Снаружи и внутри Приключения микронелов. Книга первая

Когда же Искрин неожиданно вырубается, связь, конечно, сразу исчезает. Микронел некоторое время может действовать, но чувствует себя плохо. Потом теряет сознание и может впасть в кому. Теряет связь с окружающим. Так почему-то в микромире.

Давно идут споры, нужен ли чип капитанам. Но они обычно приходят работать в микромир с армейским чипом и разъемами под штекеры. То есть очень удобно. Сокеты и штекеры стандартные. Заменил армейский на госпитальный, и все.

"А интересно, в космофлоте такое бывает?
– Подумал Габидулла.
– Чтобы Искрин звездного судна или корабля отказал? Что будет с навигаторами, интересно? Надо будет спросить".

Кэп очнулся одновременно с ним, но никого не узнавал. Себя обслуживал, но стандартное тестирование не прошел. Так что, видимо, самое плохое и произошло.

"Будем надеяться на лучшее, а рассчитывать на худшее" - любимое изречение несколько успокоило доктора Майбороду. Захотелось проведать Сандро, поддержать. Эх, вставать ещё нельзя. Гамадрилыч начал делать зарядку лежа.

Глава 7. Студенты

Вобла, говорите?

Во, благодать!

Соблаговолите воблу подать!

С. Кирсанов

"Рудики" с последнего рейса двадцатого скафа - студенты с разных факультетов и курсов, едва знакомы. Однако решили пообщаться и как раз сегодня. Всех беспокоит эта тема, про исчезновение эм-двадцать.

Собрал всех Кондрат, не самый старший, но самый любопытный. Заранее. Кондрат пригласил всех в себе, и повод был, день ангела. Именины. Ребята согласились с радостью, договорились встретиться, посидеть хорошо. Всем уже исполнилось достаточно лет. То есть можно взять лёгкого вина, и еды, конечно, приготовить.

После занятий Кондрат пришел к себе. Многоэтажное, по нынешним меркам очень высокое, общежитие возвышалось в парке госпиталя. Обычные дома были в пять-восемь этажей, а общага целых десять. Но форма такая же, куб.

Он сунул карту андроиду-охраннику, тот открыл дверь. Антиграв-лифт плавно вознес Кона на восьмой этаж. "Да, в общаге не дома", - подумал наш герой, глядя на верёвки, протянутые через коридор. На них болтались предметы женского туалета. Опять сушилку сломали.

Кто-то взял моду сушить траву в общественной сушилке. "Поймаю, ноги выдерну, - думал Кон, пробираясь к своёй комнате.
– Все-таки надо опять ввести запреты, как в старину. Не пей, не кури, чего там ещё было нельзя?"

Ведь в школе, да и потом, до двадцати одного года, ничего не разрешали. И думать не моги. Все наизусть знали правила, всё про здоровье.

Ему исполнился двадцать один в этом году. Кон попробовал то и это. Здоровый организм сопротивлялся. Его рвало от алкоголя, от сигареты он зеленел и терял сознание. Покурив травку, закаялся прикасаться.

Да, сейчас всё было можно. Но резко не одобрялось обществом. Человек, который губил себя водкой или наркотиками, быстро и бесповоротно скатывался на самое дно. "Биовозраст не врет" - повторяли всем и всегда. И Кондрату казалось, что держаться совсем несложно.

Хорошее вино не возбранялось. Кон, как хозяин, купил бутылку крымского мускатного. Навёл порядок в комнате. То есть книги и тетради со стола сложил под кровать. Приготовил посуду.

Напечатал, конечно, на пэ-пэ сорок третьем стандартной еды. Модель принтера устарелая, что он там выдаст интересного. Лепёшки, залипы и сладости вроде пастилы, с витаминами и микроэлементами. Поэтому выставил ещё пару банок маминых домашних консервов. Мама у него на пенсии, занимается огородом.

Вот как раз его мамочка попала в самые плохие условия для жизни. Но не из-за своих пристрастий, а из-за отца. Тот вёл себя... ну, скажем, неправильно. И мама получила болезни, обогнала биовозраст и загремела на нищенскую пенсию. Сын переживал, чувствовал несправедливость. Но закон есть закон - достиг шестидесяти локальных раньше времени, получи нищенский пенсион. Ничего, вот он выучится и вытащит маму.

Кондрат стал вспоминать. Он ещё был маленький, а отец уже пил. Тогда Кон этого не понимал, ну спит папа, и спит. Поругались с мамой. Страшно, плохо, Кондратушка плачет. Помирились, хорошо. Он любил и маму и папу, как все дети. Папины руки крепкие, может подбросить вверх.

Рассказ Кондрата

Да, подбросит вверх, аж сердце замирает. Мама бегает кругом, что-то просит. Сейчас понимаю, что отец, наверно, был поддатый и мать боялась, что уронит. Но не уронил ни разу. Дразнил меня 'Кончик'.

На плечах у него хорошо было сидеть, или ещё, как бабушка говорила, "на закорках". Когда бывали у неё в деревне, на закорках у папы я ехал из бани. Он приговаривал: "Горшки продаем", - и родные старались проверить "горшки", то есть шлёпнуть по попке. Я орал, больше от негодования, и все смеялись. Звонкие горшки.

Так-то все шло мирно, но отец почему-то пил всё больше. Мама часто плакала. Разговаривала с ним длинные разговоры, "но все это или не помогало, или..." "... вызывало тошноту". А.П. Чехов. "Лошадиная фамилия".

. Наконец он потерял работу и стал, что называется "пропивать" всё из дома. То есть жили мы все хуже и хуже.

Как-то, мне было лет пять, бабушка привезла из деревни диковинку, валенки-самокаточки для внучка. Белые, красивые. Бабушка обула меня и велела разнашивать дома. Они пришлись по ноге. Обновок у меня давно не было, и я с радостью топал, поглядывая на ноги.

Пришел пьяный отец. Они с мамой стали ругаться на кухне. Бабушка увела меня в самый дальний угол, и мы вместе забрались в кресло. Она стала рассказывать сказку.

Родители всё ругались. Вдруг дверь открылась со громким стуком, наотмашь, и в комнату влетел злой, распалённый скандалом, пьяный отец. Он молча осматривался. Я обрадовался, что ссора кончена и пискнул: "Папа, смотри, какие валенки! Новые!"

Он посмотрел на мои коротенькие ножки, которые торчали из кресла под прямым углом, медленно подошел, снял с меня валеночки. И унес в прихожую, стал одеваться. Бабушка охнула и начала вылезать из глубокого кресла. Я, конечно, спрыгнул первым.

Почуяв неладное, побежал за отцом в прихожую, потом, как был, без обуви, в подъезд, потом по улице. Бежал за ним, спотыкался. Колготки понемногу сползали и тащились за мной по холодной грязи. Я плакал во весь голос и кричал: "Отдай, отдай! Папа!". Но он быстро ушел, не оборачиваясь.

Я стоял и ревел, звал отца, просил валенки. Интересно, что холода не чувствовал, мешались только сползшие колготки. Что дальше было, не помню. Наверняка бабушка и мама выскочили следом и унесли меня в дом, отогрели.

Вот так мы жили. Родилась сестрёнка. Мама стала сильно болеть. Мы с бабушкой вдвоём и на огороде, и дома. Справлялись. Когда Алёнка пошла, вот была радость! Носик-курносик, так я её зову. Сейчас ей уже шесть, скоро в школу.

Когда отец всё-таки ушёл, мама немного поправилась, почувствовала себя лучше. Занялась огородом и курами. Это бы ладно, но она пошла ещё в местное самоуправление.