Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Сны. Начало
Шрифт:

А еще через пару дней они получили предписания: Васильчикову надлежало отбыть в распоряжение командующего левым флангом Кавказской укрепленной линии, в крепость Кизляр; Шаховскому – в распоряжение командующего правого фланга указанной линии, а именно – Черноморской кордонной линии, то есть – в Екатеринодар. Плещееву же предстояло направиться в Пятигорск, служить ему выпало на Моздокской линии.

Но и по прибытию на место, юнкер оказался в подвешенном состоянии – местное командование просто не представляло, что с ним делать. И не офицер, и не нижний чин; и не пехотинец, и не казак. А гусарских частей в настоящий момент в Кавказском корпусе не было. Вот и болтался Юрий Александрович, как та субстанция в проруби, выполняя разовые поручения командиров,

действуя – куда пошлют.

«Я там и тут, я там и тут. Я нужен ежечасно! Я там и тут – куда пошлют. А посылают – часто!».

Надо отдать должное отцам-командирам, поручения сначала были все больше плевые – доставить пакет сюда, передать поручение – туда. Включали его и в сопровождение всяких-разных колонн и частей – чтобы театр действий изучил на собственной заднице – ездить верхом приходилось много и часто.

Пришедший в неистовство от содеянного Плещеевым с приятелями, батюшка его поначалу чуть не отрекся от непутевого сынка, но по прошествии некоторого времени немного отошел, остыл, и прислал в помощь ссыльному юнкеру пожилого, но еще бравого инвалида Некраса. Инвалид, в данном случае, не лицо с ограниченными физическими возможностями, а ветеран армейской службы, старый гусар Гродненского полка, откуда батюшка и вышел на пенсион. Некрас привез с собой письмо от папеньки, где Александр Васильевич, не стесняясь в выражениях, используя все богатство армейского командного языка, выражал уверенность, что сын, сумевший оконфузиться, сможет смыть позор доблестной воинской службой. К письму прилагались триста рублей ассигнациями – на покупку коня, должного соответствовать высокому званию русского гусара, «дабы не позорить мундир и память предков, восседая на убогой крестьянской лошаденке». Кроме денег, Некрас привез и подарок отца, набор оружия – пару новейших казнозарядных пистонных кавалерийских пистолетов, а также кавалерийский штуцер – тоже с казенника заряжающийся, использующий для затравки пистон, то есть капсюль.

Указанное оружие не было такой уж новинкой. Первые образцы капсюльных ружей появились в России в виде охотничьих еще лет пять-семь назад, но как все и всегда в России – не были всецело приняты обществом. А уж армией, с ее косностью, ретроградством и бюрократией – тем более.

Плехов хмыкнул про себя:

«Ничего не меняется в родном отечестве. Во все времена, при любой форме власти, все генералы всегда готовятся к прошедшим войнам!».

Но постепенно новинки стали все чаще появляться у любителей оружия и охотников. Потом появились и казнозарядные ружья, а потом, пусть и крайне редкие, и очень дорогие папковые патроны к ним.

Этот комплект пистолетов и штуцер, скорее всего, был сделан на заказ, и предназначался в подарок сыну, заканчивающему Школу юнкеров. И Плещеев был благодарен отцу и за новое оружие, и за деньги, а по некоторому разумению еще больше – за старого гусара, который смог в короткий срок наладить быт опального юнкера в соответствие со своими преставлениями о правильном.

В Пятигорске Плещеев, на пару с подпоручиком Гордеевым, снимал небольшой домик, разделенный на три небольших комнатенки. Две крайних комнаты дома занимали они с сожителем (здесь имеется в виду – проживающие вместе, в одном жилище, а не невесть что непотребное!), а среднее помещение Некрас оборудовал под свое жилище, кухню, небольшой складик, для хранения различных вещей, хоть и необходимых, но не требующихся ежечасно. Здесь же были расположены и две печи, изразцовыми стенками выходящие в чистые комнаты господ офицеров.

Комнатки офицеров были откровенно малы и вмещали в себя неширокую деревянную кровать, стол, пару стульев и платяной шкаф. Совсем скромно и без всяких изысков. Сам подпоручик Гордеев никаких дополнительных доходов, помимо жалования, не имел, не имел и денщика, и по этому поводу был рад соседству Плещеева, а также наличию у последнего Некраса.

