В толпе я встретил человека,Я с ним почти что не знаком,Зовут то ль Митькой, то ль Петром,То ль здешний, то ль с деревни Ветка.Ну, словом, я не испыталВ душе к нему особой тяги.Сказал он о «гусиной тяге»,Его я вяло поддержал,Мол, осень, и уже прохладно,И, верно, будет скоро дождь.Без чувств промолвил он: «Ну что ж…»И я не обнадежил: «Ладно…»И разошлась по сторонам,И без усилий затерялись.Совсем как будто не встречались,Без обретений и без ран.И так же темная толпаБескровно, чуждо шевелилась.И отдаленно мне помнилось:Людская жизнь бедна, слепа.И тот (знать, встретились не зря!),Сквозь многолюдье пробиваясь,Холодным потом обливаясь,Подумал так же, как и я.
«Любопытно жить в России…»
Любопытно жить в России,Даже весело порой.Был
сегодня ты красивый,И богатый, и герой.Завтра (разве ты не знаешь?!)Все изменится, дружок:Сам себя не угадаешь —Пуст заветный кошелек,Не лицо, а морда стала,Как у бомжа: ей-же-ей!В теле нет запасов сала,В жилах – огненных кровей.Обработали как надо,Кличку выдали: «Слизняк!»Хнычешь ты: «Какие гады!Я для них-то этак – такУгождал, всегда «отстегивал»,Все равно не угодил,В дедовской теперь вот стеганкеПрямо в лужу угодил!»В самом деле, очень веселоЖить в России… как в гробу!Люд толкует слезно в весях:«Бьют железкой по горбу!»
Безотцовщина
Тогда не знал, что это значит,Не понимал я сущий смысл,Я только слышал – мама плачет:«В чем виноват подросток-сын?!Его прозвали безотцовщиной,Как будто имени и нет.От слова этого так тошно,На белый не глядел бы свет!А стал бедняжка сиротоюНе по случайности какой:За дело на войне святоеПогиб его отец – герой».Конечно, мать так не сказала,Я передал ее печаль,Она терпела и молчала,И было не себя – ее мне жаль.Я, не совсем все понимая,Чуть усмехался: ну и пустьОрет соседка тетка Рая,Рябины защищая кустНичейной у плетня в проулке,Я пару ягодок сорвал.Раздался окрик ее гулкий:«Прочь, безотцовщина, нахал!»За всякие иные мелочи,А чаще без причины я(Уж лучше б обозвали сволочью,Или балбес, или свинья!)Частенько слышал: безотцовщина!Был таковым я не один:Забазнов Ваня, Петя Сояшкин,Ломтев Никола, Городбин…Их тоже матери горюнились,Что виноваты без вины.Детей жалея, сами гнулись,Старели на виду страны.Она же словно отстранилась,Забыла подвиг, кто погиб.Хамье букетом распустилось,Поганый в дополненье гриб.Позора мы не ощущали,Подростки – зелены умом.Мы слово «папа» не сказали,Всяк обделенный был отцом.А матери (они же вдовы,Раздавленные злой судьбой!)Нe наряжалися в обновы,Хоть праздник или выходной.Латали, шили одежонкуИ обуви сынам – росли,Учились… Нас уж за ручонкуОни по жизни не вели.Мы не боялись службы в армии,Упрямо познавали мир.Боролись с гиблыми пожарами,России охраняли ширь,Чтобы война не повторилась.Дух матери прошу: прости…Укромно плакала, молиласьЗа милосердие Руси.
«Лес от безлюдья одичал…»
«Лес от безлюдья одичал» —Такая существует фраза.В нее я как бы ни вникал,Но сути не извлек ни разу.На то он, лес, чтоб диким быть,Вид сохранить свой первобытный.Чтоб каждый дуб, сосна, как быль,Родник и омут тайной скрыты.И звери, птицы в естестве,В слиянии с ним органичном,Их звуки истинны в листве.Все, все одухотворено величьем.А человек… и он дитяПрироды, вечной и проточной,Но только (да простит меняГосподь!) хронически порочный.Тому же лесу стал врагомИ бед ему нанес бессчетноОружием и топором,И трактором – железным чертом.Мир это ведает давно,Излишни всякие сужденья.Все налицо: бело… черно…Явь. А видение – виденье.
«Дом, телевизор, машина…»
Дом, телевизор, машина,Всякая утварь и хлам,И «пирамиды» вершина —Все твои помыслы там!Так озабочен железно,Что позабыл навсегдаО целомудренном лесеИ что росинка – звезда.Что нету зорьки мудрее,Вешней добрее земли,Ветра степного бодрее,В мире румяней зимы…Жалко его – ведь не жил он,Свет ему белый закрыт.Видимо, жидкость по жиламМутная вяло бежит.Время кончины наступит,Будут его отпеватьСкрипом турецкие стулья,Словно платформа, кровать.Бог его душу не примет,Тело земля не возьмет,С хламом и утварью сгинет,В памяти неба умрет.
В мире людей и растений
Раньше тянулись друг к другуПоодиночке, гурьбой.В летний денек или вьюгу,Каждый с живою душой.Вон у колодца того жеИль на гумне, где стожок,Иль под опекою божьейВ хате, где кот и телок.A уж беседы водились:Слово-гостинец! ВсегдаРадостно жизни дивились,Хоть не чуралась беда.Будто считая изъяном,Кротко под ситцевый платПрядь поседевшую раноПрятали. Точно как сад.Заморозком обожженный,Зеленью листьев шумит,Дабы не быть уличеннымВ том, что сегодня болит.Помню, мальчишкой угрюмымСлушал их речи тайком.Я тогда вовсе не думал:Это сгодится потомВ сложном моем устремленьеВникнуть в словесную вязь,В мире людей и растенийВ строчках разгадывать связь.Ныне обходят друг другаПоодиночке,
гурьбой.В летний денек или вьюгу,С мертвою каждый душой.Речь косноязычна, корява,Как бурьяна ржавый хруст.Выглядит броско оправа,До смехотворности пустоТо, что в основе извечноСущным считалось зерном,Самым земным человечьим,Что не родилось со злом.К ним не ведет моя стежка,Как бы случайной поройВыльется траурно строчкаНад заполошной бедой.
