Со спичкой вокруг солнца

— Сделаю, старче. Будь покоен.

В одиннадцать дня мое произведение лежало на столе у заведующего отделом. У нас был обычай — каждый новый фельетон заведующий читал вслух, и все сотрудники, вплоть до секретарши, делали свои замечания. Три замечания были сделаны и на этот раз. Два я принял, одно отверг. Потом мы с заведующим пошли к редактору Круглову. Тот прочел, посопел и сказал:

— На основании каких материалов написан фельетон?

— Я сам был на пруду, сам все видел.

— Этого недостаточно.

Тогда я вытащил из кармана фотографии и положил их перед Кругловым. Тот посмотрел и снова засопел. Я, не вынимая руки из кармана, записал:

«П. Т. Д. М.».

Что значило:

«Плохо твое дело, Микола».

— С кем-нибудь из действующих лиц ты разговаривал?

— С Примаком, тетей Катей, шофером Тишей!

— А с Баранцевичем?

— Об этом написано даже в фельетоне.

— Ты говорил с ним как сын Примака. А теперь пойди и поговори как представитель редакции.

— Зачем? — спросили мы в один голос с заведующим отделом.

— Чтоб снять с твоих похождений налет пинкертоновщины. Советский фельетонист должен действовать не инкогнито, а в открытую. И потом, это даже с этической точки зрения некрасиво. Ты копаешь ему червей, едешь как друг в одной машине, а потом бьешь без предупреждения, из-за угла, в спину.

Спорить с нашим редактором было делом бесполезным, и я отправился в облисполком.

— Из редакции, — сказал я секретарше.

Та пошла доложила, и я вошел в кабинет Ивана Егоровича. Он как увидел меня, так тут же засмеялся:

— А, тетя Груша!

— Я пришел говорить не о тете Груше, а о тете Кате.

— Хорошо, только минут через десять-пятнадцать. Посиди пока в приемной, у меня сейчас беседа с представителем редакции.

— Я и есть этот представитель.

— Не! Ты студент!

— А разве студент не может писать в газету?

— Рабкор?

— Вроде.

— О чем же мы будем говорить?

— О зеркальном карпе. Вы давно увлекаетесь ужением?

— С детства.

— И с тех пор всегда ловите рыбку только в показательных садках сельхозвыставки?

— Я родился при царе, какие при нем могли быть выставки. Идешь на речку…

— А сзади тетя Катя несет стул. Так?

Баранцевич насупился.

— Вы горюете как отец — сыновья не любят вас, писем не пишут! Знаете почему? Замашки у вас барские!

— Мальчишка, да как ты смеешь? Вот я пожалуюсь редактору!

Я слушал, а правая рука писала в блокноте: «З. П. Н. Н. Б. С. Т. Н. И. Н. Е. Б.». Что значило:

«Зря погорячился. Не нужно было ставить точки над «и». Называть его барином». Отругал себя и пошел к двери.

— Постой! — крикнул Баранцевич. — Давай договоримся. Я не буду звонить, жаловаться на тебя редактору, а ты не пиши про рыбалку? Ну как?

Баранцевич и в самом деле мог позвонить, пожаловаться редактору, и тот был бы только рад случаю не напечатать фельетон. Нужно было оттянуть хотя бы на день жалобу Баранцевича. И хотя мне хотелось плюнуть, выругаться, я сдержал себя, неопределенно пожал плечами. Дал понять, что сделка может состояться. А вот когда фельетон будет в газете, тогда пожалуйста, пусть звонит, ябедничает…

Я пожал плечами, а сам, не вынимая руки из кармана, записал в блокноте:

«М. М. Т. С. Д. Т. X.».

Что значило:

«Молодец, Микола! Ты становишься дипломатом талейрановской хватки».

Возвращаюсь в редакцию и внимательно вглядываюсь в лицо редактора. Звонил Баранцевич или не звонил? Редактор не сопит. Значит, не звонил. Это придает мне смелость, и я говорю:

— Фельетон можно ставить в номер.

— Ты предупредил об этом Баранцевича?

— Да!

— Ну и как он?

— Принял как должное.

— Хорошо, — сказал редактор, потирая руки. — Теперь тебе нужно пойти и познакомить с фельетоном председателя облисполкома Телегина.

— Зачем?

— Баранцевич — заместитель Телегина, и если напечатаем фельетон, предварительно не ознакомив с ним Сергея Сергеевича, то сделаем его своим врагом, а нужно, чтобы при разборе фельетона на заседании бюро обкома Телегин был не нашим врагом, а нашим союзником.

— В моем фельетоне каждое слово, точка, запятая — все правда.

— Дело не в правде, а в расстановке сил на бюро. Беги, пока Сергей Сергеевич не уехал домой обедать.

Я был в кабинете Сергея Сергеевича Телегина два раза. Сидел, разговаривал. Захожу в третий.

— А… а! Мик. Иванченко! Мое почтение. Говори, чем обязан?

— Принес фельетон. Прочтите.

— Твой?

— Ы… ы!

— Читай сам.

Читаю! Сергей Сергеевич слушает вполуха. Продолжает заниматься своими делами. Читаю дальше. Смотрю, бумаги откладывает в сторону. Сергей Сергеевич слушает внимательно. Начинает смеяться. Спрашивает:

— Неужели правда? Продолжаю читать.

— «Рыба на уху есть. Но уха-то только первое блюдо. А что будет на второе?

Ивану Егоровичу не нужно ломать над этим вопросом голову. Ему следует только сменить удочку на ружье-двустволку и поехать в городской зоопарк. Тетя Катя поставит кресло перед клеткой с антилопой гну. Садись, нажимай курок, и шашлык готов. Не нравится мясо антилопы гну, только скажи, и тетя Катя отнесет стул к пруду с черным лебедем. Нажимай курок, и жаркое обеспечено».

Председатель облисполкома смеется, спрашивает:

— Когда хотите печатать?

— Завтра.

— Правильно. Дураков нужно учить. Жалко, не сказал ты Баранцевичу, где взять ему третье блюдо.

— Думал, ничего не придумалось.

Прощаюсь, выхожу на улицу и слышу из председательского окна крик:

— Подожди.

Иду навстречу, а Телегин бежит вниз по лестнице, хохочет.

— Нашел.

— Что?

— Где взять третье блюдо для Ивана Егоровича!

— Где?

— В ботаническом саду университета. Тетя Катя ставит ему стул в оранжерее. Он сидит рвет бананы. А потом стул переносится к персиковому дереву, к грядке с дынями. А то скажет, и Тиша натрясет ему полное блюдо фисташек, миндаля. Ну как?