Интересно Плехову было и покопаться в памяти своего реципиента, откуда он извлек массу сведений о прошлом юнкера, его корнях и родственниках.

Плещеевы

были старинного боярского рода, сведения о котором содержались в Бархатной Книге империи. Но, несмотря на заслуги предков, не относились к титулованной аристократии. Их родословная уходила в глубь веков, аж в глубину тринадцатого века, где содержались упоминания о Плещееве, как боярине князя Симеона Гордого. Древо их, то есть Плещеевых, было велико и разлаписто. Но как-то все… довольно неказисто – уж слишком часто ветви этого рода хирели и прерывались смертями служилых бояр, не оставлявших наследников.

Еще при царе Иване Васильевиче, одному из родов Плещеевых за службу было пожалована вотчина, которая располагалась в Нижегородской губернии, верстах в тридцати от города Балахна, к западу от него.

Сам Юрий далее своего прадеда в глуби веков разбирался слабо. Прадед же, родившийся в год воцарения государыни Анны Иоанновны, всю жизнь провел в трудах ратных, и почил в бозе в 1796 году. Прошел все войны, которые Россия вела во второй половине восемнадцатого века, и вышел в отставку в чине полковника, с должности командира Нижегородского драгунского полка.

Дед Плещеева был также воякой добрым – поучаствовал во Второй русско-турецкой войне, в Заграничном походе фельдмаршала Суворова, собрал в кучу все наполеоновские войны и вышел в отставку уже после Заграничного похода, будучи подполковником, как уже было замечено – товарищем полкового командира лейб-гвардии Кирасирского полка.

Юрий помнил деда, как человека сурового, особой теплоты к внуку не испытывающего. Бабка же, грузинская княжна из боковой ветви князей Абашидзе помнилась смутно. Она умерла, когда ему было четыре года. Но в памяти она осталась светлым пятном, ибо своего внука любила и баловала, особенно учитывая то обстоятельство, что мать Плещеева – умерла родами, когда ему не было и трех лет.

По достижении им семи лет, дед, не мудрствуя лукаво, отдал мальчика в пансион немца Баумгартнера, в Нижнем Новгороде. А через четыре года дед же, особо не уделявший внуку внимания, отвез его в Санкт-Петербург, во Второй кадетский корпус, где тот и обучался до пятнадцатилетнего возраста. Потом… потом до восемнадцати лет Юрий служил в Александрийском гусарском полку, откуда и поступил в Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров. Что было дальше – уже известно!

«По сути – детства у пацана не было! Отец, все время проводивший на службе в разных частях империи, сына практически не видел! В памяти корнета - лишь три или четыре встречи с папенькой, да лето между первым и вторым курсом Школы, проведенное в родовом поместье!».

Но и от этого летнего отпуска Юрий был не в восторге – батюшка, изрядно погрузневший от последней встречи, сыпал нравоучениями и воспоминаниями об Отечественной войне и Заграничном походе. Вот про свое участие в подавлении Польского восстания он рассказывать не любил. Может быть по причине того, что кроме очередного ранения в ходе боев с повстанцами, он получил и вторую жену – гордую и упрямую красавицу-полячку, вдову одного из офицеров Польского уланского полка, нарушившего присягу царю-батюшке и обернувшего оружие против своих вчерашних однополчан?

Плехов с интересом покопался в воспоминаниях и мыслях Юрия, но кроме предположений и отрывистых, и сомнительных сведений ничего не нашел. По всему выходило, что «папА» купился на приданное, выделенное родными вдовы.

«Вот же хитрованы, эти пшеки! Получается, что имение ротмистра Томашевича, как активного бунтовщика, подлежало конфискации, а так – выдали свою родственницу, то есть вдову за геройского русского офицера, и имение сие – сохранили, а потом и поделили с новобрачным? А папенька куда смотрел – когда ему в приданное досталось изрядно оскудевшее имущество покойного; жена, хоть и красавица, но упрямая как сто баранов, к тому же и с маленькой дочерью? Х-м-м… наверное – туда и смотрел! В памяти Юрия отмечалось, что пани была и правда красивой, пусть он ее и увидел уже зрелой женщиной, когда они приезжали из Гродно в имение тогда еще деда!».

Поделиться с друзьями: