Смоленский поход

Последнее условие, впрочем, действует лишь в том случае, если Густав или я подвергнемся нападению, если же паче чаяния, мне или Густаву Адольфу взбредет блажь повоевать самому, то мы можем рассчитывать лишь на свои силы и наше дружеское расположение друг к другу.

Отдельно оговорены вопросы торговли и строительства флота. Торговать мы можем только через Швецию, для чего должны быть организованы торговые представительства в четырех шведских городах. Это Стокгольм, Выборг, Нарва и теперь уже Рига. Перевозить товар можно только на шведских судах. Единственное исключение — Мекленбург. В Ростоке также должен быть организован торговый двор, который может торговать с Русским царством напрямую, минуя шведов, однако, платя за это корабельную пошлину. Иметь морской флот запрещено, как и строить его на Неве, за это требование Густав Адольф лег костьми. Впрочем, ни флота, ни верфей пока нет, так что тут я по факту ничем не поступился. Отдельно оговорено название моего государства — Русское царство. В том числе есть пункт, что если третья страна в официальном документе поименует нас как-то иначе, то документ принят не будет. Так что поляки могут забыть о Московии, если, конечно, не собираются воевать вечно. Взамен, я обязуюсь поддерживать всеми доступными силами Густава Адольфа и его потомство на шведском престоле.

Перья скрипят и выводят на пергаментах витиеватые подписи. Один, другой, третий, четвертый… секретарь посыпает их песком, а хранитель печати скрепляет печатью. Теперь моя очередь прикладывать печать и я достаю из-за пазухи футляр с золотым кругляшом. С печатью вышла неувязка, большая государственная печать сейчас в Москве, хранителем ее является Шереметьев. Малая сгинула в смуту, а другой заказать я не удосужился, так что пришлось импровизировать. Когда светлая мысль об отсутствии печати пришла в мою темную голову, заказывать новую было уже поздно, не говоря уж о том, что делать это в чужой стране, славящейся традициями фальшивомонетчества, немного неразумно. Не мудрствуя лукаво, я вызвал с корабля монетного мастера Каупуша и озадачил своей проблемой. Тот ненадолго задумался, а потом спросил, что должно быть изображено на государственной печати. Тут пришла пора зависнуть мне, но поразмыслив, я решил, что на малой печати достаточно иметь герб, сиречь двуглавого орла, и мой титул. Объяснив мастеру, в чем отличие русского двуглавого орла от имперского и написав на латыни титул, я пытливо взглянул на него. Тот пожал плечами и попросил лишь материал для изготовления печати.

— Возьми Раальд, — сказал я, высыпая ему на ладонь рижские дукаты, — если сделаешь быстро, то я дам тебе столько же!

— Завтра у вас будет печать, — решительно ответил он.

— Так быстро?

— У меня есть кое-какие инструменты, так что с надписью проблем не будет, надо только вырезать птицу и святого Георгия на ее груди.

И действительно, к концу следующего дня донельзя уставший латыш подал мне золотой кругляшек с ушком для шнурка, приложив который к расплавленному для такой цели сургучу я получил четкий оттиск. Головы орла венчала императорская корона, вместо ездеца на гербе Москвы был святой Георгий, в рыцарских латах, втыкавший копье в дракона, а не в змея, а надпись по кругу гласила что «Иоганн Теодор — цезарь всех русских», но, в общем и целом, работа была изумительной. Похвалив Каупуша и отсыпав ему обещанное, правда, серебром, я уже наследующий день уже прикладывал ее к мирному договору.

— Как скоро шведские войска покинут мою страну? — Спросил я у вручавшего мне футляр с документами вице-канцлера.

— Как только ваше величество, выплатит причитающуюся по нему сумму шведской казне, — поклонившись, отвечал он.

— Считайте.

— Что?

Шведы с недоумением смотрели на вытащенный мною чек на пятьдесят тысяч талеров каждый в фуггеровский банк. Три недели назад я получил пять таких в магистрате города Риги в качестве погашения контрибуции. Первым не выдержал Густав Адольф.

— Что это? — требовательно спросил он у своего чиновника.

— Насколько я понимаю, ваше величество, это чек в банк Фуггера общей суммой на пятьдесят тысяч талеров, — любезно пояснил я.

— Не может быть!

— Кажется, все верно, — проговорил внимательно осмотревший чеки один из депутатов, — чек подписан рижским магистратом.

— Откуда он у тебя? — подозрительно спросил меня король.

— Там же написано, из Риги, — пожал плечами я.

— Ты взял контрибуцию?

В ответ я лишь пожал плечами, дескать, что за глупые вопросы.

— Иоганн, ты мне ничего не говорил!

— Так ты и не спрашивал, — снова пожимаю я плечами.

