Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)
Шрифт:
Потом на два дня приехала из Парижа З. А. Шаховская. Мы пришли с Ветой к ней в гостиницу. Перед этим я условился с Зинаидой Алексеевной по телефону, что мы с ней сделаем вид, будто незнакомы. Она не хотела, чтобы кто бы то ни было знал что-либо о моих давних контактах с западными людьми (и разведками). Я тоже всегда придерживался точки зрения, что лучше, чтобы о тебе знали поменьше.
Кстати, не могу не отметить случайную «объективность» советской печати: меня ведь ни разу не обозвали ни шпионом, ни диссидентом, а только «идеологическим диверсантом», им я и являлся года с 1959, когда начал получать книги с Запада и раздавать их в Питере. А вот публиковать свои стихи на Западе я тогда не хотел. Я считал, что «подпольщики» не
Почти все свои чисто политические старые связи я от Веты тщательно скрывал, потому что она долго боялась НТС, боялась ЦРУ, боялась за семейство своего брата в Питере, в общем, много чего боялась, и не без оснований.
Мы не виделись с Зинаидой Алексеевной примерно пятнадцать лет. Она стала за это время весьма пожилой дамой. А ее муж художник и дипломат, граф Малевский-Малевич умер незадолго до нашей с ней встречи в Риме.
Зинаида Алексеевна долго меня обо всем расспрашивала и пообещала позаботиться о французской визе, считая, что она ее сделает «быстрее, чем это радио будет возиться». И точно сделала быстро: связи у неё были немалые. А Вету она официально пригласила работать в «Русской Мысли».
Вот и кончилась глава о Риме, о моем любимом городе. А получилась она не о Риме, а обо всякой ерунде. Но о Риме нельзя написать всего лишь главу – хочется целую книгу.
…В белом фонтане вода стеной.
Длинная пьяцца Навона.
Жарко? Так прислонись спиной,
Охладит любая колонна,
Даже если ей только триста лет,
Опыт с жарой бороться
У нее есть,
а у тебя – нет,
И ещё – как вода из колодца –
Воздух из тяжких церковных дверей
Прохладою по ногам…
Не знаю, спускался ли Пётр
с этих вытертых ступеней,
Но Микеланджело – там!
Поставь, если хочешь свечку. Возьми.
А лучше – стань частью от
Улиц, где смешаны боги с людьми,
И с этим светом – тот.
Ищешь ты Бога, или богов –
Этот слоёный пирог
Из семи холмов
с начинкой веков
И тебе кусок приберёг:
Вдоль парапета платаны толпятся
Над желтой водой реки.
Мимо таверн, церквей, палаццо –
Весёлые каблучки.
Женский смех на руинах миров
Воистину неистребим,
Вечен Amor – А наоборот
Читается Roma – Рим.
Но это известно, само собой,
Зачитано аж до дыр –
По-русски есть перевертыш другой:
Рим – Мир.
И вот со всех семи холмов
Катится ночь. И вот –
Неизвестно кто, зачем, у кого
Подсохшие лавры крадёт –
И смешиваются
Стен квадраты
С колоннами,
И спешиваются
Императоры,
А пешие статуи
Становятся конными.
Над ними фонарный белый шар,
И если взглянуть построже –
Неважно, форум или базар –
Почти что одно и то же!
…Во все глазницы глядит на Рим,
Вокруг себя Колизей:
Вдруг снова сведут с Палатина над ним
Больших полосатых зверей?
И цезарь в ложу изволит войти
В лавровом венке? Да нет –
Тут полосаты только коты
А лавром пахнет обед…
(Из цикла ROMA-AMOR)
Париж (1973-1974)
«Русская Мысль» . В. Перелешин. В. В. Вейдле. Н. Струве и книга стихов. Два Лифаря. Полковник Ралл ис. Радио «Свобода», Н. Н. Рутченко. Пан Ризер и дама с одной камелией. Книжная контрабанда.
Шаховская встретила нас на Лионском вокзале и сразу повезла на машине в редакцию «Русской мысли». Дорога шла через такой узнаваемый Париж, тот самый, в который я столько раз всматривался на фотографиях: улица Риволи с аркадами, площадь Согласия, Елисейские поля, площадь Звезды.
А на второй день после моего приезда в Париж в редакцию «Русской мысли» заявился из Бразилии Валерий Францевич Перелешин! Он путешествовал по Европе и, зная, что я должен оказаться в Париже, подогнал своё расписание так, чтобы мы сумели повидаться. Причём, в Рим он мне не сообщил, что приедет, решил, что сюрпризом интереснее. Встретившись после полугодовой переписки, мы оба сразу почувствовали, что мы очень хорошо знакомы.
Перелешин писал стихи по-русски, получил в Китае филологическое и юридическое образование, перевел на русский немало стихов китайских классиков. Он поражал блестящей памятью и универсальной образованностью. А тут еще оказалось, что он только что выпустил первую книжку написанных по-португальски стихов. И удивляя окружающих, в русском кабаке «Петербург», против православной церкви на улице Дарю, Перелешин стал громко читать свои стихи, сначала португальские, потом миниатюры по-китайски, потом их автопереводы на русский, а закончил несколькими новыми сонетами. Сонеты были написаны по-русски и посвящены Жене Витковскому, который нас с Перелешиным, по сути дела, и познакомил, снабдив меня перед отъездом его адресом.
Потом Валерий Францевич сказал, что ему сегодня шестьдесят лет. Вот так совпадение: мне в этот день, 29 сентября 1973 года, исполнилось сорок три. По этому поводу мы с ним выпили пару бутылок вина, и я прочёл ему стихотворение, написанное в мой первый вечер в Париже:
В окна мне глядят Юпитер и Париж.
Где-то там – ночная питерская тишь.
А в Воронеже – вороны на крестах,
У них чёрные короны на хвостах.
И растаяло созвездье Гончих Псов,