Старушечий рынок
Мне нравится ходить на этот рынок,Он властью был однажды запрещен,Но не дошло до праздничных поминок.И в трусости народ не уличен.Указы сочинялись. И дубинкиВменялись. Полицейских каблукиРаздавливали ягоды рябины,В пыли подрагивали пескарьки.Но по утрянке бабки уже в сборе,Расселись чинно по своим местам,Ни угрызенья совести, ни боли:Кто колотил – тем непрощенный срам.И вновь кулечки из газеты местной,Подсолнечные семечки, грибкиСушеные, из собственного тестаС картошкой и капустой пирожки.И тут же Тузик верный завсегдатай —Хвостом просительно по локтю бьет.И воробьи, а с ними воробьята —Всяк для желудка крошку ждет-пождет.Я с восхищением, с улыбкой мягкойПромеж рядов неспешно прохожуИ чабора куплю, садовой мяты,За пазуху украдкой положу.Чтоб тело ароматом насытилось,Чтоб сердце, вспомнив мать, родной Хопер,Порою с перебоями не билось,И в жилах крови не слабел напор.Они мои ровесницы-старушки,И детство их помечено войной.А ты, в погонах, мафию не слушай,Возьми ромашки и ступай домой.
Странная шутка
Я сидел, как мне казалось,На ничейном месте в парке,Наблюдал сирени алость,Опираяся на палку.Боле мне не надо былоВ те минуты впечатлений,Но душою ощутил яЧей-то взгляд подобно жженью.Я не поспешил открыться,Удивленье чтобы выдать.А возможно, это птица,Кто-то вдруг ее обидел —Ей сломал крыло? Иль ежикС лапой вывихнутой правой?Или кот бездомный? Что жеБезучастным быть мне, право!«Извини, – сказал сирени, —Любоваться я тобоюНе устал. Я лишь на времяОтвлекусь». И бородоюЧуть качнул… Так вон каков он,Кто меня буравил взглядом!«Ждал, поймешь мою уловку?» —«А зачем все это надо?» —«Заскучал. И вот придумал…Вас Господь послал на милость!Сознаю, что получиласьМоя шутка малость грубой».
Нипочем!
Где надо быть ласковым – хамство и грубость,Где надо быть строгим – фальшивый елей.И воду приносят нам ржавые трубы,От соли угодия снега белей.Где были сады, там репейник досужий,Где били ключи, там баклужная вонь.И воздух слабеет, и море недужит,Леса пожирает безбожный огонь.Уже не мерещится, явственно близитсяТемная сила, возьмет в оборот,Беда обернется не призрачным кризисомИ сроком годков так на десять вперед.А может, на двадцать, на сто иль навеки,Народ не страшится – ему нипочемПод ветер ли двигаться или на ветерС каким-нибудь третьим… седьмым Ильичом.Ушиблен он в голову из подворотни,Из-за угла, но а чаще в упор.Его поделили повзводно, поротноИ нарядили в китайский убор.Кто-то шагает почти по команде,Кто-то не в силах «марш-марш!» уяснить.И бездорожием прут, по левадам,Дальше в сутемки, чтоб там опочить.Это за доблесть ему посчитается,Это историей станет… ГотовьДрево, Баян! Так ужо полагается!Дабы потомки явили любовь!
Ay, святая Русь!
Бескрайние просторы,Березки, пустыри,Ветров лишь разговорыДа сполохи зари.Просторно, как на небе,Сам Разин гулевал(Мол, не единым хлебом!),Пел песни, убивал.Кольцов не видел краяСтепи – коси… пиши…Такого нету рая,Живи и не греши!Живу и не грешу я,Но что-то дурно мне.Страну свою большуюЯ только зрю во сне.Какие к черту далиИ воли радой сласть!Мне метры в стенках дали:Сиди и не вылазь,Не суйся дальше носа —С ноздрями отсекут!Помрешь, и на погостеДобавку отдадут.В оглядку мне теснитьсяИ прятаться в кустах,Задохликом кружиться,Во взоре боль и страх.Ступнешь вдруг на чужое,Шумнешь, озлобясь вдруг,Хоть Богом береженый,Знай свой шесток и круг,Сторожко озираясь:Ау, святая Русь!Видать, не повстречаюсь,В потемках не дождусь.
Живут всей стаей на кладбище
Районного масштаба алкоголики,Их популярность с каждым днем растетИ их количество. Скончался Толик,Как тут явились Митрий и Федот.Они живут всей стаей на кладбище.Покойник новый – это пир горойДля них! Как причитания услышат,Сольются с похоронною толпойИ тоже плачут, утирая сопли,И тоже кинут в яму горсть земли.Потом закуска, самогонка, сокиИ бесшабашный гомон до зариПод сению крестов и обелисковИ с одобренья сатанинских сил.Что было далеко, а стало близко!Глядь, скоропостижно и Шкет почил.Вновь пополнение в рядах с избытком.И неизменно почитают их,Не подвергают притесненьям, пыткам,Способствуют играть им «на троих»…Я сам вступил бы в стаю без раздумий,Беспривязная жизнь так хороша!Но сиверки предзимние подули,Засыпала кладбище порошa.