На лицах всех шведов, от короля до последнего стражника в дверях, написан немой вопрос: — «сколько ты взял в Риге?»

На моем лице, напротив, светится крупными буквами: — «Там еще много!» Однако обстановку надо как-то разрядить и я достаю последний козырь.

— Господа, а что вы знаете о торговле с Персией? — громко спрашиваю я.

— Вздор, — почти кричит епископ Глюк, — через Московию нельзя торговать с Персией, это всем известно!

— Да ну! — Улыбаюсь я, — а вот англичане прекрасно торгуют, и наживают на этой торговле огромные барыши. Впрочем, если вы не хотите чтобы ваши купцы торговали с Персией…. Кстати, кто-нибудь из вас знает, как выглядит шелковая нить?

Депутаты напряженно молчат. Шелковую ткань видели многие, а вот нить…

— Она очень тонкая, — задумчиво говорит Глюк.

Жестом фокусника я достаю из кармана небольшую катушку и показываю ее присутствующим.

— Как вы думаете, какова длина нити намотанная на катушку?

— Самое многое пятьдесят футов.

— Давайте измерим?

— Какая странная нить, — задумчиво спрашивает Глюк, — неужели…

— Это шелк, святой отец и сейчас вы в этом убедитесь, — заговорщицки подмигиваю я ему, усаживаясь на его кресло, — измеряйте-измеряйте!

* * *

Мое участие в подготовке поединка свелось к тому, что я назначил его на следующее утро после заседания риксдага. Не хотелось, чтобы исход, какой бы он не случился, влиял на переговоры. Переводчиком неожиданно выступил молодой человек, одетый по-европейски, но прекрасно говорящий при этом по-русски. Ранним утром мы собрались за городом, чтобы разрешить затянувшийся спор чести. Мы это я, Густав Адольф и по восемь человек от каждой стороны. Двое выступали в качестве секундантов, остальные свидетели. Для нас с королем принесли кресла. Видно подчеркнутое невнимание, проявленное ко мне в накануне, не осталось незамеченным. Впрочем, как и скандал с архиепископским местом, не говоря уж о досрочной выплате контрибуции. Когда Глюк, успевший измерить длину нити и поразившись результату, вернулся, он обнаружил что сижу на его месте и расписываю депутатам, какие именно золотые горы свалятся на Швецию, если мы немедля создадим торговую компанию для торговли с теплыми странами. Попросить меня уйти ему не хватило духа, впрочем, кресло ему вскорости принесли.

Дуэлянты в последний раз поклонились друг другу, затем разделись до пояса.

— Что они затевают? — Тихонько спросил меня Густав.

— Вот хоть убей, не знаю, — так же отвечал я ему.

Тем временем, дуэлянтам принесли оружие. Увидев, что Магнусон берет в руки шпагу, а Буйносов саблю я поморщился как от зубной боли. Похоже, шведы таки обманули моего рынду, но дальнейшее удивило меня еще больше. Поединщикам завязали глаза и сцепили между собой веревкой длинною примерно в сажень*.

— Божий суд, — ахнул я.

— Что, какой суд?

— Божий суд, Густав, так на Руси решают непримиримые противоречия. Что-то вроде вашего древнего хольмганга.

— Никогда не видел.

— Я тоже.

Наконец, все было готово. Дуэлянтам дали знак, и они застыли, пытаясь угадать, где их противник. Первым не выдержал швед, решив, что его враг прямо перед ним, он сделал выпад, но запнулся и натянул веревку. Семен тут же шагнул в его сторону, пластая перед собой саблей. На свое счастье запнувшийся Магнусон нагнулся, и сабля противника просвистела совсем рядом с его головой. Поняв, что промахнулся, Буйносов тут же отскочил в сторону и остановился.

— Нечестно, — задумчиво проговорил Густав Адольф, наблюдая как его придворный, пытается очередным выпадом проткнуть воздух — сабля в таком поединке лучше.

— Сам выбрал, — пожал я плечами.

Короткая веревка натягивалась всякий раз, когда кто-то из поединщиков пытался разорвать дистанцию, и показывала противникам, где искать друг друга. Магнусон довольно скоро это понял это и снова попытался достать своего врага выпадом, но беда в том, что его соперник был куда опытнее в подобного рода упражнениях. Казалось, князь Семен каким-то шестым чувством распознает все атаки своего противника и ускользает от него, тут же отвечая на удар ударом. Клинки уже несколько раз встречались, высекая искры, но наконец, сабля Буйносова нашла своего врага. Увернувшись от очередного выпада, князь чиркнул своего противника по ребрам. Сразу хлынула кровь, и швед опустился на колени. Сорвав с глаз повязку, он взглянул на рану и побледнел как смерть.