюрьмах, а во всей стране. Призыв «не бойся» как и всякий лозунг говорит лаконично, и означает, не поддавайся страху, будь немного выше его, и тогда выживешь, если еще и повезет. Видите, как длинно, если говорить понятно, а не просто призывать.

Люди веками живут на Везувии, хотя прекрасно знают, что в любой момент на них потечет раскаленная лава, потому, что здесь им жить легче в смысле пропитания. Поэтому они «не боятся», хотя на дню несколько раз эта мысль приходит им в голову, особенно часто после очередного извержения. В результате выжившие при извержении – немного чокнутые. Точно такие же получаются, когда их, например, быстренько вытащат из подводной лодки, лежащей на дне. Я это к тому говорю, что преодолевать сильный страх долго невозможно.

Теперь давайте посмотрим на наших людей, хоть сегодняшних, хоть времен Петра или Екатерины. Хоть в Сибири, хоть в Центральной России. Когда начинается война, многие сходят с ума в первые ее дни, затем успокаиваются, длись она хоть сто лет. «Привычка свыше нам дана», — как писал Пушкин. Когда человека впервые садят в тюрьму, он на первых порах тоже – на грани сумасшествия, потом сидит себе, уже более спокойно, лет десять. Это – неожиданность сводит с ума, потому что страха не было, и вдруг он возник. Поэтому, если бы в подводной лодке на дне можно было бы жить, то через некоторое время подводники попросили бы их вообще не вытаскивать, а только спустить к ним жен.

Точно так же многие на первых порах сошли бы с ума, если бы наши правители вдруг, ни с того, ни с сего, ввели бы нам западный демократический образ жизни, со всеми его правовыми и человеколюбивыми атрибутами. И здесь бы была неожиданность. Поэтому страх и неожиданность или ожидание надо рассматривать всегда вместе, чтобы не запутаться в их последствиях. Недаром только у русских есть поговорка «не зарекайся от сумы и тюрьмы». То есть, как у пионеров: «Будь готов! – Всегда готов!» Это сильно помогает жить, как бы исключая неожиданность.

Рассмотрим неизбежный и неизбывный страх в сочетании с призывом «не бойся». Это «не бойся» всего лишь призыв исключить из своего сознания неожиданности страха, которая так губительно действует на психику. Перевод нашего неожиданного страха во всегда ожидаемый страх, как от столетней войны. Но ведь и призыв этот не мог родиться на пустом месте. То есть, страх – всегда с нами, но его не надо так сильно бояться, иначе сойдешь с ума.

Из всего этого вытекает, что жить в нашей стране довольно опасно, во все времена, иначе бы не родились поговорки, которые я привел выше. Что же мы должны ожидать? А все самое плохое. И всегда. Как подводники, водолазы, шахтеры и солдаты на войне. Чтоб любые катаклизмы мы всегда держали в своей голове и не сходили с ума в массовом порядке при их действительном возникновении. «Уведомлен, значит – вооружен», говорят нам наши власти. Они в любой момент могут тебя отправить «защищать Родину» в Африке, отобрать у тебя разом все твои деньги, ввести любой самый безумный «ясак», посадить в тюрьму за взгляд исподлобья, и даже запретить дышать чистым воздухом. И ты должен знать, что ничто тебе не поможет, ни суд, ни прокуратура, ни письма президенту. Предупрежден – значит, вооружен против невзгод. С ума не сойдешь.

Тут я хочу сделать одно отступление, касающееся нагнетания постоянного и всеобщего, а не стрессового и индивидуального страха. Нам говорят, что так называемая армейская дедовщина – бич сегодняшнего дня, «возникла» спонтанно, как солнечные пятна или гроза в начале мая. Между тем, это преднамеренная культивация, первопричина которой хотя и возникла спонтанно, но очень понравилась властям и была доведена именно ими до своего сегодняшнего «логического» и страшного состояния. Доказываю.

Наша армия в целом не воевала уже скоро 60 лет, два полных поколения, около 30 «призывов». На войне дедовщина невозможна, там возникает противоположное – братство. Ибо любая обида найдет свое немедленное отмщение. Ибо любое проявление братства будет тут же поощрено взаимностью. Мирная же армия – и нонсенс, и деградация, и никчемность, она уже не хочет воевать, она становится похожей на барышню, никто в ней уже не боится умереть. Это солдаты. Но у каждого солдата есть родня, которая тоже уже не боится. Представьте, как это плохо для страны! Ведь отвыкнув от постоянного, перманентного страха, население утратит тот самый принцип «Будь готов! – Всегда готов!» и разом сойдет с ума всего лишь от страха заболеть атипичной пневмонией или СПИДом. А сумасшедшие, знаете, что могут сотворить со своей властью?

