Вот идет человек,он ни разу в жизни не подумал о том,о чем я думаю каждый день,он всю жизнь всеми силамистремился стать таким,каким я пуще смерти боялся стать.Господи, как Ты можешьне мешать намдо такой степени отличаться друг от друга,что нам не жалко друг друга убивать?
«Глупые жаждут свободы для своей глупости…»
Глупые жаждут свободы для своей глупостиничуть не меньше,чем мудрецы для своей мудрости.Если мудрость не позаботитсяо безопасной свободе глупости,восстание дураковзальет мир кровью.
«Вот сижу себе тихо…»
Вот сижу себе тихо,слегка поддавши,ни о чем не думаю,ничто меня не гложет,в голове что-то круглое,как ноль, как колесо,которое никуда
не катится,хотя когда-то куда-то катилось.Голова настолько пустая, порожняя,что даже не возникает вопроса,куда подевалось ее содержимое.Голова без вопросов —боже, какое это чудо,какая радость, какое блаженство!О, голова без вопросов,ноги без дороги,конец без начала…
«Я стараюсь не видеть…»
Я стараюсь не видетьтех, кто меня не любит,никогда не хожу в гостик тем, кто меня не любит,не хожу даже к тем, у кого могут случайно оказатьсяте, кто меня не любит,не интересуюсь, что говорят про меняте, кто меня не любит,не хочу знать, за что, почему, из-за чегоменя не любят,до какой степени меня не любятте, кто меня не любит.Забываю о них, будто их нет, и никогда не было,и никогда не будет на свете.А было время, когда я обожал посмотреть в глазатем, кто меня не любит,а было время, когда мне доставляло удовольствиепоявиться там, где можно было встретитьтех, кто меня не любит,а было время, когда меня интересовало,насколько, до какой степени меня не любятте, кто меня не любит,а было время, когда я страстно хотел,чтобы те, кто меня не любит,еще больше, еще сильнее, еще ярче меня не любили.Но прошло это время, улетело,теперь стараюсь не знать, не слышать, не помнитьо тех, кто меня не любит,теперь я не люблю, когда меня не любят.О тогда!О теперь…
«Шел я из гастронома…»
Шел я из гастронома,накупил еды всякой разной, выбирал подешевлеи вот иду по Малой Броннойсовершенно счастливый.Никогда я не был таким счастливым,как в этот вечерв мои восемьдесят два с половиной года,никогда я не был так свободен,никогда я не был так беспечен,никогда мне не было настолько на все наплевать,никогда я не был настолько никому не нужен,никому ничего не должен,в жену заново влюблен, как когда-то,живем, как два голубка,никогда до такой степенисовершенно не думал о завтрашнем дне,никогда мои чувства, мои мыслине были настолько чистыми, искренними —ничего закулисного, спрятанного, тайного,ни от кого ничего мне не надо,от меня никому ничего не надо,никогда я не испытывал такого блаженства,такую сплошную радость!Все во мне чувствует себя свободно:моя лень, мое воображение, мои слова,которые делают ну буквально все, что хотят,вступают между собой в немыслимые отношения,они меня сводят просто с ума,так они бывают великолепны,и тут нет никакого проявления моего таланта,они сами, сами слова проявляют свой гений.Но ты же скоро умрешь, скажете вы мнев ответ на мои восторги.Да, я умру:свободы жизни не бывает без свободы смерти,именно неминуемая смертушка,которая заберет меня, когда ей вздумается,дает мне в старости полную свободу дерзаний,и жизнь, и смерть наконец равны —как я не знаю, что будет со мной,после встречи с ней,так она не знает, что будет с нейпосле встречи со мной,ведь моя смерть жива, пока жив я,они уважают друг друга – моя жизнь и моя смерть,они подруги, они сестры!С обеими в обнимкуя шел счастливый по Малой Бронной,у театра Михоэлса толпа, премьера.Пропуская небрежностаричка с коляской, набитой овощами,люди, конечно, не могли и подумать,какое счастье накатило на меня в этот вечер,как я целовался, никого не замечая,одновременно с жизнью и смертьювсю дорогуот гастронома до дома.
Татьяне Калецкой
1
Целуй меня, целуй,на месте каждого поцелуявырастет розочка,утром выйду на улицу, утыканный розамив самых неожиданных местах,мужики будут смотреть и радоваться,будто ночью ты не только меня целовала,но и каждого из них.
2
Если я с тобой не дай бог разведусь,я на себе тут же сразу женюсь,буду сидеть рядом с собой,как сидят обычно с женой,буду рассказывать мне о себе,о том, как я счастлив в новой семье.
3
Какое чудесное времяпровождение —считать волосына голове любимойи знать, помнить всю жизнь,сколько их насчитывается,быть единственным на свете мужчиной,кто не поленился это сделать.
«Теперь…»
Теперь,когда я выпиваю пятьдесят граммраз в три месяца,когда не осталось в живых почти никогоиз
моих собутыльников,лежу – трезвый, скучный на своей кушетке,вспоминаю – где, когда, с кем,против кого, за что выпивали,с какой радостью,с каким вдохновением,с каким остервенением!Как нам нравилось это делать!Как мы ненавидели цензуру, начальство!Как мы обожали друг друга!Фу, черт – отворачиваюсь к стенке,чтоб от умиления не зарыдать, —у меня в памятиумершие помнят себя живыми.
Предназначение скуки
Вял мой мозг, вялостью дышит душа,все неинтересно,все уже было/перебыло,ничего не задевает, не напрягает.Но я знаю,душа нуждается в томлении скукой,в полной неподвижности любопытства,в необратимой бессмысленности любых усилий,и так опускаясь, опускаясь все ниже, ниже,на самое дно ничтожности,расположившись там, как дома,скинув с себя все одежки,голая душа(вы можете себе представить свою душу голой?),моя голая душа, усмехнувшись самой себе,одухотворенная, полная вдохновенных сил,неизвестно, непонятно откуда мгновенно взявшихся,вдруг взлетает и начинает творить бог знает что —в том числе вот это стихотворение,которым – не знаю, как вы – автор вполне доволен.О, великое предназначение скуки!
«Быть может…»
Быть может,когда люди будут житьлет двести,они испытать успеютнекий первозданный опыт,нечто такое, что приведетк невероятным переменамв предначертаниях судьбы.Я ощущаю эту нехваткунепрерывной длительности жизни,чтоб опознать умом и сердцемнедостающий узел смысла,без которого мы топчемся в трясиненеполноты бытия.
«Хочу побаловать свое воображение…»
Хочу побаловать свое воображениенапоследок,даю ему полную свободу —пусть накуролесит,напророчит бог знает чтонапоследок,в его невероятностяхслепки моих соприкосновенийс моей жизньюнапоследок.
«Ах, какие пышные похороны…»
Ах, какие пышные похороныустрою я моей смерти,в шикарный гроб положу ее,Пинхас Гольдшмидт, главный раввин Москвы,прочитает молитву,проникновенные речи о моей близости с покойнойпроизнесут, один за другим, мужи именитые,будет много венков, в том числе«Моей смерти от меня».Поминки продлятся всю ночь,а утромна моей любимой старой кушеткев квартире на Малой Броннойя тихо проснусь,к зеркалу подойдувзглянуть, как выглядит человек,похоронивший смерть.
«Обожаю, когда внешне ничего не меняется…»
Обожаю, когда внешне ничего не меняется,чтобы стол не сдвигался, тем более – диван,чтобы вещи носились до достойной изношенности;никуда не переезжать, ничего не переставлять,пусть лежит, как лежало,стоит, как стояло,пусть крутится, как крутилось,пусть не крутится, как не крутилось,никаких перемен, замри всё вокруг!А в это время в душе происходит революция:всё ломается, выворачивается наизнанку, рушится —ты уже совершенно другой человек,но об этом никто не догадывается:походка та же, усмешка та же,по-прежнему внимательно рассматриваешь дам,по-прежнему всегда готов принять сто грамм —моя любимая хитрость,мой любимый обман.
Бассейн
(заявка на художественный фильм)
Привиделся мне глубокийпросторный бассейнв середине середины мира.Дно его едва покрыто водой,люди в бассейне стоялинебольшими кучками,по двое, по трое, по пятеро,и в каждой кучке – конфликт, борьба,здесь были представлены всепротивоборства рода человеческого:вечный треугольник —он ее любит, она любит другого,отцы и дети, богатые и бедные,белые и черные,националисты и космополиты,евреи и юдофобы,чеченцы и русские,ирландцы и англичане,и так далее, и так далее, и так далее.Между тем вода в бассейнепонемногу, почти незаметно поднимается:по щиколотку, по колено,ниже пупка, выше пупка,по грудь, по горло,но люди воды не замечают —кричат, спорят, ругаются, дерутся,вода уже до подбородка добралась,заливает рты,но непримиримые бойцывсех известных в мире конфликтовподпрыгивают, залезают на плечи друг друга,борьба продолжается, взрывают, стреляют,душат друг другаперед тем, как самим утонуть.Постепенно голосов становитсявсе меньше, они все тише,отдельные выкрики, вопли, вдруг – дикий свист,и вот уже не слышно ни одного голоса.На поверхности воды всплываютдве соломенные шляпки, чья-то трубка,рыжий парик, очки,стодолларовая купюраподплывает к русскому червонцу,чей-то окровавленный носовой платок,палка, кобура, конверт…Мертвая тишина.