Именно поэтому дедовщина всячески поощряется верховной властью под видом борьбы с нею. Если бы в десяти полках разом расстреляли по одному всего лишь офицеру перед строем (как в войну за измену Родине) за дедовщину, через три дня ее бы нигде не было и в помине. Притом заметьте, офицеры – профессиональные так сказать потенциальные покойники, они за это деньги получают, это их работа. И они отлично знают, что на войне дедовщины нет. Ишь чего захотели! Пусть все боятся, не войны, так дедовщины. И сами солдаты, и их мамы и папы, и остальные все близкие и далекие. Чтоб был всеобщий и постоянно действующий страх, привыкнув к которому, его не будут воспринимать как неожиданность.

Хорошо сказать «не бойся», когда коленки дрожат от страха. За себя, за жену, за детей и внуков. На этой основе я хочу ненадолго вернуться в социализм. Ведь недаром же он именно у нас появился и так долго жил. Корова, родившаяся, пять тысяч раз подоенная и уснувшая вечным сном от недоедания в одном и том же хлеву и не видевшая даже луга, откуда будет знать, что есть свободные пастбища со сладкой зеленой травой. Особенно этот пример подходит к бройлерным цыплятам. Они, несомненно, думают, что такова жизнь, и другой не бывает. Поэтому у нас не дрожат коленки от страха.

Социализм все сделал для того, чтобы мы не знали, как живут люди в благополучных странах. Но только ли социализм, как пытаются нам втолковать наши власти, отменившие разом социализм? Я хочу сказать нашим властям, что так было всегда на «святой» Руси.

Борис Годунов отправил 16 или 18 человек в Западную Европу, чтобы они там научились крайне необходимым нам наукам и ремеслам, – ни один из них не вернулся в Россию, узнав, какова там жизнь простого человека. А один из них даже стал английским кардиналом и его безуспешно требовали назад от английских королей.

Радищева Екатерина недаром так боялась, едва ли не больше Пугачева, он один мог перевернуть наше сознание. И недаром Екатерина, поиграв в права человека с Вольтером, тут же ужесточила крепостное право. Почему? Да потому, что только в войнах на западе, которые она вела непрерывно, наш солдат мог повидать тамошнюю жизнь, и сравнить со своею. Как корова впервые выпущенная на прекрасный луг. Солдат – много, и бывалый солдат – как краснобай Ленин для целого уезда. Именно поэтому появился Пугачев, народ к этому был готов. Именно поэтому было ужесточено крепостное право, именно поэтому железный занавес впервые опустился.

Заглянем еще дальше в прошедшие века. В период смуты, в результате которой Романовы пришли к власти, наши крестьяне–солдаты впервые «познакомились» с поляками, литовцами, киевлянами, жившими по западным образцам. Именно поэтому и возникла смута, именно поэтому Романовы, едва заняв царский трон, начали обновлять свои засечные черты, вернее, создавать их. Чтоб народ не разбежался. Именно поэтому явилось знаменитое Соборное уложение царя Алексея Михайловича 1649 года – самый жестокий закон рабства, какие видел свет. Именно поэтому так называемые староверы, проще и правильнее – католики, так боролись с новой «православной» верой. А Романовы их жгли целыми деревнями. (См. другие мои работы).

Перепрыгнем в 1812 год. Разгромив Наполеона и прошагав всю Западную Европу, русский солдат вновь увидел, как там живут, и немедленно рассказал домашним. Александр I, немного поиграв со Сперанским, тут же вынужден был ужесточить власть, вновь задернуть железную «занавеску». Явился Аракчеев со своими «военными поселениями», притом в самых демократических местах – Новгороде и Пскове. Это вместо Сперанского.

В середине 19 века, уже жил и начал писать Лев Толстой, русские войска вновь столкнулись с Западом в Севастополе, и воочию увидели как тот воюет, а не только живет. Грянула отмена крепостного права и был создан настоящий европейский суд, что я считаю более важным даже по сравнению с отменой рабства. Но, самое главное состоит в том, что тут же, буквально через несколько лет, суд вновь возвратился на круги своя, не суд, но расправа. А вольных рабов тут же превратили в ясачных, оставляя денег им только на прожитье, но не на смену своего состояния, и даже не на смену местожительства. Ибо Столыпина быстренько «убрали», совершенно как Старовойтову или Юшенкова, и многих других.